Ф. Искандер. «Яблоня, шелестящая под ветерком» (Москва, 2002)
В предисловии к этой «автобиографической прозе», писатель[189] говорит: «Главная ошибка нашего нового, демократического государства, из которой вытекают все его остальные ошибки, по-моему, состоит в том, что власти, сами того не заметив, повторяют ошибку марксизма: экономика – базис, а все остальное надстройка. Государство, которое живет по этому закону, обречено на гибель, личинку смерти оно уже несет в себе. Советское государство именно поэтому погибло. Это могло случиться несколько раньше или несколько позже, но должно было случиться.
То, что экономика не является базисом человеческого общества, сравнительно легко доказать. Во-первых, человечество тысячелетия жило, когда никакой экономической науки вообще не было и никому в голову не приходило экономическую сторону жизни объявлять базисом. Во-вторых, все великие религии утверждают, и наш личный опыт подтверждает это, главное в человеке – совесть. То, что главное в человеке, то является главным и для человеческого общества, и для государства».
Книга превосходно рисует весь идиотизм сталинского быта, всю жуть, пронизывающую в те годы сознание людей. Автор начинает с воспоминаний раннего детства, но его рассказ становится все интереснее, по мере того как он переходит к годам школы, непосредственно перед Второй Мировой войной. Повествование протекает на фоне южного города, многонационального и даже многоязычного, но при всем своем разнообразии ярко отражающего происходящее во всем Советском Союзе.
Зная то время по опыту, скажу, что ни у кого еще не встречал столько правды! О нем писали многие; и Солженицын, и Ржевский, – но Искандер гораздо ближе к подлинным чувствам той эпохи.
Его молодежь не верит ни в Сталина, – «рябого дьявола», – ни в Ленина. И ясно понимает творящееся на белом свете: «В общих чертах, мы знали все, что происходит в стране. Я это говорю к тому, что все еще бытует мысль, мол, многие ничего не знали. Ничего не знали те, кто не хотел ничего знать».
То же самое, между прочим, говорила ведь и Ахматова; но как много мифотворцев старается ныне изобразить нечто иное, – и насквозь ложное!
А молодежь Искандера – это именно та, среди которой я жил, хотя и на другом, противоположном конце России, на северо-западе.
Вот как он описывает ее переживания: «Книжка Фейхтвангера “Москва, 1937 год” была высмеяна вдоль и поперек. Мы только спорили: Джугашвили купил Фейхтвангера или тот запасался нашей страной как пушечным мясом против Гитлера? Сейчас я думаю, что дело обстояло еще хуже. Европейский интеллектуал был заинтересован в продолжении опыта над Россией: не умрут – тогда и мы кое-что перенимем».
Для этих ребят и девушек самое нестерпимое есть необходимость притворяться, лгать, делать подлости, – то, к чему обстоятельства их принуждают…
А всякий срыв ведет к немедленной и страшной гибели: и не только себя – всей семьи… Что тоже ясно показано на страницах данной автобиографической прозы.
Ту же идеологию, которую нам навязывали, и которой наша душа не принимала, автор разоблачает беспощадно: «Думать, как некоторые, что наша идеология, разрушив старую нравственность, создала новую, хотя бы зачаточную, хотя бы частичную, хотя бы для правящей элиты, абсолютно неверно. Нравственное чувство или универсально, или его нет. Простейшее доказательство – безумная жестокость, с которой идеологи расправлялись со своими же соратниками. Сейчас жестокость снизилась, но ровно настолько, насколько снизилась идеологичность».
Тому, кто по опыту тогдашней жизни не знает и хотел бы ее понять – от души порекомендуем книгу Фазиля Искандера.
Курьезна точность мелких бытовых реалий. Он упоминает фильмы «Мисс Менд» и «Знак Зеро». Именно так они и назывались, помню: хотя роман Мариэтты Шагинян и носит на деле наименование «Месс Менд», а вторая кинокартина озаглавлена «Знак Зорро». Дело в том, что испанское слово zorro («лисица») мало кому было знакомо; вот его и путали с термином зеро, т. е. «ноль», более известным.
По закону отцов
Из двух повестей Ч. Айтматова[190], включенных в сборник «Пегий пес, бегущий краем моря» (Москва, 1977), первая, носящая то же имя, что и весь сборник, – очень хороша; в значительной степени потому, что она целиком свободна от мертвящей большевицкой пропаганды. Да она свободна и от всякой политики: в ней изображена жизнь гиляков в старые годы, до прямого и близкого контакта с европейской и в частности русской культурой.
Группа туземцев, выехавшая на лодке в море на охоту за нерпой, попадает в шторм, потом в туман, и много дней проводит без воды и пищи. В конце концов, все погибают, кроме мальчика, первый раз взятого на промысел, которого течение прибивает к берегу вблизи родной деревни.
История напоминает рассказы Джека Лондона, и представляет собою гимн мужеству и стойкости людей в борьбе со слепой стихией; причем их героизм обусловлен традициями предков, силою обычая, непреложными, раз навсегда установленными моральными правилами.
Отметим тоже такой разговор между жертвами бури: «Помнишь, как-то купцы приезжали на оленях, топоры меняли и разные вещи. Вот тот, Рыжий большой, говорил, что был в какой-то далекой стране великий человек, который пешком прошел по морю. Вот были такие люди». – «Значит, он очень великий человек, самый великий изо всех великих».
Вторая повесть, «Ранние журавли», хотя и не плоха, а много слабее. Казахские школьники-подростки, во время войны, впрягаются в каторжную работу по распашке полей в горах. Они тоже действуют, чтобы выжить и спасти свои семьи, – но все это как-то увязано с трудом на преступное, человекоубийственное советское государство. И это невольно расхолаживает…
Еще об Айтматове
Киргиз Чингиз Айтматов, пишущий и на родном языке и по-русски, один из самых сейчас известных и популярных писателей в России. Успех его вполне заслужен, талант несомненен. Но можно в его творчестве различить как бы две струи. Это ясно заметно в сборнике его сочинений «Повести и рассказы» (Москва, 1970).
Когда он разоблачает советскую власть, его пером водит правда, придавая его руке неотразимую силу. Он как хлыстом бьет по гнусному режиму, который только и умеет испортить жизнь что человеку, что лошади, от которого овцы мрут, и природа гибнет, даже те, кто в него поверил, со временем убеждаются, что их обманули.
Когда же, будь то искрение, или, – скорее, – чтобы избегнуть репрессий и добиться публикации своих книг, Айтматов пытается привести какие-то оправдания или извинения проклятой большевицкой системе, сразу мы слышим скрип и скрежет, сразу прорываются в его голосе фальшивые ноты.
Например, несправедливо валить тяготы и ужасы существования в СССР на войну и немцев; и до, и после войны мало чем лучше было. Вот в повести «Прощай, Гульсары!» пастух Танабай пошел сразу после революции в партию, раскулачивал, подвел под ссылку родного брата; а потом почувствовал, будучи человеком прямым, ложь и притворство вокруг себя. А его старый приятель, парторг Чоро, думает про него: «Простак ты, ничему-то тебя жизнь не научила. Ничего-то ты не знаешь и не замечаешь. Каким был в молодости, таким и остался. Все бы тебе рубить сплеча. А времена-то уже не те. Теперь важнее всего – как сказать, при ком сказать, и чтобы слово в духе времени звучало, как у всех, не выделяясь, не спотыкаясь, а гладкое, как писаное было. Тогда все будет на месте». Нечего сказать, построили себе рай! Добились свободы и справедливости!
Танабая из партии вышибают. Чоро умирает, главным образом с тоски и от безнадежности. Это зарисовано вполне реалистически. Зато, когда уже совсем старый Танабай задумывает в партию вернуться, – про такое и читать тошно! Остается предположить, что он от дряхлости рехнулся.
И совершенно прав молодой чабан Бектай, говоря ему: «А таких, как ты, я не люблю. Это вы расшибались в доску. Все – ура, ура! А человеческой жизни и сами не видали, и нам житья не давали».
И в самом деле: в повседневной жизни кому хорошо? Таким как лесничий Орозкул из рассказа «Белый пароход», хищник, мошенник, тиран и садист в семье, а в работе – взяточник и браконьер. На него и ему подобных – управы нет.
С другой стороны, как доходит до сцен, вроде той, где жена выдает мужа-дезертира («Лицом к лицу») – стыдно за автора; словно бы он решил по-новому повторить историю Павлика Морозова!
По счастью, сходных положений у Айтматова сравнительно мало, и похоже, – чем дальше, то меньше встречается. В целом, он близок к писателям-деревенщикам, и, как и они, делает самое сейчас нужное и полезное: раскачивает и подрывает затянувшееся господство зла над нашею и его родною землей.
И. Друцэ. «Белая церковь» (Москва, 1988)
Пишущий по-русски молдаванин Ион Друцэ уже нам знаком как близкий по духу к школе деревенщиков (в частности, по сборнику пьес «Каса маре»). На этот раз он, однако, выступает в роли автора исторического романа – и превосходного! – из времен Екатерины Второй.
Сама великая императрица, ее фавориты Потемкин и Зубов выступают здесь на сцену и занимают много места; но гораздо более важную роль играет старец Паисий Величковский (1722-1794), настоятель Нямецкого монастыря у подножья Карпат.
Действие развертывается главным образом на фоне Молдавии, раздираемой войною между турками и русскими, в которой сочувствие населения целиком на стороне последних, с которыми его связывает общая с ними православная вера.