Сама книга представляет собою значительный интерес в качестве первой фундаментальной биографии Тютчева, далеко оставляющей за собою довольно слабую работу К. Пигарева «Жизнь и творчество Тютчева» (Москва, 1962). В ней налицо разбор не только поэтических произведений Тютчева, но и его политических взглядов, не считая подробного жизнеописания его. Автор предлагает нам также ряд любопытных, хотя и спорных концепций об отношениях поэта со славянофильством и панславизмом. Затрагивая мимоходом гибель Пушкина, Кожинов приписывает ее целиком интригам Нессельроде и его окружения, включая Геккерна, и целиком оправдывает в этом деле царя, а Дантесу отводит лишь второстепенную роль.
Любопытен приводимый Кожиновым отрывок из письма Тютчева к дочери (весьма злободневно звучащий и в наше время): «Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей. Раньше они говорили нам, и они действительно так считали, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т. д., и т. п., что именно бесспорным наличием в ней всего этого им и нравится Европа. А теперь что мы видим? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, все более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Они никогда так сильно не ненавидели прежние установления, как ненавидят современные направления общественной мысли в России. Что же касается Европы, то, как мы видим, никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшают их расположения к ней. Словом, в явлении, о котором я говорю, о принципах как таковых не может быть и речи, действуют только инстинкты».
Специализация
Книга Ю. Короткова «Писарев» (Москва, 1976) написана с большим мастерством и способна бы вызвать симпатию к ее персонажу, если бы его дикие взгляды на литературу, искусство и политику не говорили сами за себя, даже в благожелательном изложении. Выпишем оттуда, однако, нижеследующие мысли Писарева об образовании:
«Развелось пропасть разных образований: это, говорят, юридическое, а вот это – техническое, а вон то – военное. Идя по этому пути, можно дойти до образования кирасирского, отличающегося от гусарского и уланского, до образования, свойственного чиновнику казенной палаты и совершенно непохожего на образование сенатского или почтамтского чиновника, до образования кожевника, не имеющего ничего общего с образованием мыловара или мясника. Когда мы доведем свое развитие до такого невиданного совершенства, мы даже не заметим того, как общее образование совершенно уничтожится и превратится в миф, потому что сотни различных образований растащат его по кусочку… Образованный специалист может быть мастером своего дела и в то же время оставаться неучем и полудикарем, находящимся в плену многих предрассудков, имеющим самые смутные понятия о достоинстве человека, об интересах общества, об отношениях гражданина к своим согражданам и семьянина к своему семейству».
Все это вполне резонно и убедительно. Но разве в Советском Союзе специализация не доведена как раз до крайних пределов, в ущерб общему и особенно гуманитарному образованию? Так что тут один из основополагателей советского мировоззрения бьет именно по нынешней большевицкой системе!
Отметим, кроме того, курьезное совпадение высказываний Писарева с тем, что столетие спустя провозгласил Солженицын по поводу образованщины. Подлинно, les extrémités se touchent[281]!
Границы свободы
Документальная повесть С. Тхоржевского «Высокая лестница», посвященная жизни и творчеству замечательного русского поэта прошлого века Я. Полонского и изданная в Ленинграде в 1978 году, свидетельствует, с одной стороны, о том, что в СССР теперь все же больше свободы, чем в проклятые сталинские времена, а с другой, – что ее еще слишком мало для честных и объективных литературоведческих исследований.
Автор явно любит Полонского и готов его защищать от несправедливых оценок и вражеских нападок; каковые, главным образом, на него делались как на служителя чистой поэзии и искусства для искусства, сочинителя лирических стихов без политической тенденции.
В своей борьбе за правду, Тхоржевский не останавливается перед частичным развенчиванием таких лжеавторитетов, как Писарев, Добролюбов, Минаев[282] и даже сам Салтыков-Щедрин; да и о Белинском отмечает, что тот не сумел разглядеть дарование начинающего писателя, в годы его молодости. В ходе повествования не слишком симпатичным предстает и революционер П. Лавров.
Зато дружеские отношения Полонского с Достоевским и с Победоносцевым в книге старательно приглушены, как и его восхищение перед царем Александром Вторым и милостивое к нему расположение царя Александра Третьего.
Наоборот, всячески подчеркнут его либерализм. Он и был либералом, по сравнению, например, с его ближайшим приятелем А. Фетом; но либералом в хорошем смысле, в смысле искренних гуманности и любви к свободе. Впрочем, несомненно, будучи человеком своей эпохи, он разделял и некоторые из увлечений и иллюзий тогдашней интеллигенции. Что, однако, не помешало ему служить цензором и достигнуть в этой должности генеральских чинов.
Общее обаяние талантливого стихотворца и высоко порядочного человека с доброй и отзывчивой душой вызывало к нему невольное уважение не только друзей, но порою и врагов.
Судьба его была довольно тяжелая: долгая бедность, побудившая его отказаться от любимой девушки, сожаление о чем преследовало его потом навсегда; позже смерть первой его жены после кратковременного брака; заключенный в драматических условиях, но оказавшийся удачным второй; несчастный случай, в результате которого он остался хромым…
Жизнь его пришлась на конец золотого века, вторую половину 19-го столетия, так что ему случалось сталкиваться со многими выдающимися деятелями нашей литературы, включая и Тургенева, и Толстого, и Некрасова. Собственная его биография до сих пор привлекала далеко меньше, чем бы следовало, внимание. Так что можно порадоваться изданию разобранной выше очень неплохой в общем работы о нем.
Л. Н. Толстой и его близкие (Москва, 1986)
Для толстоведов и поклонников Толстого книжка в 375 страниц под редакцией Т. Н. Волковой представляет значительную ценность. Собранные здесь воспоминания о Льве Николаевиче его родственников и его почитателей, вместе с многочисленными фотографиями, приближают к нам его личность и разъясняют нам кое-какие особенности его характера.
Наиболее интересны записки племянницы Толстого, М.С. Бибиковой. Помимо прочего, она живо обрисовывает фигуру сестры писателя, Марии Николаевны, позже принявшей монашество; с нею он, как известно, виделся незадолго перед смертью. Любопытны и различные детали о нем самом, не всегда ему благоприятные. Так, придя однажды в гости к сестре и застав у нее трех монахинь, несколько смутившихся, понятно, при его появлении, он, выйдя оттуда, разразился по их адресу злобными грубейшими словами, которые здесь и повторять не хочется.
Многозначительна и его резкая реакция на то, что две его племянницы, сестры М. С. Бибиковой, дочери Сергея Николаевича Толстого, заключили неравные браки, одна с крестьянином, другая – с башкиром. Яснополянский мудрец был крайне недоволен подобными мезальянсами. Он даже сказал первой из них, что лучше бы ей выйти замуж, скажем, за офицера, будь тот хоть пьяница. Когда же он услышал, будто и его родная дочь, Мария Львовна, увлеклась мужиком, то был глубоко огорчен и расстроен; по счастью, дело оказалось кратковременным капризом.
Больше последовательности проявил Толстой, строго осудив брак своего сына Андрея с женщиной, разошедшейся ради него с мужем (их история курьезно похожа на сюжет «Анны Карениной»!), Е. В. Арцимович; но его жесткие морализаторские высказывания при сем случае не внушают большого сочувствия (брак, между прочим, оказался чрезвычайно счастливым).
Мемуары Н. Ф. Страховой и Е. Е. Горбуновой рисуют, наоборот, преимущественно симпатичные стороны в характере Толстого, и более подробно, чем другие, останавливаются на его взглядах и мнениях в области политики и религии.
С. Белов. «Ф. М. Достоевский и его окружение» (СПб., 2001)
Нельзя без восхищения говорить о монументальном двухтомном труде профессора С. В. Белова! Этот «энциклопедический словарь» есть вещь как нельзя более нужная и своевременная.
Достоевский имеет право считаться самым великим русским писателем; и во всяком случае является им в глазах Запада, – где популярность соперничавшего с ним Л. Толстого заметно понизилась, а его собственная все растет. И, хотя ему при советском режиме было посвящено несколько книг, – они все страдают вполне понятной политической однобокостью.
Которой у Белова обнаружить никак невозможно. Его оценки – объективные и справедливые, и о монархических и православных убеждениях Достоевского он говорит с полным пониманием и даже с видимой симпатией. А если их не понимать, – можно ли вообще понимать Достоевского? А уж любить – нельзя никак…
Данная же работа есть именно дело великой любви, выполненная с огромной эрудицией и с безошибочным хорошим вкусом; более того – с подлинным литературным талантом.
Эту книгу можно читать подряд как увлекательный роман; можно и искать в ней имена чем-либо знаменитых современников писателя (и много находишь нового и интересного); можно, наконец, открывать наудачу, на ничем специально не известных именах (и часто натыкаешься на интересные сведения, отзывы о Достоевском или отзывы о людях Достоевского; порою и данные о возможных прототипах его романов, – хотя, конечно, в этой последней области предположения надо делать всегда с большой осторожностью).