ых колесах (в залог нужно было оставлять паспорт или часы), и в эти немудреные минуты, глядя на то, как внук нарезает круги на велосипеде, слушая шелест фонтанных струй, любуясь старыми домами вокруг, Виктор Владимирович ловил себя на том, что все-таки, как это ни странно, счастлив…
К новому укладу жизни Шимкевичи приспособились довольно быстро. Единственное, что доставляло неудобства, так это местные нравы. В отличие от Минска, в Риге не было принято запросто общаться с соседями, люди здесь просто корректно, прохладно здоровались, встречаясь на лестнице. В старых рижских кварталах не было таких дворов, как в Минске, – в узком темном колодце, зажатом между стенами, не порезвиться детям, не посидеть старикам на лавочке, а подъезды домов выходят прямо на тротуар. Так что подружиться ни с кем не удавалось, из гостей у Шимкевичей постоянно бывал только Коля Сахновский, служивший в одной части с Игорем. Семьей Коля пока не обзавелся, холостяковал.
В Белоруссии Шимкевич бывал теперь нечасто, и поводы для поездок были грустные. Пару раз ездил на могилу отца и матери. А в холодном, стылом октябре 1980-го умер Куроедов, и Виктор Владимирович помогал разбирать вещи в его огромной опустевшей квартире, а потом продавать старую, проржавевшую насквозь «Победу». Хоронили генерала на Московском кладбище. Стоя у могилы, Шимкевич думал о том, что сам Семен Захарович, конечно, хотел бы быть погребенным рядом с Владимиром Игнатьевичем и Варварой Петровной. Но кто будет это учитывать, когда по статусу генералу положен парадный погост?..
Осенью в Риге, как обычно, зарядили дожди, с Даугавы все время дул резкий пронизывающий ветер. Вернувшись домой из булочной – был октябрьский вечер, Володька ушел заниматься по математике с репетитором, а Света задерживалась на работе, на профсоюзном собрании, – Виктор Владимирович пристроил под вешалку мокрый зонт, разулся, снял шляпу. В кухне горел свет, значит, Игорь дома. И точно, он боком сидел у кухонного стола, привалившись спиной к кафельной печке. Глаза сына хмельно блестели, на столе стояла початая бутылка водки. Это было настолько непохоже на Игоря, что Шимкевич-старший несколько секунд ошеломленно глотал воздух ртом, стоя на пороге кухни.
– Пап… – Игорь попытался привстать, и Виктор Владимирович увидел, что сын пьян. – Посиди со мной…
Отец, жестко сжав губы, ударил ладонью по столу.
– Дрянь!
– Не надо, пап, – поморщился Игорь. – Ты же еще не знаешь, в чем дело…
– Мне это неинтересно. Мне интересно, почему мой сын пьет на кухне, даже не удосужившись снять китель…
– Ты на фронте перед тем, как выпить, снимал все, что можно?
Виктор Владимирович умолк, тяжело опустился на табуретку. Игорь криво усмехнулся.
– Меня отправляют в Афганистан, – тихо проговорил он. – Вызвали сегодня… и обрадовали. Хорошо, что Светы и Володьки нет дома… – Капитан Шимкевич поднял глаза на полковника в отставке Шимкевича. – Ты меня понимаешь, пап?
Виктор Владимирович молча придвинул бутылку к себе, налил стопку. Чокнулся с сыном, выпил.
– Знаешь, не буду тебе врать… – тихо проговорил он, – я очень боялся этого. Я все понимаю, но… боялся.
– А у меня в последнее время то же самое было, – не слушая, кивнул Игорь. – Сны разные… Светка тоже что-то чувствовала, муть всякую. И вот… пришло. Интернациональный долг платежом красен, – ухмыльнулся он.
Виктор Владимирович крепко потер лицо ладонями. Голова сразу загудела от водки, вихрь мыслей, поднявшихся, словно ворох сухих листьев с земли, осел, чуть прибился…
– Страшно, – услышал он голос сына. – Тебе было страшно на фронте? В Венгрии?..
– Страшно – это хорошо. Значит, нормальный… – Отец тяжело вздохнул. – Иди ложись. Сними форму и ложись. Скоро Света вернется, Вовка. Нужно будет их подготовить. А тебе сейчас лучше всего полежать, поверь мне. Привести голову в порядок. Когда приведешь, будет уже не так страшно.
Первое письмо от Игоря пришло в январе 1984-го. Из конверта с пятизначным номером полевой почты – первым его разорвал Володька, – выпал черно-белый снимок: Игорь с сослуживцем Колей Сахновским стоят возле пятнистого «Ми-8». Форма на них странная – кепки с большими козырьками, погоны без просветов, звездочки еле «читались» на камуфляже. Лицо Игоря было усталым, помятым, он утомленно щурился на солнце, и Виктор Владимирович сразу понял – сын в боях уже не первый день.
Невестке, конечно, он этого не сказал. Тем более что второй снимок был веселым, явно для сына – Игорь стоял рядом с ГАЗ-66 (номер на машине был замазан ручкой) и, скроив подчеркнуто свирепую рожу, держал в руках автомат. И само письмо Игоря было сугубо мирным, даже как-то подчеркнуто мирным. Он много писал о ветре-«афганце», о кабульских магазинах, о местных грузовиках-«барбухайках» и о том, как не хватает в Афгане рижского влажного воздуха. «А еще мне часто снится Минск, – заканчивалось письмо. – Снится, как мы гуляем по парку Горького, с нами отец и Вовка еще маленький. Странно, потому что Вовка толком Минск и не помнит, он же рос уже в Монголии и Риге».
Читая письмо, Света глотала радостные слезы – жив, все в порядке, ничего страшного. Виктор же Владимирович отводил глаза – а что еще напишешь с фронта жене?.. Что на твоих глазах разрывает на куски друзей, горят беспомощные «наливники», идут на бреющем «вертушки», глухо, словно в смертной тоске, завывают «грады», а из-за каждого угла может вылететь нацеленный в спину пружинный нож?.. Конечно, станешь писать о магазинах, о том, что все хорошо, только скучаешь очень по вам, любимым…
И на Светин день рождения сослуживец Игоря, приехавший в отпуск, привез именно такие, мирные подарки: складную красную сумку с надписью «Montana», на которую потом оглядывались прохожие на улице, японский зонтик, электронные часики; Вовке – такие же часики, только детские, пластиковые, и целый набор красивых тайваньских автомоделек, разные «Пежо-505» и «Форды-Сьерры». Восторгу было на весь дом, даже обычно неразговорчивые соседи-латыши Алкснисы, вообще относившиеся к Шимкевичам прохладно, зашли поглядеть. Но больше всего впечатляла красивая гонконгская открытка с изображением пушистого котика, играющего на флейте. Когда раскрывали открытку, начинала пиликать тихая электронная мелодия «Love Story». Откуда она идет, долго не могли понять, наконец, Виктор Владимирович догадался, что крошечная батарейка вмонтирована в маленькое утолщение в середине открытки.
Светин день рождения отмечали в Юрмале, в кафе на улице Йомас – в престижное «Юрас Перле» было, конечно, не попасть. Лето 1984-го выдалось в Латвии сумрачным, холодным, постоянно лупили затяжные ливни с грозами. Виктора Владимировича мучило давление, но в тот день он, помнится, чувствовал себя отлично, даже надел ради праздника невестки новую рубашку, присланную в подарок Игорем.
– Ну давайте… – Света подняла свой бокал с шампанским, и по косоватому, страдальческому взгляду невестки Виктор Владимирович догадался, о чем она думает и что хочет сказать. Но передумала – рядом вертелся и напевал что-то веселящийся Вовка. И они просто молча чокнулись бокалами – 33-летняя женщина и 67-летний отставной полковник, соединенные общей бедой и общей тревогой. Как он там?.. Вернись, пожалуйста, мы тебя очень-очень ждем…
Глава девятнадцатая
Рота, которой командовал Игорь, получила задачу выдвинуться к кишлаку, где, по данным разведчиков, находились «духовские» склады с ПЗРК – египетскими «Сакр Ай», английскими «Блоупайпами» и американскими «Стингерами». «Стингеры» и были главной целью – применялись они недавно, и командование было заинтересовано в том, чтобы как можно скорее заполучить экземпляр комплекса для изучения. Шли в сопровождении афганских проводников. Выступили ночью, скрытно.
На душе у Игоря Шимкевича было тревожно. Сам он месяц назад перенес вирусный гепатит и еще чувствовал себя не очень хорошо, а рота была до предела измотана боем, который прошел накануне, успели только вымыться в реке и вдоволь напиться – жажда измучила. К тому же маршрут, которым предстояло двигаться к кишлаку, был дальним и путаным. Тревогой поделился с комбатом, майором Юрием Довгалевым. Тот поднял на Игоря злые глаза:
– Думаешь, я им об этом не докладывал? Все они знают. И что измотана, и про маршрут, и про гепатит твой…
– И что?
– Да ни хрена, – сплюнул майор. – Мол, все маршруты, кроме этого, заминированы, а проводники – просто песня, какие надежные.
Ночи в Афгане были шикарные, Игорь дивился им, когда только прилетел, не уставал и сейчас дивиться. Гигантское черное небо, переполненное звездами. Если уж луна – так Луна, горы стоят в ее свете, как на картине какого-нибудь художника. Любоваться такой ночью – одно удовольствие, воевать в такую ночь – проклятие: видно все как на ладони. Шли сторожко, ступая след в след друг другу. Дорога шла вдоль речки Печдары, у какого-то кишлака свернула правее, в горы. Время от времени попадались на пути отвесные скалы, на которые нужно было карабкаться. Чудом никто не сорвался. А проводники знай себе твердили: нормально, мол, идем скрытной тропой, в обход, потому и скалы такие.
Наконец начало светать. Комбат подозвал командиров рот уточнить задачу. Выслушав ее – предстояло идти головной походной заставой (гпз), – Шимкевич в свою очередь уточнил задачу командиров взводов. Машинально взглянул на плоские японские часы, показывавшие не только время, но еще зачем-то и год. 25 мая 1985-го, 9.35. Двинули… И было скверно на душе, словно предчувствие какое-то грызло.
Вообще предчувствиям Игорь, как всякий опытный «афганец», верил слабо. Но одна небольшая, личная приметка у него все же была – уходя на задание, непременно смотрел на фотографию, которую подарила ему незадолго до смерти бабушка Варя. И подмигивал юному подпоручику, который смотрел на него со старинной карточки. Сейчас эта карточка была во внутреннем кармане куртки-«афганки».
Проводники старались вести роту по открытой местности. Игорь хмуро спросил, почему. Молодой бородатый афганец угодливо заулыбался, что-то начал многословно объяснять, глядя в глаза. Переводчик перевел: