И если Арджав все-таки предпринял поход на Пафанаал, то всем нам оставалось только беречь свои силы и ждать. Мы полагали, что можем оставить большую часть своего войска в Пафанаале, вернуться в Нунос и привезти оттуда тех воинов, которые из-за недостаточного количества кораблей не смогли участвовать в нашем первом походе.
Однако у Ролдеро было на уме и кое-что еще.
— Мы не должны забывать и о крепостях, расположенных во Внешних Землях. Там правят волшебники. Крепости эти стоят на самом краю света. И Внешние Земли нам следовало бы захватить в самую первую очередь.
— А ты не можешь объяснить мне поточнее, что представляют собой эти Внешние Земли? — попросил я его. — Так ли уж они важны для нас в стратегическом отношении? И почему прежде, при обсуждении планов, о них никто даже словом не обмолвился?
— А, это все из-за того, что мы очень не любим говорить о том, что связано с Призрачными Мирами, особенно сидя у себя дома, — пояснил граф.
Я сделал вид, что страшно испуган:
— Ах, какой ужас! Снова эти Призрачные Миры!..
— Внешние Земли лежат как бы в преддверии Призрачных Миров, — совершенно серьезно сказал граф Ролдеро. — Оттуда элдрены могут легко призвать себе на помощь своих союзников-упырей. Может быть, теперь, когда Пафанаал уже наш, нам как раз стоило бы сосредоточить свое внимание на западной окраине континента — и прежде всего сокрушить те силы, что имеются у элдренов во Внешних Землях.
Я подумал: «А что, если скептицизм мой в этом отношении действительно неуместен? Впрочем, может быть, и сам Ролдеро преувеличивает могущество обитателей Призрачных Миров?»
— Ролдеро, а сам ты когда-нибудь видел этих упырей или призраков? — спросил я его.
— О да, друг мой, — ответил он. — И ты заблуждаешься, если думаешь, что все это лишь сказки. Они в достаточной степени реальны, эти существа!
Слова его почти убедили меня: Ролдеро я верил больше, чем кому-либо другому.
— В таком случае, возможно, нам действительно стоило бы несколько изменить прежние планы, — сказал я. — Мы можем оставить свои основные силы здесь в ожидании той атаки, которую предпримет Арджав, чтобы отбить свой главный порт. Это ему будет сделать нелегко, поскольку атаковать он будет с суши. Мы же вернемся в Нунос с большей частью наших кораблей, прихватим оттуда и те, что к этому времени будут построены, пополним запасы живой силы и двинемся по направлению к Внешним Землям, — если наша точка зрения окажется справедливой, Арджав будет тщетно пытаться взять Пафанаал.
Ролдеро согласно кивнул:
— По-моему, это мудрое решение, Эрекозе. Но как быть с той девчонкой — нашей заложницей? Как нам в таком случае получше ее использовать?
Я нахмурился. Мне вообще не хотелось никак ее использовать. Мне хотелось спрятать ее там, где всего безопаснее.
— Мне кажется, ее лучше держать подальше отсюда, — сказал я. — Лучше всего в Некранале. Вряд ли элдрены смогут выкрасть ее оттуда, а если ей самой каким-то чудом удастся сбежать, то добраться до Мернадина ей будет очень нелегко. Что ты на этот счет думаешь?
— Я думаю, что ты прав. Так с ней и следует поступить, — согласно закивал головой Ролдеро.
— Мы, разумеется, должны обсудить все это с королем, — сказал я мрачно.
— Разумеется! — подхватил Ролдеро и подмигнул мне.
— И с Каторном, — прибавил я.
— Ну, разумеется, и с Каторном, — тут же согласился он. — Прежде всего с Каторном.
С Каторном и королем нам удалось поговорить лишь когда день уже клонился к вечеру. Они оба были чрезвычайно бледны и легко соглашались с любым нашим предложением, явно желая лишь одного: чтобы их оставили в покое.
— Таким образом, — вещал я, — мы закрепимся здесь и сумеем быстро сплавать в Некранал и обратно. Времени терять нельзя. Теперь, когда мы захватили Мернадин, вполне возможны яростные атаки со стороны наших противников…
— О да! — пробурчал Каторн. Глаза у него были совершенно красные. — И ты прав, что хочешь решительно воспрепятствовать Арджаву призвать на помощь элдренских союзников из Призрачных Миров.
— Я рад, что вы одобряете мой план, лорд Каторн, — сухо сказал я.
Его улыбка была скорее похожа на гримасу.
— Я бы сказал, что ты начинаешь показывать свой норов, господин мой. Ты все еще слишком мягкосердечен по отношению к проклятым элдренам, но начинаешь понемногу разбираться в том, что они из себя представляют…
— Я специально занимаюсь этим вопросом, — сообщил я ему.
Мы обсудили еще кое-какие мелкие детали, и разработка дальнейших планов была практически завершена, а за окнами тем временем наше храброе воинство продолжало праздновать победу над врагом.
Новый план был хорош.
И он непременно сработает, если элдрены поведут себя так, как мы ожидаем. А мы были уверены, что они поведут себя именно так.
Мы договорились, что в Некранал поплывем мы с королем Ригеносом, а Каторн останется в Пафанаале в качестве командующего. Ролдеро также должен был плыть с нами. Большая часть нашего войска оставалась здесь. Мы надеялись, что у элдренов нет поблизости второго флота: нам пришлось бы очень нелегко в случае их нападения в открытом море, ибо мы собирались плыть назад с минимальным количеством людей на борту.
Впрочем, в данной ситуации любое из возможных решений содержало в себе достаточный элемент риска, так что нам пришлось остановиться на том варианте, который казался наиболее реальным.
Следующие несколько дней были посвящены подготовке к плаванию, и вскоре мы были полностью к нему готовы.
Мы вышли из Пафанаала на рассвете, во время прилива, корабли еле ползли — так тяжело они были нагружены награбленным элдренским добром.
Я очень удивился, когда король позволил выделить Эрмизад хорошую каюту рядом с моей. Вообще его отношение ко мне после той пьяной ночи в Пафанаале как-то изменилось. В моем присутствии он вел себя сдержанно, даже, пожалуй, смущенно. Без сомнения, он помнил, хотя и довольно смутно, что тогда свалял дурака. А может быть, помнил и то, что я отказался праздновать с ним вместе победу над врагом, или же считал, что я не желаю делиться с ним славой, хотя — Боже мой! — зачем мне эта грязная слава!
Или, может быть, он почувствовал, какое отвращение внушает мне та война, в которой я согласился ради него участвовать, и боялся, что я внезапно раздумаю играть роль Великого Героя, Защитника Человечества, которая была так отчаянно необходима в задуманном им спектакле?
Мне не предоставилось возможности поговорить с ним об этом, а граф Ролдеро не смог предложить мне иных объяснений, кроме одного: короля при его мягкосердечии само сражение и захват Пафанаала травмировали столь же сильно, как и меня самого. Это предположение, пожалуй, королю даже льстило.
Но я в справедливости предположений Ролдеро вовсе не был уверен, ибо король теперь, казалось, ненавидел элдренов еще сильнее, чем прежде. Это было очевидно уже по одному его отношению к Эрмизад.
Эрмизад по-прежнему говорить не желала. Она почти ничего не ела и крайне редко выходила из своей каюты. Но однажды вечером, проходя по палубе, я заметил, что она стоит у перил и смотрит в воду с таким видом, словно собирается броситься в волны морские.
Я поспешил подойти ближе к ней на тот случай, если она действительно решит броситься в море. Она на мгновение обратила взгляд в мою сторону и тут же снова отвернулась.
В этот самый миг на капитанском мостике появился король и крикнул мне оттуда:
— Я вижу, ты встал правильно, лорд Эрекозе: ветер дует с твоей стороны, так что запаха этой элдренской суки ты не чувствуешь!
Я поднял голову. Сначала я вообще не понял его слов и посмотрел на Эрмизад, которая сделала вид, что не слышит оскорблений Ригеноса. Тогда я тоже притворился, что не расслышал его слов, и лишь слегка поклонился.
Затем я вполне сознательно прошел у Эрмизад за спиной и остановился по другую сторону от нее, тоже глядя в море.
— Ты что же, лорд Эрекозе, обоняние утратил? — снова крикнул король. И снова я не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Прямо даже смотреть противно — такое дерьмо приходится терпеть на палубе корабля, а ведь столько труда стоило отскрести ее от поганой элдренской крови! — продолжал король.
Тут уж я не выдержал и в ярости резко обернулся, но король уже ушел с мостика. Я посмотрел на Эрмизад. Она все так же не отрывала взгляда от темной воды, пенившейся под ударами весел. Казалось, ее заворожил ритм гребцов. Может быть, она действительно не слышала оскорблений?
Впрочем, у короля было еще немало возможностей оскорбить Эрмизад на пути в Нунос. И как только такая возможность предоставлялась, король сразу же начинал говорить о ней самой и о ее народе так, словно самой Эрмизад там не было. Говорил он, разумеется, всякие гадости.
Чем дальше, тем для меня оказалось труднее сдерживаться, но я все-таки сдерживался, ибо Эрмизад вообще ничем не показала, что слышит грязные инсинуации короля.
Я видел ее реже, чем мне того хотелось, и, несмотря на предостережения Ригеноса, она все больше нравилась мне. Она, безусловно, была самой красивой женщиной, какую я когда-либо встречал. Ее красота сильно отличалась от холодной красоты Иолинды, моей нареченной.
Что такое любовь? Даже теперь, когда, казалось бы, намеченная для меня Судьбой тропа пройдена почти до конца, я не знаю ответа на этот вопрос. О да, я все еще любил Иолинду, но, даже не подозревая об этом, постепенно влюблялся и в Эрмизад.
Мне совершенно не верилось и в то, что о ней рассказывали, даже тогда она уже очень нравилась мне и я ей искренне сочувствовал. Но мне и в голову не приходило как-либо изменить свое поведение по отношению к ней. Я должен был вести себя, как тюремщик с заключенной. Несмотря на то, что роль нашей узницы могла быть исключительно важна для грядущих сделок. Да и для окончательной победы над элдренами.
Раза два я даже задумывался, а есть ли смысл в том, чтобы держать ее в качестве заложницы. Если, по утверждениям короля Ригеноса, элдрены так холодны и не имеют сострадания, в отличие от людей, то с какой стати Арджаву волноваться, даже если его родная сестра будет убита?