Но шаманы, когда хотели, делали совершенно необъяснимые вещи, единогласно засвидетельствованные совершенно враждебно и скептически настроенными путешественниками. Буря, разражающаяся внутри шатра и грозящая его повалить, потусторонние голоса, связанный шаман, оставленный в середине палатки и вдруг входящий в нее со двора, а главное непобедимый ужас, охватывавший всех присутствовавших, – таковы факты, о которых рассказывает, например, ученый и писатель Тан-Богораз[434], уже после войны описывавший свои наблюдения над чукчами в период, когда он, еще в царское время, жил в ссылке на Колыме.
Все эти детали удивительно напоминают удачный спиритический сеанс и наводят нас на мысль, что спиритам следовало бы получше ознакомиться с религией и воззрениями анимистов, ибо между ними есть определенная связь. Да она собственно есть и в их теории, поскольку анимисты верят в существование духов и в возможность общения с ними, и даже весьма эффективно это общение осуществляют. Если только допустить правильность мнения спиритов и то, что их опыты основаны на какой-то реальности, то не было бы никакого резона отрицать мистический опыт шаманов, веками получавших те же самые результаты иными (иногда похожими) эмпирически найденными способами.
Своеобразной чертой этого общения с духами является то, что Сибирь, в отношении своего коренного населения, как никакой другой район составляет зону нервных болезней. Мы склонны порой воображать себе, что это – черта городской культуры, бедствие цивилизации: ничуть! Дети природы подвержены ей не меньше, иногда и хуже нас. Эмиряк[435] среди якутов, с болезненной потерей воли, приводящей к тому, что больной имитирует движении окружающих, не в силах от того удержаться; эпилепсия самих шаманов; еще более жуткое явление среди чукчей, когда мужчины превращаются в женщин… О последнем подробно говорит Тан-Богораз и мельком упоминает К. Ягодовский[436] в книге «В стране полуночного солнца». Неизвестно, ибо никем не исследовано, подвергаются ли люди в этом случае физиологическому изменению: но психически они меняются целиком – надевают женское платье, берутся за женскую работу и даже выходят замуж, причем чукчи уверяли Тана, что даже имеют детей. Среди чукчей описанное явление считалось свойством самых мощных шаманов, хотя лишь редкие из шаманов бывали ему подвержены.
Стоит немного углубиться в это, и начинаешь понимать всю мудрость религий, налагающих запрет на всякие занятия волхвованием, с благожелательным здравым смыслом удерживая нас на границе запретной страны, царства невероятного и кошмаров! Если бы не недостаток места, мы бы процитировали еще читателю несколько из рассказов, связанных с шаманской практикой, в которых с курьезной простотой и скупостью в средствах создается жуть более глубокая, чем в лучших произведениях «страшного» жанра в Европе. Вроде отрывка из книги Харузина[437] «О найдах» (найды, это имя шаманов у лопарей) о «покойнике с железными губами»… Но читатель может нам поверить на слово: в этих историях живет конденсированный ужас седых времен, дрожащих перед существами, скрытыми за завесой мрака, но слишком близкими и хорошо знакомыми, чтобы о них можно было забыть…
Языки черного материка
Африку называют в литературе «Черным Материком». Однако это имя ей дано довольно таки произвольно. Когда мы говорим об Океании, е ее бесчисленным множеством островов, островков и архипелагов, мы можем везде констатировать единство языка при наличии расовых различий. Когда мы занимаемся Америкой, мы натыкаемся на огромное разнообразие туземных языков (имеющих, впрочем, некоторые общие черты): но все ее племена явно принадлежат к одной расе. Куда сложнее в Африке.
На крайнем ее юге бушмены никак не принадлежат к черной расе: по справедливости, их надо бы отнести к желтой: но не к монгольской, а к совершенно особой. Их образ жизни, даже их анатомическое строение ставят их в совершенно изолированное положение, и в их лице мы имеем сейчас один из самых примитивных народов на свете. Так и в отношении языка: только у них и их соседей готтентотов существуют особые щелкающие звуки, произносимые не с выдохом, как во всех языках, а на вдохе.
Настоящую желтую расу, монголоидов, нам тоже недалеко пришлось бы искать: большой остров у берегов Африки, Мадагаскар, заселен племенами мальгашей, колонизовавшими эту землю, прибыв откуда-то с Зондских Островов. Их язык остается очень чистым образцом языка малайо-полинезийской группы, близким к языкам Филиппин; особенно интересно очень малое в нем количество слов африканского происхождения. Это заставляет думать, что до их появления Мадагаскар оставался необитаемым. Энергичные и одаренные мальгаши постепенно объединились в единое царство под властью королей Имерины, одной из областей, приняли христианство и успешно двигались по пути создания самобытной культуры, перенимая все им нужное у европейцев; ио росту их государства положил предел захват их острова Францией.
Если часть Африки желтая, то другая – белая. Мы не говорим при этом о европейцах, являющихся поздними пришельцами. Поздними, впрочем, относительно: буры, потомки голландских поселенцев и французских беглецов – гугенотов, растворившихся постепенно в их массе, обитают в Южной Африке уже больше двухсот лет. Но белым же является и население Северной Африки, делящееся на две основные ветви: семитов и хамитов.
Из первых большинство тоже явились в Африке уже в исторические времена, вместе с Исламом. Но если это можно сказать об арабах, то оно уже сомнительно об абиссинцах, тоже говорящих на семитическом языке (южной группы) и по всем признакам живущих на своей земле с незапамятных времен. История их империи – единственной и Африке с давних пор чисто христианской – читается как роман. Легенда возводит род их национальной династии к библейской царице Савской.
Что до хамитов, те еще более давние жители своего материка. Берберы, туареги принадлежат к тому же корню, что древние египтяне и старинные жители Нумидии. Их языки составляют отдельную группу, но в них есть ряд аналогий с семитическими языками. Делались попытки связать их с негритянскими, но все это остается шатким. Как это ни странно, более правдоподобно родство их языков с языками бушменов и готтентотов. Эго означало бы, что те и другие жили уже в Африке, когда туда проникли и в ней распространились народы черной расы, оттеснившие часть аборигенов на юг, и отделившие их от их родичей, оставшихся на севере.
Откуда тогда пришли негры? Что представляют собою их языки? Все ли они в родстве между собою? Отмстим попытку французской специалистки Л. Гомбургер произвести все языки чернокожих от древнеегипетского, не подкрепленную, впрочем, достаточными доводами.
Даже при самом беглом анализе черных языков Африки, надо сразу указать, что они делятся на две основные ветви: суданские языки и языки банту; первые занимают центральную Африку, вторые всю Африку к югу от них, кроме заселенной бушменами и готтентотами. В зоне встречи этих двух групп живут курьезные первобытные племена пигмеев, явно составляющие особую расу, и очевидно, являющиеся очень древними жителями Африки; но пигмеи не имеют сейчас своего языка, и говорят на языках банту, тоже суданских, в несколько архаической форме.
Языки банту многочисленны. Они различаются произношением, некоторыми чертами грамматики, словарным запасом. Но с первого взгляда видно их родство. Иное дело с суданскими языками. Их количество невероятно: по утверждению одних ученых 435, других даже 445. Специалисты делят все негро-африканские языки на 17 групп: из этих групп одну составляют банту, другие 16 – до крайности разные между собою языки суданских негров. Между тем, языки банту занимают почти такую же территорию, как суданские.
Неподдающиеся классификации, не имеющие часто ничего общего между собою, языки суданских негров – сущая головоломка для исследователей. Некоторые из суданских негров, главным образом на западе, развили в себе черты, сближающие их с китайским и родственными ему языками, так называемыми аморфными или изолирующими; например, наличие музыкального тона, определяющее смысл слова. Любопытно, что довольно большой кусок в северной части Африки, в зоне суданских языков, занимают «бантуидные языки», т. е. схожие с банту. Словно бы они остались позади при продвижении банту на юг. Из суданских языков один из наиболее распространенных и развитых, это пель на западе, которому м.б. предстоит большое будущее.
Языки банту (самый распространенный из которых – один из тех, которые, наверное, будут в числе главных языков Африки будущего – кисуахили, на восточном побережье), это – языки с очень странной и своеобразной структурой, элементы которой встречаются, впрочем, и в суданских языках. В кисуахили 6 грамматических классов; в некоторых других языках гораздо больше. Есть, например, класс людей; класс животных; класс растений; класс неодушевленных предметов. Каждый класс имеет свой префикс, приставку в начале слова, которая повторяется перед прилагательным; и соответственно каждому классу существительных, есть особая приставка для глагола и для выражения родительного падежа прямого дополнения; во множественном числе префикс меняется, и все зависящие от него слова тоже. Так, на кисуахили мтото – ребенок, уатото – дети; черный человек – иту муэуси, черные люди – уату уэуси. Повторение тех же приставок во фразе, порождая аллитерацию, делает еще более красивыми и мелодичными языки банту, обильные гласными и легкие для произношения (кроме тех, как зулусский, где есть щелкающие звуки, перенятые у бушменов).
Итальянские ученые Тромбетти и его ученик Ассирелли отметили крайне интересные совпадения очень многих корней в языках банту с таковыми индоевропейских языков, более или менее исключающие возможность случайности. Так «Бог» в языках банту «дьюва» или «дьюба», в соответствии с санскритским «дева», латинским «деуе». Греческому корню «гне» (знать), в банту отвечает «ганна», общеиндоевропейскому «лейко» (оставлять) – «лека», латинскому «домаре» (укрощать) – «дома» (приказывать).