[360] и Лавашери[361] попыталась в первый раз это сделать. Немалой трудностью среди иных прочих оказалось то, что туземцы, очень умные по природе и теперь вполне по-европейски образованные, давно оценили выгоды, какие они могут извлечь из всемирного интереса к их острову, его старине и обычаям. Между ними появилось немало ловких мошенников, специализировавшихся по подделке древностей. Альфред Метро рассказывает в своей недавно опубликованной во Франции книге «Остров Пасхи», как, вскоре по его прибытии на остров, к нему явился элегантный молодой полинезиец, представившийся как Педро Атам, – и предложил ему следующее: «Старинных предметов осталось немного, и искать их – долго и трудно. Но – не беспокойтесь! – мы можем вам сфабриковать все, что вы пожелаете, и так аккуратно, что у вас на родине никто не разберется, что это не подлинные вещи».
Метро отклонил это искушение. Зато на удочку подложных дел мастера целиком попал в более поздние годы динамичный, но лишенный сколько-нибудь солидной научной подготовки норвежский путешественник Тур Хейердал[362]. К моменту его появления на «Те Пито те Хенуа», Атам успел сделать карьеру и занимал уже должность мэра острова. Быстро оценив Хейердала, раскусив его заранее предвзятую идею, под которую тот старался подогнать факты, Атам взялся за то, чтобы ему угодить.
Норвежец хотел непременно найти подтверждение тому, будто на остров Пасхи когда-то приехали морем из Южной Америки, точнее из Перу, представители белой расы, о которых у инков и у других племен сохранились легенды, и что именно они были строителями памятников. Атам немедленно сочинил ему историю, что якобы в его роду передается из поколения в поколение предание, согласно которому действительно так все и было. И вдобавок показал ему способ, как при помощи бревен и веревок несколько человек могут поднять лежащий монумент и придать ему стоячее положение. Беда только в том, что, поскольку на острове нет деревьев, древним его жителям неоткуда было взять бревен, да и настоящих веревок у них не было.
Хейердал, выпустивший недавно книгу «Аку-Аку», где он все это рассказывает, проявил поистине удивительные легковерие и легкомыслие. Правда, своим путешествием на плоту «Кон-Тики» он доказал, что можно из Америки приехать на плоту на остров Пасхи (по крайней мере, зная, что этот остров есть, и где он находится). Но другой путешественник, Эрик де Бишоф доказал, что и с острова Пасхи можно приехать в Чили таким же образом. И, ясное дело, оба они этим ничего не доказали. Почему собственно надо упорно верить, что между двумя совершенно по духу, форме, расе цивилизациями, полинезийской и индейской, были контакты, тем более глубокие, когда тому нет никаких исторических подтверждений?
Серьезнее взялся за дело немецкий ученый Томас Бартель[363], профессор гамбургского университета, служивший во время последней войны в германской армии в отделе расшифровки перехваченных иностранных депеш.
Как полагается при расшифровке, он начал с подсчета числа знаков, встречающихся на всех двадцати одной найденных пока дощечках. Это дало 120 основных знаков и около двух тысяч комбинированных. В то же время Бартель охотился за каким-нибудь текстом с толкованием. Такой текст существует. Монсеньор Жоссен, епископ Полинезийский, записал когда-то со слов туземца Меторо, попавшего с острова Пасхи на Гаити, перевод одной дощечки. С Гаити запись епископа попала в Европу, и после долгих трудов Бартелю удалось в 1954 году ее отыскать в архивах монастыря Гротта Феррата близ Рима.
Это не дало пока еще возможности полностью расшифровать содержание дощечек, но два факта можно считать установленными: 1) дощечки написаны на полинезийском языке (что в корне разбивает гипотезу Хейердала о перуанцах), 2) они в основном представляют собой религиозные заклинания и магические формулы по разным случаям. Любопытно, что одновременно с Бартелем к тем же выводам пришли четверо русских ученых, работавших над проблемой в СССР – Кудрявцев, Ольдерогге, Бутинов и Кнорозов.
Интересно пока установить, что принцип системы письменности туземцев острова Пасхи ближе напоминает существовавшую у египтян, и является комбинацией идеографических и фонетических символов. Так, сон или смерть изображаются знаком птицы с опущенной головой; чтобы сказать, что та или иная вещь желтого цвета, изображается предмет, о котором идет речь, и рядом с ним корень шафрана. Слово «мау» значит «рука» и «большой»; и для обоих омонимов употребляется изображение руки. «Солнце» звучит на языке острова Пасхи «раа», «дождь» – «на»; для того, чтобы написать слово «рана», означающее местоимение «они», рисуют знак солнца и рядом знак дождя.
Изобретение и усовершенствование письменности шло у жителей острова Пасхи теми же путями, что и в Египте, и вероятно привело бы постепенно к выработке настоящего звукового алфавита, если бы какие-то неизвестные причины не разрушили и не остановили века назад их культуру, в годы, задолго предшествовавшие появлению на Тихом Океане белого человека…
Имадагаскара
Поездка генерала де Голля на Мадагаскар привлекло недавно общее внимание к этому острову с очень своеобразной судьбой и историей. По своей географии он принадлежит к Африке, а по языку – малайскому архипелагу. На его территории существует много диалектов, но все они близко связаны между собою, и потому малгашский язык, ставший тут литературным и официальным, более или менее доступен всем здешним жителям. Сами туземцы свой язык и свой народ в целом называют «малагаси». В остальном мире этот язык ближе всего к тагальскому и другим языкам Филиппинских островов, гораздо ближе, чем к малайскому языку Малакки и Индонезии, ибо на Мадагаскаре и на Филиппинах сохранилась более древняя и сложная, более архаическая структура речи. Однако, большинство малгашских слов сохранило явное сходство с малайскими. Так, малайский «анак» (ребенок), «танган» (рука), «булан» (луна) соответствуют по малгашски «занака», «танана», «Вулана» (ударение в приведенных примерах в обоих языках на первом слоге). Надо еще сказать, что другие диалекты на Мадагаскаре фонетически стоят еще ближе к малайскому языку, чем малгашский.
Предполагается, что предки малгашей прибыли на Мадагаскар с Зондских Островов в первые века по Р. X. Вопросом для науки остается, был ли Мадагаскар уже к тому времени населен. Значительная часть теперешних его обитателей имеет цвет кожи совершенно или почти черный, и лишь племя говасов (или «хува»), самое развитое и способное, отличается светло-желтой кожей и монголоидным типом, приближающим их к туземцам Явы или Суматры. Некоторые ученые склонны, однако, думать, что темная пигментация у мадагаскарцев обусловлена не примесью негритянской крови, а тем, что среди завоевателей острова было много меланезийцев, столь же черных, как африканцы. Анализ малгашского языка показывает, что, хотя в нем и довольно много слов негритянского происхождения, все эти слова, взятые из языков соседнего побережья Африки, главным образом из суахили, и весьма возможно заимствованные в относительно позднее время, в результате торговых и иных сношений с Черным Материком. Так, скажем, для обозначения крокодила у малгашей в ходу чисто малайо-полинезийское слово «вуаи» (ср. малайское «буайя», тагальское «бувайя») и негритянское «мамба»; другие названия животных, взятые из языков негров банту, обычно относятся к местным видам, для которых у новоприбывших не было соответствующих терминов (например, «аканга» – цесарка). Правда, есть на Мадагаскаре жители явно негритянского типа, но это главным образом потомки вывезенных на остров из Африки рабов. Они имеют общее название «макуа».
Геологически остров является уцелевшей частью затонувшего материка Гондваны, соединявшего Африку с Австралией и Индией и не менее интересного, чем Атлантида, хотя о нем и меньше говорят. На Мадагаскаре, который французы называют иногда Красный Остров, из-за цвета его почвы, а туземцы – Имадагаскара, существовали уже одновременно с человеком громадные птицы эпиорнисы и карликовая порода гиппопотама. Теперь, однако, тут не осталось крупных диких зверей, кроме разве крокодила и кабана, зато изобилие разных видов летучих мышей, пауков и других насекомых. Единственный хищник тут это лиса, «фуса». Домашние животные – быки, лошади, кролики – все были ввезены сюда из Африки и Европы.
На пространстве в 590.000 кв. км., равном Франции, Голландии и Бельгии, вместе взятым, здесь живет всего 4.470.000 человек, распределенных весьма неравномерно. По происхождению они делятся на многие племена; кроме ведущей народности говасов (их называют также «мерика» или «амбаниандру») есть племена сакалава, бецилеу, бецимисарака и др. Видимо, когда-то весь Мадагаскар был покрыт тропическим лесом, но теперь от него мало что осталось, в силу системы туземцев выжигать его под поля. Горы, как Царатанана, достигают 2.800 метров высоты. На севере расположено большое, постепенно превращающееся в болото, озеро Алаотра, название которого первоначально означало «море» («лаут» по-малайски). Прежде на Мадагаскаре добывали много золота, но сейчас добыча его сильно упала. Большее значение имеют россыпи драгоценных камней (аметиста, топаза и др.). Всерьез ведется добыча слюды и графита. Есть уголь и нефть, но до сих пор их разработка оказывалась нерентабельной. Более важно наличие здесь залежей урана.
Как и повсюду, на Мадагаскаре язык сохранил свидетельство истории народа и его контактов с иноземным миром. Важным вопросом, ибо от его с разрешения зависит уточнение места первоначального обитания малгашей и времени их проникновения на их теперешнюю родину, является наличие в «малагаси» санскритских слов. Специалисты много спорили об этом, и проблему нельзя считать решеной. В основном, видимо, когда-то предки малгашей подверглись влиянию индусов; но санскритских терминов у них уцелело мало, и они так деформированы, что обычно нельзя с уверенностью признать их арийское происхождение. Позднейшие сношения, уже на острове, с арабами (которые проникли сюда очень рано, еще до принятия ими Ислама) запечатлелись в названиях дней недели, как «алацинаини» (понедельник), «талата» (вторник) и отдельных словах как «мусави» (колдовство).