В первый день мы встретились в вестибюле отеля «Зеленый Дракон» и сняли комнату. Там мы провели час, играя в Скрэббл, а потом, не особо скрываясь, ушли с разницей в десять минут. Потом мы несколько раз встречались во «Всех Святых» за ланчем, катались на электричке в Бирмингем, чтобы посмотреть на выставку работ Вильгельма Хаммерсхёя, а на следующий день я взял больничный и спрятался у себя в свободной комнате. Конни же тем временем отправила наши мобильные телефоны на «Кроличьем такси» аж в международный аэропорт Ливерпуль имени Джимми Тарбака. Она не сказала зачем, но я предположил, что она хочет создать впечатление, будто мы проводим разведку перед возможным побегом на остров Мэн. В тот вторник я даже попросил ее ходить по пятам за Стэнли Болдуином во время Блицкнига, где она показала немалый талант в расстановке книг на полках.
Когда я приходил в офис – обычно по вечерам, – я проводил время в допросной номер один, читая роман «Мадам Бовари», который мне одолжила Конни.
– Что-нибудь узнал? – спросил Адриан Куницын вечером шестого дня. Ко мне всегда приходил Куницын.
– Пока ничего, – сказал я.
– Старший Руководитель начинает терять терпение, – сказал Куницын. – Большой Кроличий Совет объявил, что колонии не станут переселяться, а эта ведьма Банти издала хиффнифф, говоря всем без исключения держаться, не переезжать и оказывать вежливое пассивное сопротивление всем, кто попытается их переселить.
– Я слышал, – сказал я, – в новостях говорили.
– Мистер Ллисъ и Сметвик последовали совету Генерального прокурора, и, поскольку из-за Закона о Переселении выселять их силой стало легально, передние зубы кроликов теперь приравнены к холодному оружию. «Владение зубами во время ареста» теперь равносильно «вооруженному сопротивлению», и нам позволено отвечать на такую угрозу применением любой силы, какую только сочтем необходимой. Даже превентивной. Так что передай это своим ушастым друзьям.
Заявление было настолько откровенно несправедливым, что я не собирался его комментировать.
– Я не могу повлиять на преподобную Банти, Кроличий Совет или любых других кроликов в колониях, – сказал я. – Если Конни попросит у меня какую-нибудь информацию или что-нибудь мне расскажет, я все вам передам. Уговор был такой.
– Уговор был, что ты нам поможешь, – сказал Куницын, – а пока я не вижу…
Он замолчал, когда дверь в допросную отворилась. Мое сердце ушло в пятки – внутрь вошел Старший Руководитель Ллисъ. Полагаю, мне следовало ожидать, что он будет подслушивать наш разговор, но до этого момента я не понимал, что был не просто одной из ниточек в расследовании, а самой главной из них.
– Здравствуй, Питер, – сказал лис.
– Слушайте, я делаю то, о чем вы меня попросили, – возможно, чересчур отчаянно защищаясь, сказал я.
– Я знаю, знаю, – сказал мистер Ллисъ, как будто утешая. – Я здесь не для того, чтобы угрожать. Твой глаз останется на месте.
А затем он сел и долго сверлил меня немигающим взглядом, пока я беспокойно ерзал на стуле. Я рассказал ему о своей встрече с Финклом и через четыре часа после нее с преподобной Банти, чем хотя бы на пару дней завоевал доверие.
– Прошла почти неделя, – наконец сказал он, – и все это время ты очень сильно осложнял работу моих ребят.
– Я делаю, что могу. Если Конни ничего мне не говорит, то и рассказать мне нечего.
Несмотря на мою внешнюю робость, которую я преувеличивал по совету Конни, я на самом деле ощущал себя немного храбрее, наверное, потому что чувствовал – я еще нужен лису. Мистер Ллисъ открыл пасть, выковырял из зубов хрящик, посмотрел на него, а затем сказал:
– Чья это была идея, отправить ваши мобильные телефоны на такси в аэропорт?
– Конни.
– Кролики тебя просили что-нибудь для них сделать?
– Нет.
– Ты слышал что-нибудь, что показалось тебе полезным?
– Нет.
– Тогда нам придется повысить ставки. Ты сегодня еще увидишься с Кроликами?
– Почти наверняка. Док сегодня впервые заседает в приходском совете, и они пригласили меня на обед после этого.
– Идеально. Я хочу, чтобы ты надел прослушивающее устройство. Спроси у них о Банти, о Переселении, о Финкле, об АгПоК – обо всем, что можешь. Я хочу слышать, что они говорят, понять их настрой. Расспроси их, и я также хочу услышать, что ты прикладываешь хоть какие-то усилия, чтобы нам помочь. А то мне кажется, что ты совсем не стараешься.
– Я… хочу что-нибудь получить взамен, – сказал я, беспокойно почесывая свой нос. – Если они узнают, что на мне прослушка, то они могут сделать со мной то же, что сделали с Тоби, только при этом уже не вернуть «в целости и сохранности».
– Мы тебя слушаем, – сказал Куницын.
– Моя дочь сейчас находится в Колонии № 1, которую осаждают «Две ноги – хорошо» и сотрудники Крольнадзора. Я хочу, чтобы ей и одному безымянному кролику дали беспрепятственно уйти на остров Мэн.
Мистер Ллисъ улыбнулся.
– Хорошо, – сказал он, – договорились. Пиппа Нокс плюс один кролик. Записывай, Куница.
Я услышал, как Куницын бормочет себе под нос:
– Ку-ни-цын, сто раз уже говорил.
Я даже не сомневался, что мистер Ллисъ и когтем не пошевелит, чтобы помочь Пиппе или ее любимому кролику. Для него моя дочь уже перешла на сторону другого вида, и относиться к ней следовало соответствующе. Я попросил его лишь по одной причине – чтобы он не думал, что я надену прослушку просто так. Мистер Ллисъ обошел стол и сделал вид, что хочет пожать мне руку, но вместо этого схватил меня за голову и больно ударил ею о стол. Затем, помедлив, он сделал это еще раз, сильнее, а потом еще, и снова сильнее. Я почувствовал, как у меня сломался один зуб.
– Черт, – сказал я, – это очень больно.
– Первый раз был для того, чтобы ты понял, – сказал он, – если обманешь меня, я найду тебя, где бы ты ни был, и выцарапаю и съем твой глаз, как и обещал. Второй раз был за то, что ты предал собственный вид.
– А третий? – спросил я.
– А третий, – сказал он, наклоняясь поближе, чтобы прошептать мне на ухо, – просто ради удовольствия.
Ужин и божественное начало
Постукивания задней лапой по земле были отличным способом невербального общения с радиусом действия приблизительно в четыреста ярдов. Что-то вроде кроличьего вай-фая. При помощи азбуки Морзе можно было передавать целые книги большой группе кроликов, занятых на конвейерной сборке. Отсюда пошла фраза «остучéнно классная история».
С трепещущим сердцем я поехал прямо домой. Прослушивающее устройство, которое мне дал Куницын, было похоже на простую шариковую ручку Паркер. Мне нужно было лишь щелкнуть ею раз, чтобы включить, и еще раз, чтобы выключить. Он сказал, что батарейки хватит на шесть часов и передатчик работает в радиусе мили.
Впрочем, я вовсе не обманывал себя и не считал, что могу одурачить мистера Ллисъа. Он наверняка знал, что я расскажу Кроликам о прослушке, и понимал, что они дадут лишь ту информацию, которую хотели, чтобы он услышал. Кем же я стал – тройным или четверным агентом? Понять было невозможно. Так что я перестал пытаться разобраться во всем этом и пошел кормить сову Финкла, смотревшую на меня пустыми глазами.
Часы показывали шесть вечера, когда раздался стук в дверь. Это был Док. Он пришел вернуть пылесос «Генри» и извиниться: «Прости, не знаю, зачем она продолжает их тырить, все равно уборкой занимаюсь я». А еще он хотел узнать, не схожу ли я посмотреть, как он позорится на собрании приходского совета. Я сказал, что ни за что это не пропущу, ведь собрания совета чаще походили на живое представление в кабаре, чем на первый уровень демократического самоуправления. До сельского зала собраний было недалеко, и мы пошли пешком, беседуя о том, как все его контракты на консультации по безопасности были отозваны или разорваны безо всякого на то объяснения.
– Переселение ставит палки в колеса всем кроликам, законно живущим вне колоний, – сказал он. – Чувствую, что нам недолго осталось гулять на свободе.
Со стороны казалось, что в приходском совете Дока приняли достаточно хорошо. Виктор несколько десятилетий был председателем, и, хотя Норман в совете не участвовал, он был там вместе с остальной публикой и сидел рядом со мной. Я видел, как он едва заметно кивает головой, слушая убедительные аргументы Дока касательно лучшего подхода к ограничению скорости движения, и как можно с минимальными издержками обновить местную детскую площадку. Один неловкий момент возник, когда был прочтен пятнадцатый пункт повестки, относившийся к вкладу совета в «плату за переезд», которую поселок собирал, чтобы заплатить Кроликам и выгнать их. Демонстрируя настоящий профессионализм, Док самоустранился от обсуждения и вышел, чтобы покурить трубку, пока его не попросили вернуться, чтобы обсудить выделение дополнительных средств на уборку церковного двора перед возвращением судей из «Спик и Спан». Советник Уэйнрайт считал, что это произойдет в следующий вторник в три часа, хотя, когда его спросили, он не ответил, почему он так думает. Когда собрание закончилось и после него начались обычные пересуды, Виктору кто-то позвонил по мобильнику, и он вместе со своим братом быстро исчез.
Лишь позже я узнал почему.
– Думаю, все прошло довольно хорошо. Ты как считаешь? – сказал Док через час, когда мы возвращались из зала собраний.
– Они были вежливы, потому что им сказали так себя вести, – сказал я, – это ненадолго.
– Верно, – сказал Док, – но давай наслаждаться этим, пока можем, а?
Перед этим мне позвонила Пиппа и коротко сказала, что у нее все хорошо, что она в Колонии № 1 и Бобби с Харви о ней заботятся. Она просила не беспокоиться о ней, потому что нашла себя, место, где хотела жить, и кролика, с которым хотела эту жизнь разделить.
Я спросил Дока, связывалась ли Бобби с ним или с Конни, и он сказал, что нет.
– Конни всегда говорила, что Бобби немного своенравная, – сказал он, – и слишком много смотрела «Алло, алло!» в детстве, так что, думаю, она неизбежно должна была завязнуть во всех этих шпионских делах. Судя по всему, в подполье ее зовут Бриджит.