Чрезвычайно интересна и содержательна большая статья Р. Гальцевой «Непройденные “Вехи”».
Автор разбирает роль, играемую в нынешнем обществе наследниками дореволюционной левой интеллигенции, той, которую Г. Федотов определил как «орден» интеллигенции.
Та, суть которой составляло «отщепенство от русского государства и русской истории», по своей природе безрелигиозная и материалистически-позитивная.
Которая, возрождаясь теперь, столь же (если не более!) враждебна возврату к ценностям старой России, чем к восстановлению большевизма.
Причем составной частью ее программы является требование «по части общественного приятия извращенцев, легализации их “браков” и лав-парадов. Нормальный человек приговаривается жить в аномальном обществе».
Тенденции этой обновленной левой интеллигенции, против которых активно выступал Солженицын, ведут прямым путем в бездну.
«Новый мир» № 10 за 2009 год
Две большие статьи – «“Черный феномен” свободного сознания» С. Роганова и «О самоубийстве» Т. Касаткиной – посвящены проблемам суицида (это слово в них в такой вот форме многократно употребляется).
Похоже, что в нынешней Российской Федерации вопросы эти чрезвычайно актуальны.
Ох, неладно, неладно обстоит дело у нас на родине! Нам бы так хотелось видеть признаки возрождения; а вместо них натыкаешься повсюду на тление и умирание.
Впрочем, не будем себя запугивать: есть и ростки новой жизни. Только вот на страницах «Нового Мира» их не встречаешь.
Встречаешь… иное.
Вот приведем цитаты из рассказа П. Клюкиной «Осенняя жигалка»: «Галюнь смотрела на люстру, чуть запылившуюся, содержащую в своем основании пару десяток мух. Она уже неделю не вставала с кровати, отчего у нее ноги затекли, а большие пальцы, стали походить на недоспевшие июльские сливы».
И дальше: «седая медсестра посмотрела на паркет, где уже полтора часа желтым брюшком вверх боролась за жизнь осенняя жигалка».
Бодрость и жизнерадостность, не правда ли? А это есть основной тон журнала.
Откроем на другой странице, на рассказе Я. Дубинянской «Багровые закаты»: «По трубочке капельницы движется маленький пузырек воздуха. Капли срываются ритмично и довольно быстро, одна за другой. Никакое это не лекарство, так, питательный раствор. Есть я перестала полтора месяца назад».
Да что это мы читаем? Больничные скорбные листки?
Вот Ю. Красавин – «Мышь в кошельке» – рассказывает про свою мать: «Я пришел ее поздравить с праздником, застал больной, стонущей, вызвал “скорую”. Приехавшая женщина-врач посоветовала ложиться на операцию: камни в желчном пузыре… Она прожила после этой операции только один день, да и то в беспамятстве».
Правда, его рассказ не только об этом. Но веселого в нем, так и так, мало.
Автор описывает жесткие и эгоистические нормы поведения у крестьян; установившиеся после Второй Мировой войны, с неумолимой борьбой, даже в пределах одной семьи, за владение избой или участком земли с огородом.
«Рассказы» И. Богатыревой под общим названием «Звезды над Телецким» суть на деле – бессюжетные краткие очерки, скорее даже картинки, на фоне дикого Алтая.
О туземцах писательница говорит с оттенком презрения, необычного в русском обиходе ни в советское, ни в дореволюционное время. Естественно: нищета, пьянство…
Но прежде русские относились к нацменам с сочувствием, стараясь их понять, а не осуждать. А впрочем, вот что о них Богатырева думает:
«Крещенные язычники, ждущие прихода Белого Бурхана, зацепившие краешком монгольский ламаический буддизм – и все это глубоко забывшие в эпоху всеобщего атеизма».
П. Нерлер, – «Сталинская премия за 1934 год», – излагает ход следствия по делу О. Мандельштама об эпиграмме на «вождя народов».
«Новый мир» № 11 за 2009 год
В длинной «Повести о Рабле» В. Березин желает подражать творцу Пантагрюэля, выдумывавшему странные слова. Но тот, будучи полиглотом, их черпал из разных языков.
У Березина фантазии меньше, и он свое изобретение – слово дауншифтер, – берет из англо-американского жаргона, столь модного в наши дни.
По структуре его сочинения напоминает скорее Стерна, чем Рабле, будучи составлено из бессвязных анекдотов, не слишком смешных, скорее грустных, и определенно вымученных.
С некоторыми его мыслями и оценками мы, впрочем, готовы согласиться.
Процитируем:
«Примеры, как в случае с Довлатовым, известны: вот человек сидел в своем заповеднике, а как стало не надо прятаться, то вышло, что тексты, которые он на воле пишет – ужасны».
Или вот:
«Беда с этими дауншифтерами прошлого. Они все писали в стол, и казалось, что вот падут все засовы и оковы, и они достанут из столов что-то неслыханное, а они залезли в столы и увидели, что все их золото обратилось в черепки. Ну, там, я не знаю, во что еще золото превращается. В общем, вышла одна срамота».
Однако про эпоху Рабле автору явно писать бы не следовало. А то вот у него в 1485 году, землекоп, откопавший старинный саркофаг, «бросил лопату и закурил»
Ай-ай-ай! Как же он это мог, в доколумбовские времена, когда никто в Европе не подозревал о существовании табака?!
И сие – под пером эрудита, который нам, с чувством, толком, расстановкой, рассказывает об Эразме Роттердамском и о Томасе Море…
Рассказ А. Лавриненко «Потеряшка» был бы неплох как глава из романа; в частности, первая глава. Писательница нас знакомит с героем повествования, которого мать ребенком оставила в аэропорту и которого усыновили чужие люди.
В 30 лет он, разведшись с женой, которую, в сущности, продолжает любить, недовольный своей работой в торговой компании, чувствует острую потребность переменить жизнь, начать все сначала… И на этом автор обрывает историю. Так писать, конечно, легко; но читатель остается с досадой и разочарованием. Хотя, впрочем, язык у этого отрывка легкий и правильный, стиль гладкий. Да содержания-то нет!
Рассказ Е. Алехина «Ядерная весна», – слава Богу, короткий! – описывает, как компания молодежи вместе принимает наркотики. Противно и не интересно.
В очерке «Прощание с хутором» деревенщик Б. Екимов описывает невеселую картину хуторского разорения: «Это, считаю я, показатель того, что настоящий хозяин в задонских казачьих хуторах уничтожен революцией, гражданской войной, коллективизацией, “тридцать седьмым годом”. Расстреливали, губили в тюрьмах, высылали на Север. И снова расстреливали, “кратировали”, лишали права жить и трудиться на этой земле. Сиротили и вдовили донскую землю, забирая и забирая лучших работников, пахарей, казаков, просто мужчин».
Отрывок «Из книги “Арифметика войны”» О. Ермакова – живая, яркая картинка из времен похода в Афганистан. Вполне натуралистическая, но без подчеркивания ужасов, – о них, собственно, говорится уже как о воспоминаниях: описывается путь группы солдат домой.
Мы слышим речь мужественного человека, исполнившего свой долг и никак не преувеличивающего своих заслуг: он рассказывает только правду. Повествование обрывается, когда он, распростившись с товарищами, близится к возвращению в семью, – его должны ждать жена и трехлетний сын. Мы остаемся с чувством жгучего интереса: как прошла встреча? Не помешало ли что-нибудь? Хотелось бы знать…
Впрочем, если книга будет опубликована – может быть и узнаем…
А. Белый, в большом эссе «О Пушкине, Клейсте и недописанном “Дубровском”», высказывает много интересных мыслей, но главный его тезис, построенный на сопоставлении Пушкина с замечательным немецким писателем, романтиком Генрихом фон Клейстом, неубедителен: почти наверняка Александр Сергеевич Клейста не читал.
За немецкой литературой он вообще следил меньше, чем за французской, английской и даже итальянской, а переводов из Клейста в то время не существовало.
Переведенная с узбекского повесть Хамида Исмаилова «Павшие жизнью храбрых», отражает процессы, того же типа, что и в России: старый коммунист Марлен мрачно наблюдает возврат молодежи к религии предков и тяжело переживает отъезд детей на Запад. Те ценности, ради которых он жил, потеряли вес и смысл…
В виде счастливого исключения, в данном номере не встречаем нудных, тоскливых описаний всяческих болезней и недугов; описаний, составляющих специальность «Нового Мира» и занимающих обычно львиную долю его страниц.
«Новый мир» № 12 за 2009 год
Львиная часть номера занята перепиской Лидии Чуковской с английским профессором и дипломатом Исаией Берлином. Они касаются различных проблем литературы и политики. Одна из главных: оба боготворят Чехова и поражаются, как могла Ахматова его не любить! Между тем, та это достаточно объясняла, да оно и нетрудно понять.
Поэтессу коробило от приземленного натурализма Антона Павловича, под пером которого жизнь во всем ее разнообразии превращалась в тоскливую серую повседневность.
Другой вопрос, – и он оборачивается не к чести для Чуковской, – это яростная ненависть, каковую она выражает против Надежды Мандельштам (которую она ядовито именует «вдовицей», – а ведь она и сама…). Возможно, тут налицо взаимная ревность вокруг отношений с Ахматовой. Но, во всяком случае, дивная «Вторая книга» Н. Мандельштам гораздо выше стоит по пониманию чувств русского народа и большевицкого режима, чем все творчество Чуковской (хотя это последнее тоже вносило свою лепту в дело разоблачения советской власти).
Новелла У. Гамаюн «Каникулы Гегеля» – бесформенный и отталкивающий бред. Положим, такой литературный жанр тоже теперь существует, и даже в моде, в том числе и в «Новом Мире». Но в нем, как и в других родах литературы, для успеха нужен талант, а такового тут не видно. Простуженный инспектор (где? в какой стране и в каком городе?) приезжает во странную гостиницу, у хозяина которой то вырастают, то исчезают усы. В ней кого-то убили (неясно кого же, даже – мужчину или женщину) и тело пропало; его ищут. Инспектор ведет нелепые переговоры с жильцами, – профессором, студентом, дамой и с хозяином, не дающим никакого результата. А потом умирает, – очевидно, от яда. Но кем и зачем ему подсунутого? Не поймешь, для чего нужна вся эта абракадабра!