Судья после этого встала, встали и присутствующие, и через десять минут я уже моргал, стоя на ступенях снаружи суда.
– На данный момент мой подзащитный не дает комментариев, – сказал Лэнс, когда мы стали пробираться через толпу репортеров к ожидавшему нас «Кроличьему такси» – на этот раз прелестно страшненькому «Форду Гран Торино» 1973 года.
– Нффиффр хрфф ниффрх? – спросил таксист, пожилой, заеденный вшами кролик с одной-единственной дыркой в ухе, причем такой огромной, что на дуэли он, должно быть, дрался гаубицей.
– В Колонию № 1, – сказал Лэнс, – и побыстрее.
Таксист действительно поехал «побыстрее», хотя и очень относительно: он разогнался аж до сорока миль в час, что было лишь на 12,62 мили в час меньше исторического рекорда скорости для кроликов-водителей. Думаю, тогда я и понял, как им удается так долго держать свои машины в сохранности.
– Это разве разумно? – спросил я. – Наверное, я последний человек, которому стоит приближаться к колонии Мэй Хилл.
– Вам нужно быть там, – сказал Лэнс.
– Почему?
– Потому что Банти предвидела, что развязка близко… и нам понадобится любая помощь.
Кроличья Колония № 1
После составления трехмерной карты лабиринтов Колонии № 1 под ней обнаружилась целая сеть туннелей, причем, удивительным образом, пустот там было больше, чем земли. Это дало начало новому ответвлению математики, которой позже воспользовались, чтобы значительно улучшить амортизирующую пену.
Мы молча выехали из Херефорда в сторону Росс-он-Уай, и я не говорил до тех пор, пока мы не проехали Хэрвуд Энд.
– Вы впечатляюще выступили в суде, – сказал я. – Спасибо.
– Не благодарите меня, – сказал он, – благодарите преподобную Банти и мистера Финкла. Это они придумали весь план. Я лишь бойко и уверенно повторил слова.
– Вы и правда собираетесь учиться на юриста? – спросил я.
– Может быть, – сказал Лэнс, – но одних кроликов-юристов будет недостаточно. Чтобы другие поняли нашу точку зрения, нужны еще и кролики-судьи. Когда все правовые системы планеты настроены против любых животных-нелюдей, добиться успеха почти невозможно. Нам бы хотелось вам помочь – у Кроличьего Пути все-таки масса преимуществ, – но, возможно, люди просто не созрели для того, чтобы делить с кем-то планету.
– Зачем вообще мне помогать? – спросил я. – В смысле, вы же могли просто оставить меня отбывать мое пожизненное и ухом не повести.
– Верно, – сказал Лэнс, – но второй круг Лаго символизирует восстановительное самоправосудие – ответственность за собственные ошибки, за выбор и его последствия, за проступки. Вы не убивали мистера Ллисъа и поэтому не должны отправляться в тюрьму. К счастью, перехитрить британскую правовую систему относительно легко. Ваши миллиардеры постоянно это делают. Нам вообще кажется, что Лондон – это одна большая схема по отмыванию денег, привязанная к впечатляющей системе общественного транспорта и нескольким музеям, где, даже в самых честных из них, лежит больше награбленного, чем в съемном гараже одного моего приятеля Чалки в Уорчестере.
Мы немного поболтали, и я узнал, что сегодняшнее выступление Лэнса в суде было его первым уголовным делом, но не первым гражданским иском. Суд еще не вынес постановление по его запросу, который заключался в том, можно ли считать чек из зоомагазина на имя Ежевички – домашнего предка Лэнса – доказательством того, что он проживал здесь до Очеловечивания. Если да, то достаточно ли такого документального свидетельства, чтобы дать британское гражданство примерно пятидесяти тысячам кроликов, носившим фамилию де Ежевичный.
– И что, так можно? – спросил я.
– С точки зрения закона все обоснованно, – сказал он, – но АКроПаСК все время подтасовывает карты на правовом поле, так что, наверное, ничего не получится.
Пока мы ехали, таксист включил радио, и в новостях я был гвоздем программы. Почти все сходились во мнении, что «нечистый на руку кролик-адвокат» воспользовался «лазейкой в законе», чтобы «отмазать» меня. Юристы-лисы уже вовсю трудились, чтобы закрыть эту лазейку, а также начались разговоры о том, чтобы подать апелляцию на решение судьи, которая, очевидно, потворствовала «отвратительно предвзятой кроличьей повестке, направленной против людей». Как бы там ни было, похоже, эта история еще не закончилась.
Когда мы приблизились к Колонии № 1, то увидели, что к ней стянули внушительную военную силу. Среди деревьев были припаркованы грузовики и танки, а по полям вокруг рассредоточились артиллерийские установки, приведенные в боевую готовность.
– Дальше я вас отвезти не могу, – сказал пожилой таксист, поскольку дорога к колонии была перегорожена баррикадой примерно в миле от главного входа. Тут же стояла внушительная толпа людей, судя по всему, разбивших лагерь мира. На виду красовались транспаранты, провозглашавшие равенство прав всех животных, поддержку вегетарианства и заботу об экологии. Были и другие плакаты, с антилисьими лозунгами, хотя и всего лишь пассивно-агрессивными – все-таки злить лис было неразумно. Полицейские тоже были здесь. Они стояли со скучающими лицами, опираясь на свои противодемонстрационные щиты, а вокруг на шезлонгах сидели лисы, слушавшие Карузо по заводному граммофону, потягивавшие вино «Кьянти» и игравшие в криббидж.
– Вам нужно взять с собой вот это, – сказал Лэнс, передавая мне закрытую картонную коробку длиной, шириной и высотой примерно в фут.
– Что это?
– О, просто припасы, – сказал он, – жизненно важные для нашего дела.
– Ладно, – ответил я, немного забеспокоившись. – Но как же я попаду внутрь?
– Идите прямо к входу, – сказал он. – Полагаю, они не посмеют вас и тронуть.
Я сжал обе его лапы своими беспалыми ладонями. Так было даже удобнее, и мы как будто становились ближе, словно наши руки и лапы, а вместе с ними и наше взаимопонимание, соединялись целиком и полностью.
– Прощайте, Питер, – сказал Лэнс с чувством приближающегося конца, – было весело. Может быть, мы с вами еще увидимся по ту сторону.
– О чем это вы?
– Еще увидите.
Я вышел из машины, которая неторопливо отъехала, и подошел к барьеру, где нервно гоготали несколько полицейских. Как правило, они держались подальше от Крольнадзора. Чем дальше стоишь от тех, кого поливают грязью, тем меньше шансов испачкаться.
– Простите, сэр, – сказал старший офицер, кажется, инспектор, – сейчас вход в Колонию № 1 запрещен.
– Меня зовут Питер Нокс, – сказал я. – Мне нужно поговорить с руководящей лисицей.
Инспектор либо не следил за новостями, либо не понял, какое это имеет отношение к делу, либо ему просто было все равно. Так что он просто с нажимом повторил то, что уже сказал: что колония закрыта.
К счастью для меня, неподалеку стояли военные, и старший по званию бригадир подошел и отозвал инспектора на пару слов. Слов оказалось намного больше, так как разговаривали они минут пять. Наконец инспектор позвонил куда-то по мобильнику, несколько раз кивнул, а затем снова подошел ко мне.
– Вас разрешено пропустить, – сказал он, – но в сопровождении военных, а не полиции. Они отправили за вами машину.
Затем он наклонился ко мне поближе и негромко сказал:
– Между нами, сэр, будь я на вашем месте, я бы развернулся и пошел туда, откуда приехал. Не оборачивайтесь, не раздумывайте и не останавливайтесь, пока не окажетесь дома, в безопасности, вместе со своей семьей.
– У меня нет семьи. По крайней мере, там.
– Тогда советую вам ее найти. Что в коробке?
Я опустил глаза на картонную коробку, которую мне дал Лэнс.
– Я не знаю.
Он забрал у меня коробку, передал второму полицейскому, который ее открыл, заглянул внутрь, затем снова запечатал и вернул мне.
Я стоял на месте, пока не подъехала машина – военный полноприводный внедорожник с двумя вооруженными бойцами в кузове, похожими на спецназовцев. Ну или на то, как я себе представлял спецназовцев, – они были увешаны оружием, как рождественская елка гирляндами. Но они не были угрюмыми или задумчивыми, а напротив, говорили вполне жизнерадостно.
– Питер Нокс, верно? – сказал первый, указывая на мои руки. Бинты сняли уже неделю назад, но кожа там все еще была розовой, а шрамы, аккуратно заштопанные в «Скорой помощи», походили на тонкие красные застежки-молнии.
– Это я, – ответил я.
– Я слышал, вы перехитрили лиса, – сказал второй. – Снимаю шляпу. Что в коробке?
– Я не знаю.
Я повернулся, чтобы посмотреть на КПП, откуда мы только что уехали, и увидел, как полицейские поспешно расходятся по своим грузовикам, а их место занимают военные. Я заметил, что где-то несколько танков завели свои двигатели – над этими местами поднялись большие клубы черного дыма.
– Нам дали добро на операцию «Заячий хвост», – сказал первый офицер, слушавший передачу по шлемофону.
– «Заячий хвост»? – спросил я.
– Принудительное Переселение, – сказал солдат и подмигнул мне.
– И в чем вы собрались их переселять? – спросил я, глядя по сторонам. Мы въехали на просторную парковку у главного входа в Колонию № 1. Вокруг не было ни одного автобуса. Ни на парковке, ни на подъездной дороге. Я с содроганием понял, что никакого Переселения не будет и в помине. Несмотря на то что вечер был теплым, я вдруг похолодел.
Внедорожник остановился у бронированной техники – на этот раз у бронетранспортеров, укомплектованных лисами, – и, что было еще более зловеще, у нескольких бульдозеров. Меня проводили к большой палатке, табличка у которой гласила: «Штаб командования». Пока мы шли, я видел, как гражданские и полицейские продолжали садиться в свои машины и уезжать, а прямо за штабной палаткой какой-то младший офицер бросал бумаги в костер, полыхавший в железной бочке. Меня проводили в шатер, проверили картонную коробку, которую мне дал Лэнс, и сказали ждать. Я воспользовался возможностью, чтобы осмотреться. На стене висела большая карта Колонии № 1 с наложенной поверх схемой подземных туннелей – тех, которые были известны. В небольшой группе присутствующих я разглядел Найджела Сметвика, говорившего с какими-то лисами, и нескольких высокопоставленных военных офицеров. Лисица, которая, похоже, была здесь главной, посмотрела на меня, а затем жестом пригласила подойти.