Первыми европейцами на Мадагаскаре были португальцы: Диего Диас обогнул его на своем корабле в 1500 году, а в 1506 Тристан да Кунья посетил его с целым флотом. Однако, хотя португальцы пробовали ввести здесь христианство и завязать с жителями торговые сношения, от них осталось мало следов. Зато о живых контактах с англичанами, долгое время соперничавшими тут с французами, говорят многочисленные названия предметов материальной культуры, таких как карандаш – «енсили», перо – «пенефу». Более позднее, но долгое и сильное воздействие французской цивилизации выразилось в массе слов того же порядка, вроде «латабэтра» – стол, или «табилаонуара» – школьная доска.
Здесь пробовало счастья множество авантюристов разных наций и типов. Самая может быть красочная и романтическая фигура, это Мавриций Беньовский, венгр по происхождению и генерал польской службы, дравшийся против России, взятый в плен, и отправленный на Камчатку. Там он сумел организовать бунт каторжников, захватил со своими товарищами корабль, и отправился на нем в неведомые моря и земли. Неизвестна судьба остальных, но сам он попал в 1779 году в соседние с Мадагаскаром французские владения, на остров Иль де Франс, и предложил Франции завоевать для нее Мадагаскар. Получив согласие, Беньовский почти выполнил свое обещание: часть острова признала его своим королем и его подданные его боготворили. Но местные французские власти стали бояться его влияния и широких планов, отказали ему в помощи, и в конце концов, послали против него войска. В стычке с ними он и был убит шальной пулей, в момент, когда собственноручно заряжал пушку, 27 мая 1786 года. Память и легенды о нем и посейчас сохранились у туземцев. Польский писатель Вацлав Серошевский[364] написал роман «Бсньовский», но, к сожалению, довел его только до момента, когда герой пускается со своими спутниками в плавание с Камчатки.
О появлении малгашей и их первых шагах на Мадагаскаре предания противоречивы. Племена сакалава говорят, что говасы были выброшены на берег бурею в VI веке нашей эры и вели долгую войну с жившим тут прежде них народом вазимба, почти полностью истребленным.
Настоящая история Мадагаскара начинается примерно с 1500 года, когда в городе Мериманджака, столице страны Имерина на центральном плоскогорье, царствовала первая известная нам королева говасов по имени Рангита. В течение долгих веков, однако, Имерина остается еще в тени, раздираемая порой внутренними распрями и борется за первенство с сильным племенем сакалава, представляющим собою темнокожий и высокорослый элемент Мадагаскара. Стремительное возвышение имеринской династии и престиж ее новой столицы, Тананаривы, начинается с короля Андрианампуйнимерины, царствовавшего с 1787 по 1810 год. Он первый сформулировал задачу объединения всего острова в словах: «Море должно быть пределом моих рисовых полей!»
Его преемники осуществили эту программу и распространили свою империю на весь остров. Больше того, они поняли необходимость ввести в своем царстве европейскую культуру, и взялись за это энергично и решительно. Особенно велики в этом отношения заслуги короля Радамы 1-го, который проявил не меньше таланта, чем его отец Андрианампуйнимерина. Такая политика отличала Мадагаскар не только от всех государств Африки, но и от большей части Азии, и его можно бы сравнить только с Японией. Но малгаши пошли дальше японцев. Они не только приняли латинскую письменность (вместо укрепившейся было у них арабской) и внешние формы западной жизни, но и перешли в христианство. Правда, королева Ранавалуна 1-я еще преследовала христиан, и при ней многие из ее подданных умерли мученической смертью за веру, но сын ее, Радама 2-й, провозгласил свободу совести, а при королеве Ранавалуне 2-й протестантство, взятое от английских миссионеров, стало официальной религией.
В 1895 году на Мадагаскаре царствовала королева Ранавалуна 3-я, а фактически власть находилась в руках ее мужа и премьер-министра Раинилайривуни. Европейски образованный человек, горячий малгашский патриот, он провел крупные реформы. Однако спешно перестраиваемая на европейский лад армия была еще слишком слаба, чтобы меряться силой с Францией, объявившей под пустым предлогом войну королеве. Французы заняли Антананариву и принудили противника к капитуляции. Был подписан договор о протекторате. В 1896 году Франция его нарушила, аннексировала Мадагаскар, а королеву отправила в ссылку, в Алжир.
Был установлен колониальный режим, о котором даже французские источники говорят без особого одобрения, отмечая, что администрация «больше старалась устрашать, чем умиротворять».
После второй мировой войны, 29 марта 1947 г. весь Мадагаскар был охвачен восстанием, длившимся до конца 1948 года. С обеих сторон были допущены эксцессы. Восстание потерпело отчасти неудачу, потому, что наиболее культурные и умеренные круги мальгашей от него отшатнулись, видя крайности, в какие оно впадает. Что касается правительства, то приводят пример поезда с арестованными, который вышел переполненным, и в котором, когда он дошел до места назначения, были живы только конвойные: всех заключенных они по дороге перестреляли.
В свете такой истории, и давней, и недавней, былого величия, жестокого завоевания, восстаний, потопления в крови, было бы не удивительно, если бы сейчас Мадагаскар принадлежал к числу французских колоний, наиболее яростно и бескомпромиссно требующих немедленной независимости; тем более, что он и экономически в лучшем положении, чем многие другие территории. Но на деле происходит иное: такие лидеры главных малгашских партий, как Цирананд и Рабемандзара, проявляют чрезвычайную выдержу и спокойствие, и остров в целом с энтузиазмом принял программу де Голля. Может быть, потому, что независимость Мадагаскара более или менее несомненна в не очень далеком будущем, и он может себе позволить роскошь ждать. Еще скорее потому, что государственные навыки и здравый смысл, выработанные веками самостоятельной жизни в прошлом подсказывают одаренному и хорошо умеющему приспособляться к обстановке малгашскому народу, что нет расчета сейчас торопиться с разрывом с Францией и с отказом от участия в намечающейся федерации, которая может оказаться для Мадагаскара выгодной.
На заре истории
Халдейский жрец Бероз, живший в III веке до Р. Х., рассказывает, что когда-то в древности на берег Персидского залива вышли из моря водяные чудища, полурыбы, полулюди, под главенством некоего Оаннеса. Они поселились в шумерийских городах на побережье и выучили людей всему полезному: чтению и письму, обработке земли, добыче металлов и пользованию ими. Словом, говорит Бероз, все, что улучшает жизнь, было дано человечеству Оаннесом, и с тех пор до сего дня не было сделано ни одного важного изобретения.
Во всех легендах есть зерно истины, и иногда очень крупное. Оставляя в стороне Дальний Восток, азиатская и позже европейская культуры уходят корнями к шумерийской. Эти приземистые, круглоголовые люди, имели сложную цивилизацию за 3500 лет до нашей эры.
Египетская культура, которая нам прежде представлялась пределом древности, зародилась в царствование Менеса, под сильным влиянием из Месопотамии. Шумерийская же не носит ни в чем чужеземного отпечатка и кажется целиком самобытной.
В дельте Тигра и Евфрата сталкивались местные семитические племена, в первую очередь аккадийцы, с авангардом арийских племен, гутии; позже их всех вытеснили шумерийцы, укрепившиеся там надолго.
Откуда они пришли? Их легенды указывают, что они были первоначально горным народом; их язык, однако, до сих пор не удалось связать с каким-либо определенным другим языком. Об их этническом типе английский исследователь сэр Артур Кейт говорит, что аналогичный тип встречается чаше всего в Афганистане и Белуджистане. Но с дравидами, когда-то занимавшими Белуджистан, их связать было бы трудно, так как шумерийцы были белым народом. Можно думать, что их прародина – Закавказье.
При раскопках находят, в самую раннюю эпоху, художественно обработанную глиняную посуду, относящуюся к эпохе за 3500 лет до нашей эры. Остается, однако, спорным, дело ли она рук шумерийцев, или какого-то другого народа, жившего тут до них.
Эль Обейдские раскопки около Ура халдейского обнаружили первобытную деревню из маленьких хижин, построенных из камыша и дерева, деревню, лепившуюся когда-то на холме над болотом. Жители ее питались рыбой и овсом, который они сеяли; они знали употребление меди, но металл был слишком драгоценным, и в быту они пользовались кремневыми ножами. Мужчины носили длинные остроконечные бороды, женщины тяжелые ожерелья из хрусталя и раковин, и волосы, завязанные узлом на затылке. Оба пола украшали себя серьгами.
Были ли то шумерийцы или нет, но бесспорно, что и шумерийцы после своего прихода в дельту боролись е болотами. С постепенным осушением трясин, начались ссоры между деревнями из-за оросительных каналов и из-за скота, который жители взаимно друг у друга отбивали. Деревни превратились в укрепленные города, каждый со своим правителем и местным патриотизмом.
Наука располагает шумерийским царским списком, но практически его указания мало достоверны, по крайней мере в древнейшей своей части. Некоторые имена царей – может быть, случайно, – похожи на имена известных богов: Думузи-Таммуз. Но тут можно найти много объяснений. Неразрешим пока вопрос, был ли исторической личностью Гильгамеш, герой шумерийского эпоса?
Могилы древних царей полны человеческих жертв, золота и драгоценностей. В одной из них, солдаты в доспехах, с копьями в руках; девять придворных дам в великолепных украшениях, у ног царя, две колесницы с тремя убитыми быками в упряжке, с убитыми кучерами и слугами ждут у входа в гробницу.
У гроба царицы Шубад целая гекатомба придворных дам.
Однако в историческую пору, т.е. после 3500-го года до нашей эры, у шумерийцев не сохранилось ни каких упоминаний о человеческих жертвах: они были уже забыты.