Он наклонился над бутоном и шумно втянул воздух обеими ноздрями. Пахло розой…
Финал первый, хэппи энд
…— Что ж, — бодро отреагировал Он, — это меняет дело! Я тоже намерен стать целым миром и будет между нами мирное сосуществование! Как говорится, два мира — две морали!
На следующий день Он пошел к мастеру телосложения и уговорил его принять без очереди. Когда ему показывали фасоны мужских торсов, чтобы он выбрал подходящий, в кабинет вошла его супруга, оголила ягодицу, на которой хлопал в ладоши широкоплечий и узкобедрый любитель танцев.
— Ему нравится такая фигура! — и Она указала на фавна.
Архитектор улыбнулся и построил ему такую.
Потом друг архитектора расписал кожу под Рембрандта, Модильяни и Глазунова. Другой друг архитектора вдохнул жизнь в его симбионтов.
Новое тело любило танцевать и они часто по вечерам ставили блюзовые пластинки и кружились медленно и печально.
Финал второй, несчастливый
…— Так, — сказал Он и засопел, — раньше для тебя целым миром был муж, но, как выяснилось, тебе этого недостаточно. Теперь ты сама себе целый мир! И это очень грустно…
Он хотел заплакать, но забыл, как это делается. Он шмыгнул два или три раза.
— Но я по-прежнему люблю тебя, милый! — воскликнула Она и изо всех сил прижалась к мужу.
Один из шипов поцарапал ему живот. Показалась алая капля. Он грубо отстранил женщину. Роза сломалась и цветок поник.
— Что ты натворил, безумец! — крикнула Она и глаза у нее потемнели. — Ничего не желаешь замечать кроме своего собственного мирка: командировки по три месяца, пиво по субботам, преферанс по пятницам, летом футбол, зимой хоккей! И все, больше никаких интересов, только и знаешь валяться на диване с газетой и чтобы телевизор мерцал, под него дремать уютно…
— А ты хотела, чтобы я хлопал в ладоши, как нарисованный обормот? Не будет этого!
— Ты бесчувственный и толстокожий эгоист!
Он встал с постели. Оделся. Взял чемоданы, благо они так и стояли нераспакованные, и ушел.
Финал третий, трагический
…но Он скорчил рожу:
— Клопами воняет, а не розой!
— Не может быть, я принимала экстракт, роза просто обязана пахнуть розой!
— Да бог с ней, — Он махнул рукой, — не в цветах счастье!
— В чем же?
— Это у тебя спросить следует, — ядовито произнес Он. — Ты, моя прелесть, времени даром не теряла! Ну и как он?!
— Кто? — не поняла Она.
— Твой архитектор знаменитый. Или это был физиолог? Нет, скорее всего скульптор, у них руки сильные. Да что там гадать, наверное, они все побывали у тебя… Вот только вопрос: порознь или скопом?!
— Как ты можешь так говорить? — Она спрятала лицо в ладони.
— Я все могу, шлюха! — прошипел Он. — У, тварь, ненавижу!
Он замахнулся, но ударить не успел. Из бутона выскользнула маленькая тусклая змейка и укусила его под сосок. Ему стало больно и Он закричал. Потом ему стало не до крика — грудь жгло раскаленным железом. Затем ему стало совсем невмоготу, перед глазами все поплыло. Отравленный мозг потух окончательно, но и перед смертью его мучил вопрос: что станут делать маленькие нагие мужчина и женщина, когда он умрет?
Змейку в бутон поместил скульптор, который считал, что красоту надо охранять от грубости и хамства. Он не хотел никого убивать, так уж получилось.
Когда агония кончилась, маленький нагой мужчина составил протокол трагического происшествия в результате несчастного случая, так как скульптор изваял его с участкового милиционера. В качестве понятых фигурировали две нагие женщины: одна большая и одна маленькая, и обе долго плакали.
Финал четвертый, юмористический
…— Ух ты, красота!!! — восхитился Он — Пахнет замечательно! Слушай, мать, давай варенье сделаем!
— Какое варенье? — не сообразила Она.
— Какая ты, право, недогадливая! Из розовых лепестков! Я в детстве пробовал. Болгарское. До сих пор забыть не могу! А для крепости виноград в варенье добавим. Замечательная штука получиться может, с градусами!
— А что с летучей мышью делать будем? Ее тоже в варенье добавим? — усмехнулась Она.
— Зачем? Мы из нее бульон приготовим. В Америке, говорят, из змей супы варят, у нас тут не Америка, мы изгаляться не приучены, мы и летучей мышью обойдемся. И вообще, ты это здорово придумала, моя кисонька, в тебе целый мир заложен, столько первоклассных продуктов, любой спецраспределитель позавидует! Ух и заживем! Дичь, свежая рыба, лангусты, тропические плоды, молодцы голландцы, понимали толк в жратве, а с модернистами ты промахнулась, у них не понять, съестное изображено или уже съеденное…
Он всегда любил вкусно поесть. Она знала за ним такую особенность и отчасти по этой причине, отчасти по причине пустых полок в продовольственных магазинах, согласилась на симбиотическую скульптуру, но при этом настаивала, чтобы на ее теле было изображено побольше натюрмортов и поменьше пейзажей и жанровых сцен…
Дар бесценный
Стойбище камарисков располагалось за Дикой Пустошью, в уютной речной долине между отрогами зубчатых скал, и близость к полюсу хранило его от назойливости непрошенных гостей. Сезон Дождей не завершился, но на несколько дней выдалась солнечная погода. Ничто, казалось, не предвещало странных событий, вошедших впоследствии в Книгу Памяти, которую ткали паучки-летописцы, понимающие человеческий голос. Содержание этой Книги наговаривалось жрецами на протяжении многих поколений, с тех пор, как божественная дева Чегана явила свою милость и одарила племя звуковой речью и паучьей письменностью. До принятия подарка Чеганы камариски изъяснялись сугубо жестами да нехитрым набором односложных междометий — этого вполне хватало для сбора съедобных кореньев и охоты на смутангов. Только с приходом членораздельной речи племя оценило все прелести звуковой коммуникации, будь то пылкое признание в любви, бурные дебаты накануне весенних выборов вождя на альтернативной основе, ритуальное общение с Духами отошедших предков или сказительное мастерство Старейшин. Поистине бесценен был дар девы Чеганы — дар общения и понимания между людьми…
В то памятное утро любители погреться выставили на солнышко впалые животы. Малыши возились в лазурной тине, тщетно пытаясь вытащить на берег ленивого ручного солима. Визг потревожил Старейшину с летним именем Эстроних, и он, приподнявшись с подстилки из сушеных листьев дерева зиглу, погрозил мелюзге крючковатым пальцем. На душе патриарха было спокойно: год выдался отменный — смутанги жирели ни пастбищах, косяки радужных рыб прошли на икрометание, ветви деревьев зиглу сгибались под тяжестью орехов.
Ниже по течению реки женщины племени устроили постирушку, попутно перемывая кости вождю, который в преддверии приближающихся холодов разрешил мужчинам сварить напиток по имени «огненное пойло».
Сам вождь, чье летнее имя было Моготовак, представительный мужчина в расцвете лет и политической карьеры, в хижине жреца с летним именем Дагопель предавался азартной игре по имени «три лопатки». Хозяин дома никак не мог ухватить за хвост ускользающую птицу удачи и пытался передернуть кость. Сделать это незаметно под недремлющим оком Моготовака не удавалось: вождь в ранней юности успел поработать на строительстве Космопорта и весьма поднаторел в подобного рода игрищах. По правде говоря, именно Моготовак научил мужчин племени перераспределять материальные блага путем метания лопатки смутанга. И когда его битка в третий раз подряд легла на горсть меновых единиц, известных на планете под названием «сердиток», ибо на каждой из монет был вычеканен профиль грозного на вид Большого Человека, игра была сделана — Дагопель продулся в пух и прах.
— Что, — ехидно спросил вождь, — не помогли тебе Духи Везенья? Али прогневил их чем?
Пока Дагопель подыскивал достойный ответ, в хижину всунулась белобрысая головенка одного из многочисленных внуков жреца.
— Дед, — сказал малец, — сторожевые воины просили передать: по охотничьей тропе приближается Большой Человек!
— Один? — усомнился жрец.
— Про других ничего не говорили, — ответил внук.
В разговор вступил вождь.
— Оповести Старейшин! Пусть соберутся на площади! — приказал Моготовак огольцу и легонько щелкнул его в лоб.
Головенка исчезла.
Новость была достойна внимания. Большие Люди селились поблизости от Космопорта, и большинство камарисков с ними никогда не встречалось. Для них название «Большой Человек» значило не больше, чем мифический семиглавый солим. Но не для Моготовака! Память вождя отождествляло это понятие с событиями далекой юности. Некоторые из них были приятными, некоторые — не очень: энергичная речь прораба, бесконечная шеренга бетонных столбов, ощущение разбитости во всех членах, бодрящая влага в прозрачных узкогорлых сосудах, ритмичная музыка, плавающая под потолком, запахи пота и промасленной ветоши, грохочущий зверь со стальным жалом, теплые ладони Большой Женшины…
Глава племени очнулся от наваждения. Череда воспоминаний подвела его к решению. Что ж, Моготовак встретит Большого Человека, как подобает настоящему вождю. Он вышел из хижины, гордо распрямив спину. За ним бочком выскользнул Дагопель. Втайне жрец надеялся, что его партнер, занятый большой политикой, забудет про свой последний удачный бросок.
На площади в центре стойбища собрались все: воины, женщины, старики, дети. Старейшины расположились отдельно.
Моготовак прошел к тому месту, откуда брала свое начало охотничья тропа. Старейшины почтительно расступились — тот, кто знает Больших Людей, должен быть впереди племени.
Прошло немного времени и Большой Человек вступил на площадь, представ перед племенем во всей красе. Даже рослый по меркам камарисков Моготовак был ему по грудь, что уж говорить про остальных! Одно имя чего стоит — Большой Человек! И Большой Человек оправдывал это имя: лицо его казалось вырубленным из железной коры дерева зиглу, плечи выдержали бы тяжесть матерого смутанга-трехлетки, а ноги… Такие ноги отмерят путь от Космопорта до стойбища в три раза быстрее, чем опорно-двигательный аппарат самого резвого скорохода племени!