– Верно, – сказала она, – и любовь часто застает нас врасплох, проявляясь самым противоречивым и произвольным образом.
По мере того как она говорила, ее голос становился все тише. Я заерзал на диване.
– Скажу честно, – сказала она, пристально глядя мне в глаза. – С первой секунды, когда я увидела тебя, я знала, что мы будем вместе, каким бы безумием это ни было. Что любовь преодолеет все преграды. Что она всегда преодолевает их.
Я смотрел на нее, не веря своим ушам. Много лет назад я тоже это чувствовал, впрочем, как и сейчас. Всегда. И стоило мне задуматься, как правильно целовать крольчиху – да и целуются ли кролики вообще, – она вдруг взяла себя в руки и резковато сказала:
– Реплика.
– Прости, что?
– Твоя реплика. В сценарии.
– Ой, – сказал я и, чуть ли не паникуя, посмотрел вниз, а затем просто прочитал первую увиденную строчку.
– Я беременна от твоего дяди, – сказал я, – и, похоже, у меня будет восьмерня.
– Думаю, мы пропустили страницу, – пробормотала она, взяв мои листки, перевернув один и постучав по первой строчке. – Вот отсюда.
– Ты очень красивая, – сказал я, – но у нас ничего не получится.
– Да, ты так говоришь, – сказала она, – но от твоего внимания наверняка не ускользнуло, что между нами что-то есть, что-то сильнее нас обоих – взаимное влечение, которое выходит за рамки надоедливых норм повседневной жизни.
Я ничего не сказал, и она моргнула.
– Я не знаю, что сказать, – сказал я.
– Скажи то, что чувствуешь, – прошептала она, закрыв глаза и наклонившись вперед.
– Нет, – сказал я, – я и правда не знаю, что дальше говорить. Кажется, в твоем принтере закончился картридж.
В качестве объяснения я показал ей сценарий.
– Ой! – сказала она, выглядя смущенной. – Кент, наверное, снова пользовался принтером. Негодный мальчишка, – затем она прибавила: – Тут что, жарко?
– Да, жарковато, – сказал я.
– Тогда ты не против, если я сниму кардиг…
Она замолчала, поскольку во входную дверь кто-то постучал.
– Черт, – сказала она. – Это Док.
– Он разве не на Ближнем Востоке?
– Ой, точно, – сказала она. – Тогда, наверное, Руперт.
– Разве ты с ним не порвала?
– Нет, нет, не тот Руперт. Другой Руперт. Он сказал Доку, что приглядит за мной на случай, если я решу вдруг заявить о смене супруга. Ты умеешь обращаться с дуэльным пистолетом?
– Что?
– Просто шучу, – сказала она. – А вообще, раз кто-то стучал в дверь, то, скорее всего, это не кролик, верно?
– Или, – медленно сказал я, – это может быть кролик, который притворяется человеком, чтобы усыпить твою или мою бдительность?
– Хорошо подмечено, – сказала она. – У тебя есть какой-нибудь шкаф, в который я могла бы спрятаться?
– Ты серьезно?
– Да. Прятаться в шкафах от недоверчивых супругов – добрая кроличья традиция. Правда, Питер, все совершенно нормально.
Я открыл шкафчик для хранения швабр, и Конни, достав из сумки книгу «Граф Монте-Кристо» и фонарик, элегантно шагнула внутрь.
– Ух ты, – сказала она, оглядевшись, – у тебя вакуумный пылесос «Генри». Хороший?
– Очень хороший. А теперь ни слова.
Она села на «Генри», открыла книжку, а затем включила фонарик. У меня появилось чувство, что она это уже делала… причем много раз.
Я пересек прихожую и открыл входную дверь. Но за ней стоял не кролик, и не кролик, притворявшийся человеком. Там был человек. Человек по имени Тоби Маллет.
Рваная футболка Тоби
Исторически морковка была лакомством, а не основным кормом, и если не считать налетов на сады и компостные ямы, то до Очеловечивания Дикие кролики с ней были незнакомы. Безопасна в малых дозах, злоупотребление ею может привести к последствиям, схожим с человеческим алкоголизмом.
Тоби казался пустым и потерянным. Его футболка выглядела так, словно ее вместе с парнем протащили через ежевичные кусты – она была порванной, а его тело иссечено царапинами. Лицо Тоби было измазано высохшей грязью, и из-за нее же его светлые волосы стали казаться коричневыми, а на виске у парня красовался очень большой и очень фиолетовый синяк, из-за которого его раскрасневшийся левый глаз был отчасти прикрыт.
– Тоби? – сказал я. – Ты в порядке?
– Чувствую себя как никогда замечательно, – сказал он, держась за косяк, чтобы не упасть.
– А выглядишь не очень. Откуда у тебя этот синяк?
– Я шел и врезался в дерево, – неубедительно ответил он.
– А царапины?
– Это… было дерево с колючками.
– Ты знаешь, что тебя все ищут?
– Я это подозревал, – пробормотал он. – А Пиппа дома?
– Она пошла в кино.
– Ясно, – сказал он, а затем: – Вы скажете ей, что мне очень жаль и что я ее недостоин? Несмотря на жесткие требования Крольнадзора к своим сотрудникам, последние семь лет я состоял в «Две ноги – хорошо» и получал от них деньги. Я вытравил двадцать восемь кроликов из их домов, и я точно лепорифоб. А еще я несколько раз изменял Пиппе, чаще всего с Арабеллой из клуба верховой езды, но бывало, что и с другими.
Все это меня не очень удивило, но важно было другое – Тоби вернули. А самое главное, это означало, что у мистера Ллисъа больше не осталось оснований для рейда в Колонии № 1… и что у Бобби точно были связи с Подпольем. Я спросил Тоби, не хочет ли он войти и присесть.
– Лучше не надо, – сказал он, поглядывая на соседний дом, где жили Кролики. – Мне нужно пойти домой и объяснить, где я был.
– И где же ты был?
– Ой. Ну… Ушел в беспробудный двухдневный запой. И ездил к тетушке. К Колонии № 1 не приближался, даже если бы знал, где она… а я не знаю.
– Все знают, где она, – сказал я. – Она там уже много лет.
– Правда? – неубедительно сказал он. – Видите, а я и не знал.
Он беспокойно огляделся и понизил голос.
– Они следят за каждым моим шагом. У них есть наблюдатели. Они видят даже во тьме. Особенно во тьме. Все дело в морковках, знаете ли. Вы скажете Пиппе, что все кончено и что я ее недостоин? Одно из условий моего освобождения заключалось в том, чтобы я это сказал.
– Я ей передам. А другие условия какие?
– Что я уволюсь из Крольнадзора, пожертвую все свое имущество на кроличью благотворительность, а затем уйду в монастырь и посвящу жизнь молитвам и молчаливым размышлениям.
– Очень достойно, – сказал я. У меня даже на минуту не получилось представить Тоби в монастыре.
Облегчив душу, он, пошатываясь, поплелся к машине, которая выглядела настолько грязной, словно ее сначала навсегда закопали в землю, а потом выкопали и поспешно протерли садовой шваброй. Он завозился с ключами, а затем упал. Я подошел к нему, поднял на ноги, затолкал в машину и проехал полмили к его дому – большому, наполовину деревянному зданию елизаветинских времен, лучшему в деревне.
Я позвонил в дверь, а Тоби тем временем подавленно уселся на скамейку на крыльце. Едва миссис Маллет открыла дверь, как Тоби разразился длинным и почти бессвязным объяснением о «запое», в который он якобы ушел, вперемежку с рыданиями, извинениями и заявлениями о том, как сильно он по всем скучал, и о том, что он увольняется из Крольнадзора и отказывается от членства в «Две ноги – хорошо», хотя ему и придется вернуть смешную шапочку и двуручную шлепалку, которую использовали при его инициации.
Вторая миссис Маллет с явным облегчением встретила своего вернувшегося пасынка, хотя и без особого энтузиазма. Через несколько секунд появился Виктор Маллет, потребовавший, чтобы я объяснил ему, где я нашел Тоби. Я рассказал ему, что знал, и он посмотрел на Тоби, на его состояние, а затем на состояние его машины.
– Значит, его похитили твои дружки? – с нажимом спросил он. – Эти чертовы кролики?
– Я уже рассказал тебе все что знаю. Больше мне ничего не известно.
Виктор шагнул вперед. Он был выше меня, намного сильнее и выглядел очень угрожающе.
– Если я выясню, что ты причастен к его похищению, Нокс, – сказал он, – моя месть будет ужасной. Ты меня понял?
– Я ничего не…
– Ты меня понял?
– Да, – сказал я. – Я тебя понял.
– Хорошо.
И он захлопнул дверь прямо перед моим носом. Последовала пауза, затем дверь снова открылась, они втащили Тоби внутрь и снова ее захлопнули. Я подождал, когда дверь откроется в третий раз, а затем отдал им ключи от машины Тоби.
Когда я вернулся домой, то сразу же пошел на кухню.
– Это был Тоби, – сказал я, стоя у дверцы шкафа для метелок, – он выглядел так, словно кролики избили его, держали взаперти, а потом отпустили, вероятно, из-за того, что узнали о его работе в Крольнадзоре и не хотели, чтобы в колонии устроили рейд.
Конни не ответила.
– Меня вот что беспокоит, – продолжал я, – стоило нам упомянуть при Бобби, что Тоби пропал и что он член Крольнадзора, как она тут же куда-то звонит, и Тоби, весь напуганный, уже извиняется перед Пиппой и признается, что переспал с Арабеллой из клуба верховой езды. Он был очень напуган.
Я наклонился поближе к дверце.
– Твоя семья как-то связана с Подпольем?
Я помолчал.
– Тебя ведь там нет, верно?
Я открыл дверцу и обнаружил, что прав. Там не было ни Конни, ни романа Александра Дюма, ни фонарика… ни, как ни странно, моего пылесоса. Закрыв дверь, я вздохнул, налил себе чаю и сел за кухонный стол, размышляя, не приложил ли Харви руку к состоянию Тоби, пошел ли он тоже в кино… и в кино ли они вообще пошли. Я напомнил себе, что Пиппа была самостоятельной девушкой, а затем пошел в гостиную, собираясь посмотреть что-нибудь – что угодно – по телику. Далеко я не ушел, поскольку в прихожей кое-что привлекло мое внимание. Ботинки Конни все еще стояли там, где она их оставила, – у старых напольных часов. Тем вечером прошел небольшой дождь, и я знал, что кролики терпеть не могли мочить лапы.
Она все еще была в доме.