– Резонно, – сказал я. – А как вам Колония № 1 изнутри?
– Такая же, как в документалках, – сказала Пиппа, – расположена вокруг Мей Хилл, но почти вся находится под землей и очень рационально устроена. Там чисто, аккуратно, ни пылинки вокруг, и преступности вообще нет. Мы были в подземном клубе под названием «Пушистый хвостик». Пока все танцевали, на нас падали куски сухой земли. Я спросила Бобби, случаются ли здесь обвалы, и она сказала, что случаются – причем часто, – но они просто выкапываются сами. Так что она сказала нам держаться поближе к ней, на всякий случай.
– Значит, Бобби за вами приглядывала? – спросил я.
– Она классная. Кто-то высказал мне и Салли по поводу того, что наш токсичный антропоцентризм губит экологию, и Бобби сразу же организовала обсуждение, где мы пришли к выводу, что понятие «владение» должно уступить понятию «опека». А еще что каждый индивид должен нести ответственность за преступления группы – даже если он не знает, что группа их совершает, и не соглашается с ней. Нужно искупать свою де-факто причастность стремлением все исправить, а также иметь в виду возможности восстановительного правосудия. Все это заставляет задуматься и при этом очень вдохновляет.
– Ты можешь перестать говорить так громко? – сказала Салли. – Или вообще перестать говорить? Мне правда очень плохо.
Я налил ей стакан воды и поставил рядом. Она застонала и отпила крошечный глоточек.
– А кто вас отвез? – насколько мог буднично спросил я. – Какое-то «Кроличье Такси», да?
– Это бывший парень Бобби, его зовут Харви, – ответила Пиппа.
Этого я услышать совсем не хотел. Круг общения всякого кролика был крепким и обширным, и они всегда поддерживали друг друга. Если Харви был бывшим Бобби, то он хорошо знал и Дока, и Конни тоже. А я знал, как работает Крольнадзор и как их всех могли привлечь к ответственности.
– Бобби и Харви остались хорошими друзьями, – сказала Пиппа. – Харви был с нами в клубе.
– Да ну? – сказал я.
– Ага. Он, Бобби и еще два кролика говорили о том, как они могут задержать Акт о Переселении кроликов, пока Всеевропейский совет по правам человекоподобных не обсудит и не составит рекомендации по вопросу равенства кроликов.
– Иногда мне кажется, что поэтому Найджел Сметвик и радовался нашему уходу из Евросоюза, – сказал я, отчаянно стараясь не думать о Харви, – чтобы никто не мог законно оспорить британскую политику в сфере прав кроликов и введения максимальной заработной платы[48].
– Дайте равные права кроликам, и придется дать их еще и коровам, – пробормотала Салли, уткнувшись лицом в скатерть, – или лошадям, или летучим мышам, или овцам. Вот в чем глобальная проблема. Неотъемлемое право всех живых существ – наслаждаться богатыми дарами биосферы. И не абстрактно, не в смысле, что со всеми надо делиться, а с точки зрения единства всей разумной жизни.
Затем она застонала и сказала, что хочет умереть, но не здесь, а в каком-нибудь шикарном месте вроде Поуиса.
– Почему Поуис? – спросил я. – Там, конечно, красиво, но шикарным я бы его не назвал.
– Не Поуис, – сказала Салли, не отрывая лица от скатерти, – а Париж. Простите.
Она поднялась и быстро поковыляла из комнаты в сторону туалета. Я снова повернулся к Пиппе. Она внимательно смотрела на меня.
– Пап?
– Да?
Она опустила глаза и стала водить пальцем по узору скатерти.
– Ты и твоя работа в Крольнадзоре. Ты думаешь, это хорошее дело?
Разговоры о равенстве кроликов всегда приводили к обсуждению Крольнадзора. Она, наверное, много говорила вчера об этом с Бобби и Харви.
– Милая, я младший бухгалтер, всего лишь крошечная шестеренка. Я не лепорифоб. Мне все равно, кто мой наниматель.
Я встал и пошел с пустой чашкой к раковине, чтобы скрыть свои раскрасневшиеся щеки. Последовала еще одна пауза, и я услышал, как Пиппа глубоко вдохнула.
– Пап, – сказала она, – ты же вообще ничего не смыслишь в бухгалтерии. Ты складывать-то не умеешь. Ты – опознаватель. Ты опознаешь кроликов для Надзора. Я уже много лет об этом знаю.
– Что? А… ну да, – сказал я, а затем, чтобы прикрыть одну ложь, соврал снова: – Нам нельзя говорить об этом членам семьи, ради безопасности.
Мои щеки запылали еще сильнее, и я просто стоял у раковины спиной к Пиппе, не зная, что сказать. Мне было стыдно за то, что я там работал, и за то, что лгал, но от этого короткого разговора я почувствовал… облегчение.
– Я не определяю политику организации, – сказал я, все еще не поворачиваясь к ней, – и не принимаю личное участие в действиях против кроликов. Я просто сорок часов в неделю опознаю кроликов и проверяю, честны ли они. Если бы они все были честны, то у меня бы не было работы. И потом, – прибавил я, стараясь оправдать свою позицию заученной фразой, – учитывая то, что я, в отличие от других, стараюсь делать свою работу правильно, я даже чем-то помогаю кроликам. Если бы это делал не я, на моем месте мог оказаться кто-нибудь гораздо хуже.
Пиппа с сомнением хмыкнула.
– И с тобой эта работа тоже помогла, – прибавил я. – Нам всегда нужны были лишние деньги. Душевую поставить, твою спальню устроить на первом этаже и всякое такое.
– Вот только не надо меня в это впутывать, – сказала она, начиная злиться. – Я могу и по лестнице подняться, и в ванной искупаться, если нужно. Тоби тоже из ваших?
Я замер, а затем кивнул.
– Что ж, – сказала она, – так будет даже проще его бросить…
– У вас закончилась туалетная бумага, – сказала Салли, снова вваливаясь в комнату, – и вам лучше постирать ручное полотенце.
– Ничего страшного.
В присутствии Салли разговор двинулся дальше, и вскоре за ней заехала ее мать. Но вместо того чтобы, как обычно, поправлять серьги, стеснительно улыбаться и намекать на ее пустующий таймшер в Палафружеле «с видом на море прямиком из спальни», миссис Ломакс смерила меня грозным взглядом, словно это я был виноват в том, в каком состоянии оказалась Салли.
После этого Пиппа пошла смотреть онлайн-курс «Как заметить признаки радикализации среди кроликов-рабочих», а я, поскольку день был воскресный, отправился мыть машину и стричь газон. И то, и другое я делал на автопилоте, размышляя над тем, стоит ли мне сообщать Безухому о личности Харви. Единственным хорошим следствием из последних событий было то, что шансы Тоби стать моим зятем резко упали. Но если Пиппа уже много лет знала, что я опознаватель, то и Конни не понадобится много времени, чтобы догадаться.
Кролики тоже были в саду. Майор Кролик снял свою куртку и вскапывал на газоне ровные грядки. Изредка он останавливался и промакивал лоб платочком в красный горошек, что было довольно-таки бессмысленно, ведь кролики – существа с мехом – не потели. Конни, в отличие от мужа, сидела на шезлонге в самом откровенном бикини, какое только можно было себе представить, и читала «Ладлоуский Вог». Ее фигура, как и у почти всех очеловеченных крольчих, была очень похожа на женскую, с правильными изгибами и выпуклостями в нужных местах. Учитывая то, как местные, проходившие мимо после службы в церкви, сбавляли шаг, я не один так думал. Не прошло много времени, как объявились Маллеты.
Мы кивнули друг другу, здороваясь, а затем Норман понизил голос и заговорил.
– Не думаю, что в нашей деревне должны красоваться полуобнаженные крольчихи, – сказал он, не отрывая от нее взгляд ни на секунду. – Это ж надо, так выставлять себя напоказ и подавать нашим юношам нездоровые идеи.
– Полуобнаженка подстегивает к извращенному поведению, – согласился Виктор. Он тоже пялился, видимо, чтобы совершенно точно убедиться, что он не одобряет. – Женщины должны быть скромны и целомудренны, дабы не искушать мужчин и не доводить их до греха.
Братья рьяно закивали головами, даже не понимая, что несут чушь, и продолжали при этом пялиться, выпучив глаза.
– Черт возьми, – сказал он, вдруг заметив Дока, – неужели майор Кролик вскапывает газон? Мистер Битон тридцать лет ухаживал за этим участком, превратил его в лучший газон по эту сторону от Манселл Геймедж, и, что еще важнее, он должен был стать нашей главной изюминкой, когда придут судьи из «Спик и Спан»: «Такой ровный, что на нем можно играть в снукер. И мы играли».
– Не знаю, зачем вы мне все это говорите, – сказал я. – Почему бы вам не обсудить это с Кроликами?
Они, казалось, слегка опешили.
– А зачем? Если ты справишься со своей задачей и убедишь их в том, что Кроличий Брекзит выгоден обеим сторонам, проблема будет решена. Ты уже упоминал, что мы заплатим?
– Пока нет.
– Ну так не тяни резину. Погоди секунду, а что это за неровность на твоем газоне?
Я уже заметил ее раньше – в моем саду в десяти футах от общего забора с Хемлок Тауэрс появилось небольшое углубление.
– Она тут уже давно, – соврал я. – Осталась от декоративного пруда.
– Ах, люблю я декоративные пруды, – сказал Виктор. – Они успокаивают. Позволяют отвлечься от тягот жизни.
Мне стало интересно, с какими такими тяготами приходилось мириться Виктору Маллету. Хорошая пенсия, завидное социальное положение, покладистая жена, которая готовила, стирала и убирала, и, как поговаривали сплетники, любовница на стороне где-то в Боблстоке.
– Да, – продолжал он, – жизнь бывает трудна, но, слава Богу, у меня хватает силы и смирения, чтобы выстоять. Кстати, ты не видел Тоби? Он не пришел в церковь, и бабуле Маллет пришлось читать проповедь о прощении и терпимости в одиночку.
Я сказал, что не видел его. Они в последний раз уставились на Конни в ее откровенном бикини, затем недовольно фыркнули и ушли.
Как только они исчезли, ко мне вразвалочку подошел Док.
– Какие-то проблемы? – спросил он.
Я решил не говорить об их высказываниях о Конни и поэтому повторил их претензии о вскапывании газона.
– Думаю, ты согласишься, – сказал Док, – что ровные ряды свежих овощей, жерди, оплетенные изящным зеленым вьюном, мини-теплицы, запотевшие от утренней росы, мешочки с семенами, высаженные в рассыпчатую землю и помеченные маленькими табличками, и все это в идеально прополотом состоянии, привлечет судей своим простым изяществом. Нет ничего прекраснее овощей, Пит. Утонченность, слившаяся воедино со съедобностью, форма, соединившаяся с функцией. Только представь, – сказал он, прикрыв глаза, – упругая кожица созревшего кабачка; гру