– А это ее новая пьеса? – спросил он, указывая на листы, все еще лежавшие на столике в прихожей.
– Да, – сказал я, – мы собирались потом еще немного порепетировать. Думаю, завтра или послезавтра.
Я представил, как стреляюсь с Доком на дуэли.
– Или, если хочешь, никогда.
Я вдруг понял, что ее ботинки по-прежнему стояли там, где она их оставила, прямо на виду, меньше чем в ярде от места, где стояли мы. Хотя кролики обладали выдающимся периферийным зрением, способным заметить любое движение, разглядеть краем глаза детали им было труднее – это была одна из причин, почему они ездили медленно. На дорогах с большим потоком кроликов-водителей на дорожных знаках даже размещали изображение лисицы в левом нижнем углу, чтобы их точно заметили.
– Забери-ка лучше сценарий с собой, – сказал я, потянувшись к листам и одновременно с этим ногой задвигая ботинки под подставку для зонтиков. Он не взял сценарий, а вместо этого наклонился ко мне.
– Я сомневался, ее это ботинки или нет, – прорычал он, – пока ты не задвинул их под подставку.
– Разве задвинул?
– Да, задвинул, – угрожающе тихо сказал Док. – И если я знаю Конни, то она прячется в каком-нибудь шкафу с романом Виктора Гюго. Я прав?
– А вот и нет, – совершенно честно сказал я. Да, она пряталась в шкафу, но с романом Дюма, а не Гюго.
Несмотря на это, он протиснулся мимо меня в прихожую.
– Я знаю, что ты здесь! – закричал он, скакнув через прихожую в кухню. Я собрался идти за ним, но меня отвлекли два человека на улице, не спеша шагавшие ко мне со стороны дороги. То были Виктор и Норман Маллет, и они пришли крайне не вовремя.
Как только они подошли к моей двери, Виктор, плохо скрывая свою враждебность, заговорил:
– Добрый вечер, Питер. Нам бы хотелось поговорить.
– Это срочно? – сказал я. – Сейчас не самое подходящее время.
– Серия «По долгу службы» закончилась двадцать минут назад, – сказал Норман, – так что чем же таким важным ты можешь быть занят…
Норман резко замолчал, когда Конни, все еще завернутая лишь в мою простыню, сбежала вниз по ступенькам. Она улыбнулась мне и пожала плечами, но затем вдруг замерла на придверном коврике, оказавшись лицом к лицу с Виктором и Норманом, вытаращившими от удивления глаза.
– Быстро в нору! – орал Док, увидевший ее из кухни. – Я с тобой позже разберусь!
– Нет! – непокорно сказала она, повышая голос. – Можешь взять свое «быстро в нору» и прочий альфа-кроличий антропоцентрический ревнивый женоненавистнический пафосно-мачистский бред и засунуть его себе под хвост. Если у тебя есть ко мне какие-то претензии, то говори прямо в лицо!
– Претензии? – заорал он в ответ, когда они встали в прихожей друг напротив друга. – Сейчас я тебе покажу претензии. Ты трахаешься с нашим соседом – вот моя претензия! Лаго милосердная, он же человек! Неужели в тебе нет ни капли приличия?
Виктор и Норман повернулись и с полным отвращения видом уставились на меня.
– Я могу объяснить, – сказал я.
– Не смей говорить мне, что мне делать или не делать! – прокричала Конни. Тем временем я заметил, как за братьями Маллетами возникли еще два человека. Они казались мне смутно знакомыми, но я не сразу их узнал. Они были одеты с иголочки, и каждый держал в одной руке планшет, а в другой – дорогую ручку, драматично зависшую наготове.
– Давайте будем говорить потише? – сказал я.
– Ты этим обычно и занимаешься, да? – сказал Док, поворачиваясь ко мне. – Соблазняешь беззащитных жен, когда их мужья уезжают из города?
– Я вовсе не беззащитная, – заорала Конни. – Я вполне способна сама принимать за себя решения, и вот что я тебе скажу, майор Клиффорд Кролик, – с Питером я получила вдвое больше удовольствия, чем когда-либо с тобой!
– Омерзительно, – сказал Виктор.
– Возмутительно, – сказал Норман.
– Но… – сказал я, и в тот же миг Док прыгнул на Конни. Она увернулась, хихикая, но Док не то случайно, не то нарочно встал на простыню, и она вдруг осталась стоять совершенно голой, прямо там, на икеевском коврике в прихожей. У всех на виду.
Внезапно повисла абсолютная тишина, тянувшаяся, казалось, вечность.
– Упс, – стыдливо улыбаясь, сказала она, а затем выпрыгнула из двери, пролетела мимо братьев Маллетов и с совершенным изяществом перемахнула через изгородь. Еще через два прыжка она уже была у себя дома. Супруг незамедлительно последовал за ней. Послышался треск ломающейся мебели, звон разбитой посуды… а затем тишина.
Я снова посмотрел на Виктора и Нормана. Они молча пялились на меня с распахнутыми от удивления ртами.
– Это вовсе не то, чем кажется, – сказал я.
– По-моему, совершенно очевидно, что это именно то, чем кажется, – сказал Виктор.
– Так вот, значит, как себя преподносит Муч Хемлок? – сказал один из людей с планшетами, в котором я теперь узнал Реджинальда Спика, первую половину судейской коллегии конкурса «Спик и Спан». – Рассадником низменного, развратного и порочного поведения?
– Ну конечно, вот именно сейчас вы и пришли, – сказал Виктор, который тоже только что его узнал.
– Судьи появляются неожиданно, чтобы обеспечить честное соревнование, – надменно сказал мистер Спик.
– И правильно делают, – сказала миссис Спан, партнер мистера Спика.
– Вы не можете просто притвориться, что ничего не произошло? – сказал Норман. – Просто уйти и вернуться попозже?
– Так ничегошеньки вообще и не было, – сказал я, стараясь убедить отчасти судей, отчасти самого себя и отчасти братьев Маллетов. – Но даже если бы и было, вам-то какое дело?
– Большое, вообще-то, – сказал Виктор. – У нас хорошая деревня, и мы живем по законам добропорядочности. А это означает, что возлежать с вредителями – неприемлемо.
– Конни не вредитель.
– Для тебя, очевидно.
– Думаю, мы видели достаточно, – сказали судьи, собираясь уходить. – Такое никогда не происходит в Пембридже. Чтобы победить в конкурсе «Спик и Спан», недостаточно идеальной кромки газона, потрясающих роз и местного меда высочайшего качества, нужны еще культура и приличие. Как вы думаете, почему поселок Слиптонский Шлепанец никогда не получал никаких наград, хотя у них лучшие подвесные кашпо во всем графстве?
– Погодите минутку, – сказал Норман, на миг позабыв о Конни и обо мне, – это решительно не то, о чем мы с вами договаривались. И если учесть, сколько мы вам заплатили, мы ждем, что вы оцените нас хотя бы честно.
– Нас все подкупают, – ехидно сказала миссис Спан. – Не думайте, что из-за этого к вам будет особое отношение. – Она помолчала. – Хотя, полагаю, мы могли бы согласиться на повторную оценку, если вы… устраните текущие проблемы. Мы друг друга поняли?
Норман сказал, что они однозначно поняли, поблагодарил их за терпение и снисходительность, после чего Спик и Спан ушли. Виктор и Норман снова повернулись ко мне.
– Думаю, курс действий ясен, – сказал Норман. – Благо нашей деревни стоит превыше тебя и твоих маленьких хвостатых друзей. Но поскольку когда-то ты был нам другом, а мы – разумные люди, ратующие за соразмерность наказания и честный подход, мы пойдем тебе навстречу. У тебя есть сорок восемь часов, чтобы убраться отсюда, и ты можешь забрать с собой свою ветреную дочурку и длинноухих друзей. Это не обсуждается, Нокс. И если ты не сможешь убедить Кроликов уйти, тогда это сделаем мы, любыми доступными нам средствами.
Поскольку теперь я знал, что Тоби был членом «Две ноги – хорошо», логично было предположить, что его отец и дядя тоже там состояли. Угроза была не пустой.
– Слушайте, – сказал я, – может быть, мы можем это обсудить или…
– Сорок восемь часов, – сказал Норман. Он сверлил меня таким взглядом, каким, наверное, психопат смотрит на свою жертву после того, как отцепил ее от батареи, и прямо перед тем, как ложкой выковырять ей печень. – Достаточно с тебя обсуждения?
– Да, ладно, – сказал я.
И они ушли. Я подумал о том, чтобы пойти к Кроликам и предупредить их о надвигающейся буре, но вместо этого запер дверь, подождал, когда машинка закончит стирать, а затем сунул платье Конни в сушилку. До полуночи я ждал, когда вернется Пиппа, но, так и не дождавшись, пошел спать.
Невеселое утро
По последним подсчетам, в прибежище на острове Мэн проживало восемьсот семьдесят два кролика. Тинвальд выдал им всем вид на жительство в Великобритании и на момент битвы за Мей Хилл рассматривал еще семнадцать прошений на выдачу паспорта.
Я проснулся из-за звонка в дверь. Перевернувшись в кровати, я почуял запах Конни на простыне и посмотрел на часы. Половина седьмого. Я надел свой халат и медленно спустился вниз. Ключи и сумка Пиппы лежали на кухонном столе, так что я с облегчением понял, что она хотя бы в целости и сохранности вернулась домой. Я подошел к входной двери и, не открывая ее, спросил:
– Кто там?
Я надеялся, это Конни зашла заверить меня, что поговорит со всеми и объяснит свои слова о том, как она получила со мной «в два раза больше удовольствия, чем с мужем». Ведь она сказала это только для того, чтобы позлить Дока, не более. Но даже если она пришла и хотела все исправить, я почему-то чувствовал, что делать это уже поздно.
– Кто там? – снова спросил я. Тишина.
Когда я открыл дверь и вышел на залитую слабым утренним светом улицу, снаружи никого не было. День обещал быть жарким, но пока низкий туман вился среди деревьев. Никого не увидев, я повернулся, чтобы зайти обратно в дом, и тогда заметил, что кто-то написал баллончиком на двери гаража: «зайцеблуд». Я уставился на граффити, сначала подумав, что это возмутительно, а затем решив, что это, наверное, мелочь по сравнению со всем, с чем ежедневно приходится сталкиваться кроликам. Я заглянул за забор, чтобы посмотреть, не замарали ли дом Кроликов таким же образом, но он был чист.
– Наверное, потому что Хемлок Тауэрс входит в национальный реестр культурного наследия, – сказала Пиппа, когда два часа спустя за завтраком я рассказал ей об этом. – Не забывай, что в «Двуногих» в основном состоят специалисты из среднего класса, которые скорее подпишутся на «Радио Таймс», чем вступят в ультраправую группировку.