рироды народов кьелдорцев и балдувийцев, иногда – типов умертвий из истории, а иногда возвращались к мирам и мироходцам. Вопросы всегда возвращались к мирам и мироходцам.
Несмотря на свое происхождение, ученым из маны были свойственны и потребности смертных. Им надо было есть дважды в день, в полдень и в конце дня. У Чаески были слуги-умертвия, которые в середине дня притаскивали в хранилище стол с едой. Глядя на то, как ученые и мудрецы набрасывались на еду, Джодах думал, что по своей природе они все-таки смертные. Чаеска приносил что-нибудь и Джодаху, но отдельно от остальных.
Днем Джодах окончательно собирал записи для Лим-Дула. В начале Лим-Дул сомневался и задавал детальные вопросы о методах Джодаха и точности его информации. Может ли он подтвердить легенды, возникающие относительно происхождения мироходцев и, что более важно, зарегистрированы ли несколько их смертей? Были ли правдой легенды об Урзе? Действительно ли он или его брат Мишра возвысился? Если они были заключены в темном мире Фирексии, то как их принудили к этому? И спаслись ли они?
После первой недели внимание Лим-Дула начало рассеиваться, и во время сообщений Джодаха он лишь сидел на своем костяном возвышении, а затем отправлял ученого обратно в хранилище. Это заставляло Джодаха нервничать – если он не добавит ничего к основным знаниям, то некромант может его уничтожить, и такое уничтожение может оказаться необратимым.
Окруженный древними текстами, большая часть которых еще не была даже написана, когда он был «жив», Джодах разыскивал сведения и о своем собственном происхождении, своей истории. Но прошедшие годы слишком хорошо сделали свою работу. От его собственной эпохи дошло очень мало, и ничего из этого не относилось напрямую к Городу Теней или, как его назвал вызванный седой ученый, Школе Невидимых. Хранил ли Лим-Дул эти книги где-нибудь еще, или школа просто умерла вместе со всем остальным, относившимся к его времени?
В конце дня ученые уходили для главной трапезы и добирались до своих комнат, поскольку им требовалось еще и спать. Некоторые забирали различные фолианты под мышкой, и Джодаху всегда приходилось удостоверяться в том, что взятые с собой тексты будут возвращены на следующий день. Изредка Джодах ужинал вместе с ними, но беседы за столом касались лишь предмета их исследований и не отклонялись от этого, невзирая на безнадежные попытки Джодаха перевести разговор на что-нибудь еще.
Джодах мог свободно передвигаться по всему замку, но в нем было мало интересного. Казалось, что кроме Чаески и Лим-Дула в нем больше нет живых существ: стражники были умертвиями, к ученым, в том числе и к нему самому, относились немногим лучше, чем к вызванным животным. В тех немногих случаях, когда Джодах выбирался на укрепления (память подсказывала, что он часто совершая подобные прогулки), ледяной ветер быстро загонял его обратно.
Лим-Дул прав – идти было некуда. Замок был окружен погибающим озером полузамерзших холмиков, а сверху на него отбрасывала тень огромная ледяная стена. На востоке в нерешительной попытке посоперничать с мощью ледника поднималась гора. Знание о том, что спасения нет, тоже загоняло его внутрь.
Вечерами Джодах собирал и объединял записи ученых, стремясь свести воедино различные части, которые его помощники насобирали за день. Для таких занятий к его маленькой комнате примыкал кабинет, освещавшийся стеклянной колбой, заполненной светящейся белой маной. Он пробирался сквозь собранное за день, стремясь обнаружить то, что другие могли не найти.
Джодах знал, чем был мироходец. Легенды его времени относили Урзу, а часто – и Мишру, к этой категории в высшей степени могущественных существ, намного более могущественных, чем Джодах (когда Джодах был архимагом) или даже сам некромант. Они обладали способностью по своей прихоти двигаться между мирами, вызывать к жизни легионы и заставлять их пропадать, создавать заклинания за пределами возможностей смертных.
Кроме этого было известно очень немногое, за исключением мелочей и кусочков, которые Джодах извлек из бесчисленных томов. Никто точно не знал, что делает мироходца мироходцем или, что было более важно для исследований Джодаха, как такого убить. Самая лучшая теория, с которой он столкнулся, состояла в том, что некоторое отдельное лицо по своей природе обладало особенностью, «искрой», которая позволяла смертному превратиться в полноценного мироходца. Такая искра была не у всякого, и не все, в ком она находилась, могли перейти в более высокое состояние. Точный механизм был неизвестен, но, видимо, он вызывал огромный стресс, а может быть – и жестокую смерть потенциального мироходца.
С переходом приходило могущество, а с ним, по-видимому, безумие. Джодах обнаруживал рассказы, в которых снова и снова подробно рассказывали о том, как такие мироходцы, как Твеш Сат, Лешрак или Фрейалис, подобно чуме налетали на смертное население и сеяли на своем пути разрушение. Даже братья, первые, кто считается мироходцами, сошли с ума во время своих битв между родственниками, разрушивших островное королевство на юге и, если Лим-Дул был прав, послужили причиной появления ледников за окном.
Взрыв Аргота кроме разрушения мира стал причиной еще кое-чего. Он, по-видимому, изменил взаимоотношения между различными мирами, по которым туда и сюда ходили мироходцы. Они больше не могли по своему желанию двигаться между ними и были ограничены несколькими, может быть – даже одним. Это лишение свободы подпитывало их безумие, подумал Джодах.
Каждый вечер Джодах работал допоздна, поскольку очень боялся сна. Если ему приходилось идти спать, то он боялся, что будет распущен по прихоти Лим-Дула или, что еще хуже, забыт, и просто перестанет существовать. Когда утром он просыпался, то это было сродни неожиданному пробуждению человека, которому снился кошмар, и он заставлял себя просыпаться. Он тяжело дышал и трогал себя, чтобы убедиться, что он, по крайней мере в этот момент, существует.
Джодах видел сны и задавал себе вопрос, имели ли сновидения отношение к природе вызванных существ, или это было доступно лишь ему, потому что он был «особенным». Сначала он следил за своими снами, пытаясь найти в них воспоминания. Ему снился корабль, тонущий во время бури с молниями, вокруг него роились люди-рыбы, и часть сознания говорила ему, что это было правдой. Ему снилось, как он прячется от гоблинов в огромном, изысканно украшенном фонтане, и он чувствовал, что это – тоже правда. Ему снился пылающий человек в клетке, который был одновременно и врагом, и другом, и Джодах ощущал, что и эти части сновидений были правдивыми.
Он видел во сне, как сидит у постели старой, темноволосой женщины, когда они умирала. Он не мог вспомнить ее имя, вспоминалось лишь то, что она была ему дорога, и когда он проснулся, его подушка намокла от слез. Этот сон тоже казался настоящим, после него он перестал записывать свои сновидения.
Напротив, казалось, что Лим-Дул вообще не спит. Когда бы Джодаху не предлагали прийти (он избегал употреблять слово «вызывали») в главный зал, некромант был бодр и энергичен. Стол под витражами был завален картами в темно-красных пометках, показывавших силы и позиции соседей некроманта. Джодах обнаружил, что во время доклада властителю замка его взгляд часто был прикован к ним.
Однажды, когда он в очередной, редкий раз, недолго пребывал на стенах цитадели, то сквозь ледяной ветер услышал звук ударов огромных крыльев о воздух. Подняв голову, он увидел, как гигантская птица, размах ее крыльев был как у легендарных драконов, поднимается в воздух с одной из заброшенных башен замка. Джодах показалось, что на спине птицы, прямо перед крыльями, сидит фигура в доспехах. Он был уверен, что видел и другую, облаченную в красное личность, наблюдавшую за тем, как огромная птица поднималась вверх, невзирая на ледяной ветер.
Внезапно заинтересовавшись, по изгибающимся залам он побежал к башенке с удивительной легкостью того, кто привык считать замок домом. Он резко дышал, холодный воздух жег ему легкие, и когда он добежал до башни, то обнаружил, что одетый в красное человек все еще там.
Одежда незнакомца, насколько было известно Джодаху, была устаревшей для этого периода. Его красный мундир был подбит ватой против холода, а шлем был слегка коническим. С мускулистых плеч спускался черный плащ, а рукава были красными и заканчивались тяжелыми черными рукавицами. Он не заметил Джодаха и продолжал смотреть на птицу размером с дракона, превратившуюся в пятнышко на горизонте.
– Вы настоящий, – сказал Джодах, и человек повернулся.
Джодах тут же осознал свою ошибку. На бородатом лице человека не было никого выражения, оно было сухим – и мертвым. Глаза выражали некоторые признаки жизни, но это было лишь мерцание, сражающееся с тьмой вокруг них. Казалось, что он пленен между жизнью и смертью.
– В каком-то смысле, – ответил одетый в красное мужчина на вопрос Джодаха. – Может быть настолько же, насколько и вы. Не больше и не меньше.
Джодах протянул руку. – Джодах из Гивы, – представился маг.
– Мартон Стромгальд, – сказал человек в доспехах, пожимая руку Джодаха древней, искусно вышитой перчаткой, от многочисленных походов кожа которой вытерлась и стала мягкой.
Джодах кивнул в знак того, что узнал имя воина. Кьелдорские летописи, к которым у него был доступ, были летописями их сражений, и великие генералы, такие как Стромгальд и Джаркельд, участвовали во многих из них.
– Вы призрак, как и я, – сказал генерал. – Дух, задержанный после своей эпохи?
Джодах кивнул. – Я думал, такой только я.
– Должно быть, он сильно вас ненавидит, раз вернул обратно, – произнес генерал. – Так же сильно, как ненавидит меня.
– Я не думаю …, – Джодах прервался, и в глубине его разума на поверхность выплыли мысли о черной стреле Лим-Дула, которой он его наказал. – Не знаю, за что он меня ненавидит.
Мартон Стромгальд улыбнулся, у него были желтоватые, гнилые зубы. – Он ненавидит всех. Всех, кто когда-либо жил. Но для тех, кого он ненавидит больше всех, он предусматривает специальный выбор. Помните, что всегда есть причина, из-за которой он действует. Он сделал из вас марионетку?