…Так как же все-таки, учитывая вышеизложенное, работает гомеопатия?..
Попадание в воду постороннего кристалла со своим, характерным только для него зарядовым рисунком меняет зарядовый рисунок на гранях водных кристаллов, как бы отпечатывается на нем. Идет программирование воды веществом. И далее работает уже кодированная вода. Она, неся электромагнитный отпечаток лекарства, может действовать на организм уже без всякого лекарства. То есть работает не вещество, а его зарядовый след на ячейках воды. Потому и резко встряхивают гомеопаты раствор при разбавлении, чтобы, тряся водные кристаллы, ускорить процесс отпечатывания. Пустить в растворе волну копирования.
Вот такая теория. Если она вам нравится, можете ее принять, и тогда гомеопатия будет прекрасно на вас работать. А если вы находитесь в плену стереотипов, можете эту лженаучную теорию попытаться опровергнуть. И продолжить есть таблетки. Вот они – настоящая наука!..
Ход II. f1 – c4
«Расслоение общества возмущает людей в низших слоях. Даже такие незначительные различия, как между рабом или хозяином или между комиссаром и рабочим, люди терпят неохотно, если вообще терпят. Шансы на то, что массы молча снесут возникновение глубокой пропасти между смертными и бессмертными, равны нулю. У элиты есть довольно простой выбор: поделиться бессмертием или быть разорванными на части».
«Они еще трудятся, ибо труд – развлечение. Но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их. Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно. И кто захотел бы еще управлять? И кто повиноваться? То и другое слишком хлопотно. Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идет в сумасшедший дом».
«В этот момент меня охватила глубокая печаль. Я более остро, чем когда бы то ни было, ощутил отчаяние от своей человеческой непрочности и недолговечности. Дон Хуан всегда утверждал, что единственным средством, сдерживающим отчаяние, является осознание смерти… осознание нашей смерти является единственной вещью, которая может дать нам силу вынести тяжесть и боль нашей жизни…»
Коробка оказалась не столько тяжелой, сколько немного неудобной в носке. Поэтому я испытал определенное облегчение, когда, распахнув дверцу машины, поставил ее на заднее сиденье. Открыл картонную крышку, посмотрел внутрь. Там лежали упаковки с каким-то медицинским препаратом.
– Что это? – спросил я свою спутницу, усаживаясь на водительское кресло и запуская тарахтящий дизель.
– Криопротектор, – ответила Валерия Прайд, сев рядом и захлопнув дверцу. – Как ехать, знаете?
– По Ленинградке, а там покажете…
Она была сумасшедшей. Она была одержимой. Она была директором конторы по отправке людей в будущее. А точнее, руководителем российского и, кстати, единственного в Европе центра по замораживанию людей.
Идея простая и давно известная: если вы больны раком и умираете, вас можно заморозить и разморозить тогда, когда наука научится лечить рак. Дальше начинаются сложности – научного, организационного и юридического характера. Заморозить – дело нехитрое. А вот размораживать крупных млекопитающих после глубокой заморозки так, чтобы они потом ожили, пока не получается. Тут вся надежда – на науку будущего. Кроме того, просто так заморозить живого человека, пусть даже умирающего, нельзя: закон об эвтаназии у нас, к сожалению, еще не принят, и потому это будет считаться убийством. А вот когда он сам помер в муках – это хорошо и правильно. Поэтому терпеливо дожидаются смерти и уж потом замораживают. В надежде на то, что наука будущего сможет не только корректно разморозить, но и оживить труп, а также омолодить, и, конечно же, подлечить отмороженного, ибо какой прок жить целую вечность со старческим геморроем в старческой заднице?
Мы ехали в Алабушево, в криоцентр, где хранятся первые замороженные россияне, купившие себе путевку в будущее. Мне хотелось самому посмотреть на это Чистилище, где в ледяном безмолвии ожидают жизни вечной мои современники.
Моя спутница Валерия Прайд – человек мечты. Она не только директор криоцентра, но и лютый трансгуманист. Вот как раз из штаб-квартиры московских трансгуманистов мы и ехали в Алабушево. Кто такие трансгуманисты? Мечтатели и философы! Я сам по большому счету трансгуманист, а моя книга «Апгрейд обезьяны» (в новом издании «Венец творения») является просто настольной книгой всякого уважающего себя трансгуманиста.
Трансгуманизм – материалистическое течение в философии, которое полагает, что нынешний homo sapiens – не вершина эволюции, а всего лишь очередное ее звено. Промежуточный этап. Каким окажется модернизированный разум будущего – генетически измененным бессмертным биороботом или его сознание будет записано на кристаллы электронных машин и перемещаться в пространстве у такого разумного существа просто не станет нужды? Над этими вопросами и рефлексируют трансгуманисты.
На мой взгляд, трансгуманизм – модернизированная религия, только отказавшаяся от бога и основанная не на мифологии, а на науке. То есть и не религия вовсе. А сказка. Которую мы должны сделать былью – для того и рождены. Адепты трансгуманизма так же грезят о бессмертии, как и обычные верующие, только обеспечить оное должен не мифический небесный колдун, а знания, накопленные человечеством. Каковое человечество выступает здесь в роли коллективного бога.
Когда-то в Средние века ученые-теологи в монастырях вели бесконечные схоластические споры о том, сколько чертей может поместиться на острие иголки. Подобные споры ведут между собой в своих интернет-«монастырях» – на форумах и в чатах – трансгуманисты. Главный вопрос, который всегда вызывает самые пламенные, самые жгучие дискуссии – что есть «Я». Точнее, можно ли скопировать личность на другой носитель. А еще точнее, будет ли у новой копии то же самое самосознание, что и у оригинала. Поясню…
В том, что рано или поздно удастся скопировать информацию, содержащуюся в мозге, причем, вместе с программами ее обработки и индивидуальными реакциями (которые тоже суть программы), ни у кого сомнения не вызывает. Скопируют, будьте уверены. Но даст ли это вам личное бессмертие? На этот вопрос я уже отвечал в книге «Апгрейд обезьяны», но неясностей у людей все равно полно. Эта проблема станет, видимо, самым главным вопросом ближайшего будущего. Поэтому не удивительно, что именно сей вопрос всплыл в салоне машины, пока мой джип пробирался по Коровинскому шоссе в сторону Чистилища – этого Лифта Времени, отправляющего человеческие тела в будущее в надежде на Воскрешение.
– Ну, конечно, при условии точного копирования бессмертие возможно! – воскликнула Валерия.
– Откуда это следует? – задал я вопрос, выворачивая на МКАД.
– Как откуда? Если удастся сделать мою точную копию… Даже не мою, а моего мозга…
– Стоп! Начнем с того, что точной копии не получится, поскольку мы живем в квантовом мире, то есть в мире, которому имманентно присуща неопределенность. Поэтому скажем так: сделаем копию с точностью до неопределенности. И будем считать, что эта точность технически удовлетворительна для полной передачи функций и особенностей личности. Итак, мы скопировали человека – родная мать не отличит! И что?
– Как что? Если меня скопируют, я буду жить в копии, которая станет думать, как я, знать все, что знаю я, реагировать так, как реагирую я. И если никакими способами копию нельзя отличить от оригинала, это значит, что копия – я.
– Есть один способ, – сказал я.
– Какой? Если копия неотличима от оригинала, что нам мешает назвать ее оригиналом?
– Повторяю, есть один способ отличить копию от оригинала. Но он не внешний. Здесь мы должны отойти от объективизма и позитивизма, присущих европейской науке и, собственно говоря, сделавших науку наукой. Мы, трансгуманисты, базируемся на науке. Но забываем о том, что есть в ней, помимо объективизма, еще и субъективизм. Он появился там недавно, в XX веке.
– Что вы имеете в виду?
– Влияние наблюдателя. Это квантовые дела, как вы помните… Но они из мира квантов «добивают» до нашего мира «больших твердых тел». Короче говоря, допустим, копия столь хороша, что ни один внешний наблюдатель, вооруженный любой аппаратурой, никогда не отличит эту копию от оригинала. Мы имеем два оригинала. Но один способ отличия все равно остается.
– Какой?
– Этот способ – я. Внутренний наблюдатель. Мое самосознание или сознание, уж не знаю, есть ли смысловое отличие между этими словами… Знаете, Валерия, мне совершенно насрать вон на того мужика. – Я показал пальцем на стоящего у обочины пожилого дядьку, похожего своей смуглостью на испанца или даже индейца откуда-нибудь из Южной или Центральной Америки. Что он делал тут, на обочине скоростной дороги, за железным барьером? Чего ждал? – Мне совершенно наплевать на то, похож он на меня или нет, так же он реагирует, как я, или нет, является он моей копией или приехал гастарбайтничать из южных стран. Потому что я в любом случае остаюсь здесь, на кожаном кресле моей машины. И если вы мне предложите умереть, тот факт, что моя копия останется жить, меня нисколько не утешит.
– Почему? Ведь это будете практически вы. У него ваша память, ваши чувства.
– Не мои. А идентичные моим. Потому что я не смотрю из двух голов четырьмя глазами. Я всегда здесь. У меня есть только мое тело. А моя копия смотрит на мир из своего тела. И когда я умру, я не очнусь в его теле, а уйду безвозвратно.
– Отчего же не очнетесь? – не поняла простого Валерия. – Вы боитесь прерваться смертью? Но ведь и сейчас ваше сознание тоже прерывно! Вы умираете каждую ночь, а утром воскресаете. Человек может лежать в коме, а потом очнуться. И это будет все равно он.