ло.
Кошмарные, гротескные сцены, – и, однако, снимки с натуры, наброски вещей, которые все мы, кто жил в СССР, видели своими глазами.
Зато каким диссонансом звучат восторженные слова Тендрякова рядом о своем отце: «Он из тех солдат, которые первыми отказались воевать за царя, арестовали своих офицеров. Он слышал Ленина на Финском вокзале. Он был в гражданскую комиссаром».
Нашел чем восхищаться! Что же в этом хорошего? Естественно любить отца – но не за такое же!
Мы, за границей, могли наблюдать протекавшие в России злодейства издалека, – первая эмиграция с самого начала, вторая примерно с половины; а те, кто и посейчас там остались или недавно выехали – и до самого конца. И подлинно, словами А. К. Толстого:
В нас с ужасом мешалось омерзенье,
Когда над кровью скорчившийся змей,
Жуя тела, кривился в наслажденье.
Предполагать, что все это можно забыть и простить, было бы поистине беспочвенными мечтаниями. А взвалить всю вину на Сталина и свалить с плеч настоящего виновника, – КПСС в целом, – это слишком уж дешевый мошеннический трюк. Соответствующий, впрочем, тому, что народное творчество влагает в уста умиравшего Палача народов: «Валите все на меня!»
Нет, бесполезно! Как сказано в стихотворении Тургенева:
Вам уж не смыть
Той крови невинной вовеки!
А. Рыбаков. «Страх» (Москва, 1990)
Название нового романа Рыбакова, – являющегося продолжением двух предшествовавших, «Дети Арбата» и «Тридцать пятый год», – выбрано как нельзя более удачно. Действительно, страх царил над Россией времен ежовщины, давил всех и все, проникал повсюду, насыщал атмосферу…
В чем и убеждается герой книги, Саша Панкратов, возвращаясь из ссылки. Но замечает он и другое. Об арестуемых партийцах, недавних начальниках, господах жизни, объявленных теперь «врагами народа»: «Говорилось без злобы, но и без сожаления, без злорадства, но и без сочувствия». Оно и не диво. Тут же добавляется: «Разорили русский народ, а деревню уже давно разорили». Это народ и запомнил.
Саша теперь, по сравнению с прежним, поумнел. Он понимает, что надо спасаться, укрываться; что с успехом и делает. Но что корень зла в советской власти в целом, в коммунистическом режиме, начиная с революции, – до уразумения этого ему еще далеко.
Как и другим персонажам его типа: Нине, Максиму, тем более Алевтине Федоровне. Правильно понимает вещи очаровательная Варя, – самый привлекательный образ во всей эпопее, и один из самых ярких. Она без колебаний и сомнений знает, что от правительства, от большевиков, от чекистов, – добра не жди. Когда ее сестру, Нину, хотят арестовать, она находит для той единственный возможный выход, – бежать подальше от Москвы, в провинцию, на окраину, на Дальний Восток, – и все устраивает, чтобы ту спасти.
Варя вот и для меня, автора рецензии, самый близкий и созвучный образ: она представительница той подсоветской молодежи, среди которой я вращался, которую знал и к которой принадлежал. Мы в марксистские идеалы не верили; потому нам было и тяжелее, чем верившим, мириться с окружающим. Зато и разочарований, таких как тем, нам переживать не приходилось.
А таким вот, как Нина, тяжело доставалось, когда строй, который они считали своим, их отвергал и предавал!
Характерен диалог между двумя сестрами:
Нина: Я не могу убегать от своей партии.
Варя: Ты не от партии убегаешь, ты от пули в затылок убегаешь.
А немного раньше, и еще энергичнее: «Партийный учет! Плевать! Ничего с твоей партией не случится!»
Действие развивается динамично, по многим различным линиям. У каждого из персонажей, – уже знакомых нам по прежним частям, – своя судьба и своя психология. Автор управляет ими с немалым мастерством, равномерно к каждому возвращаясь.
Некоторые нити, – и как раз очень интересные, но покамест лишь бегло намеченные, – уводят нас за границу. Одна из них, – участь Вики, советской девушки с сомнительным прошлым, вышедшей замуж за иностранца. Жаль, что имя ее супруга, Charles, упорно раз за разом пишется тут без s на конце.
Шарль, французский журналист правого лагеря, подан, в общем, с симпатией. Но когда он выражает мнение (не знаем, свое или автора?) о «коммунистах и тех, кто близок к ним», то весьма ошибается: «Ромен Ролан, Луи Арагон[142], Мальро[143] и многие другие. Это талантливые, но очень недалекие, наивные люди». Наивностью они никак не отличались, а умело соблюдали свою выгоду. Арагон, в частности, женатый на русской еврейке, о положении дел в СССР был осведомлен отлично.
Юра Шарок работает под руководством Шпигельгласа[144], подлинной личности, игравшей видную роль в деятельности советской агентуры на Западе. Но и тут французский язык в книге (по вине ли писателя или типографа?) не на высоте. Когда два путешественника заказывают себе в отеле: «Deux lita une plaie», то вполне естественно, если: «Портье растерялся». Мы бы и сами не без труда угадали смысл, не будь налицо сноски: «Две односпальные кровати».
Шарок и Вика, с разных сторон, приходят в контакт со зловещей парой, Скоблиным[145] и Плевицкой[146].
Рыбаков об этих последних высказывает свою оценку, расходящуюся с обычной в эмиграции.
Скоблин представлен как посредник между Шпигельгласом и Гитлером в деле изготовления фальшивых документов, предназначенных компрометировать Тухачевского и связанных с ним крупных военных; причем один из главных, движущих им мотивов, это – зависть к Тухачевскому. Особняком стоит в повествовании фигура Сталина, обрисованного как прежде в виде свирепого восточного тирана, всякое сопротивление с которым для рядовых людей опасно.
Остается пожалеть, что к роману присобачено несимпатичное послесловие Л. Аннинского, твердящего quantum satis, что во всех ужасах сталинского режима виноват-де русский народ, заслуживающий строгого наказания за свою якобы любовь к деспотам.
История показала между тем ясно, что деспотов (и, в частности, коммунистических), когда они у власти, столь же сильно любили (или и посейчас любят) на Кубе и в Албании, во Вьетнаме и в Румынии, не говоря уж о Германии, где орудовали сперва Гитлер, а потом Хонеккер. Зачем винить народы, между собою очень разные, – и отводить упрек от компартии, которая везде одинакова?
А. Рыбаков. «Прах и пепел» (Москва, 1994)
Мы с нетерпением ждали завершающей книги замечательной серии, начатой романом «Дети Арбата». И вот она перед нами.
Написанная с таким же блеском, что и прежние, она проглатывается за один присест.
Но все же ее содержание нас кое в чем разочаровывает, и во многом огорчает.
Например, мы надеялись найти подробное освещение деятельности таких сатанинских фигур Зарубежья, как Скоблин и Плевицкая. Факты-то нам известны; но интересно бы внутреннее, психологическое их истолкование. Однако о них теперь говорится, вернее упоминается, лишь мельком.
Судьба героев, конечно, – в руках автора, и его право с нею распоряжаться, как хочет; тем более, – в пределах правдоподобия.
Тем не менее жаль, что он так сурово расправился с очаровательной Варенькой, – самым глубоким и симпатичным характером изо всех его героинь, да пожалуй и всех героев обоего пола.
Она, в сущности, гораздо менее банальный образ, чем главный персонаж, Саша Панкратов. Нам теперь без конца повторяют, будто подсоветская молодежь жила идеалами сталинизма и лишь редко и с трудом оные изживала.
Варенька – живое тому опровержение. Живя с детства в советских условиях, она интуитивно и целиком отвергает большевицкую идеологию и умно, активно ей противостоит.
В этом глубокая правда; сколько именно таких девушек я знал в молодости в советской России! Впрочем, конечно, и мужской молодежи, настроенной также, – нас было немало.
Увы! Сделать тогда практически нельзя было ничего. Выбор был только, – погибнуть или выжить…
В большой плюс поставим Рыбакову, что он нигде не соскальзывает в стандарт советского патриотизма, ни даже в осуждение борцов против большевизма. Поэтому он по многим событиям, особенно времени последней войны, проходит как бы с птичьего полета, не вдаваясь в глубину. Зато художественная цельность книги не страдает.
Отметим, что, напротив, психология Сталина (занимающая в романе много места) изображена прекрасно и, вероятно, в основных чертах вполне правильно. В этой области делалось, как факт, уже много попыток другими писателями; но мы бы склонны отдать «Праху и пеплу» пальму первенства.
Подлинно таков был Иосиф Виссарионович, – жуткий восточный тиран, чудовищный титан нашего века…
Тоже, может быть, правдиво, – хотя и печально, – то, что эволюция центрального протагониста, Саши Панкратова, не идет до логического конца: он застывает на отрицании эпохи «культа личности», но продолжает, до самого конца, верить в идеалы революции.
Умышленно или нет, не знаем; но автор оставляет жить и процветать наиболее мрачные личности, созданные его воображением: Юру Шарика, Вадима Марасевича и более мелкую, но достаточно беспринципную Вику. Может быть, он хочет выразить мысль, что ближайшее, непосредственное будущее принадлежало как раз им? Как оно и оказалось в реальности…
Прах и пепел
В своей последней книге, «Роман-воспоминание», писатель Анатолий Рыбаков, автор романа «Дети Арбата», умерший в 1998 году, рассказывает о впечатлениях от Москвы после возврата из Америки: