– Если между копиями в процессе их жизни накопится некая разность в информации, они могут синхронизироваться – обменяться информацией.
– Информацией мы с вами можем обменяться и сейчас – невелика хитрость! Но при этом Я-то останусь внутри себя.
– Нет! Я же говорю, это вопрос договоренности! Вы можете считать себя разделенной личностью. Или расчетверенной.
– Да как же вы не понимаете! – воскликнул я в отчаянии. – Обмениваются эти личности только независимо полученной информацией, но оценивают ее… Хотя нет, черт побери, оценивают ее они тоже одинаково, потому что они – копии. Я понимаю, что после того, как я получу от своей копии память о его поездке в Австралию и поделюсь с ним воспоминаниями о своем полете на Луну, я оценю его Австралию точно так же, как он, потому что он – моя копия. А он оценит мои впечатления от полета на Луну, как я – по той же причине. Точнее, всю информацию я получу уже «оцененной», отфильтрованной его/моей личностью. Но если бы мне угрожала смерть на Луне от взрыва топливных баков ракеты, мне было бы страшно умирать точно так же, как сейчас. То, что моя копия выживет, меня не утешит.
– А меня утешит, – сказал Медведев. – Потому что у меня иная оценка своей личности. Я считаю, что она сохранится.
– Она, конечно, сохранится, – вздохнул я. – Только Вы погибнете…
Ход III. d1 – h5
«Идея состоит в том, что в момент смерти… то сознание, те воспоминания, то восприятие, которое накопилось в наших икрах и бедрах, в нашей спине и плечах и шее, начинает расширяться и распадаться. Как бусинки бесконечного разорванного ожерелья, они раскатываются без связующей силы жизни».
«И вот, женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, подойдя сзади, прикоснулась к краю одежды Его, ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею. Иисус же, обратившись и увидев ее, сказал: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя!.. Женщина с того часа стала здорова.»
«Посмотри, Заратустра! Даже народ учится у тебя и приобретает веру в твое учение; но чтобы совсем уверовал он в тебя, для этого нужно еще одно – ты должен убедить еще нас, калек!.. Ты можешь исцелять слепых и заставлять бегать хромых… Но Заратустра так возразил говорившему: «Когда снимают у горбатого горб его, у него отнимают и дух его…»
Давно это было. Лет двадцать тому назад. Свела меня тогда жизнь с неким лицом кавказской национальности. Звали лицо Мирза Омаров. У него был рак мочевого пузыря. Слово «был» в прошедшем времени означает, что к моменту нашей встречи рак был уже в прошедшем времени. Иными словами, от рака Омаров избавился. Медицине подобные случаи самопроизвольного излечения известны. Они, правда, крайне редки. И никак не объясняются. Потому что наука работает со статистикой, с большими массивами данных. А единичные случаи не рассматривает. Это принцип научной методологии. В институте, на самой-самой первой лабораторной работе по физике нас, собственно говоря, этому и учили: крайние значения измерений отбрасываются. Работа была совершенно идиотская, с которой мог справиться и ребенок, не то что студент – мы с помощью микрометра мерили маленький стальной цилиндрик – высоту и диаметр. А потом обрабатывали статистику промеров, вычисляли среднее квадратичное отклонение и так далее…
Одно измерение диаметра, второе, третье. Вверху цилиндрика, в серединке цилиндрика, внизу цилиндрика. То же и с высотой – с одного края три раза, с другого, потом в серединке… Цилиндрик один, но каждый раз получались разные цифры, поскольку прибор точный, а цилиндрик не идеален. К тому же сам прибор имеет ошибку измерения, которую нужно учитывать. К тому же зажать микрометр можно чуть сильнее или чуть слабее, сдавив больше или меньше измеряемый цилиндрик и тем самым внеся в измеряемый объект погрешность измерительным инструментом. Для того, чтобы эту погрешность снизить, микрометр снабжен так называемой трещоткой. Поэтому затягиваешь микрометр не со всей дури пальцами, а через трещотку, она допускает движение измерительной части прибора без сопротивления. Но при появлении малейшего сопротивления начинает прокручиваться со щелчками. По договоренности затягиваем каждый раз до трех щелчков – для стандартизации измерения.
Работа выполнялась парой студентов, то есть у каждой пары был один цилиндрик. Один замерил, второй смотрит. Показания прибора видишь? С ними согласен? 12,45 мм или 12,46 мм? Мне кажется, риска ближе к «пятерке». А мне кажется, она ближе к «шестерке». Ну, давай сейчас запишем, как тебе кажется, а в следующий раз – как мне кажется, о-кей? Таким образом усредним субъективную ошибку, так сказать «эффект наблюдателя».
Потом, после проведения эксперимента начинается обсчет результатов. Ищем, например, средний диаметр цилиндрика в его верхней части. При подсчете среднего далеко вылетающие точки не учитываем. Ну, например, у нас есть ряд измерений:
12,45
12,42
12,43
12,43
42,44
12,41
Теперь тест для читателя на IQ: какая цифра лишняя? Дураку ясно, что 42,44. Скорее всего тот, кто записывал результаты, случайно вместо единички написал четверку. Или просто записал правильно, но небрежно, и единичка на письме случайно получилась похожей на четверку. Объяснений может быть множество, но они нас не интересуют, поскольку принцип ясен: выброс считается ошибкой и не учитывается при обсчете результатов.
Эта простая физическая лабораторная работа – чудесная модель всей науки – ее методологии, способов, приемов, принципов. Кому-то эти принципы могут показаться эстетически ущербными или даже «нечестными», но именно эти принципы построили вокруг нас то чудесное здание цивилизации, которое мы имеем. Они сотворили сверхзвуковые самолеты и вывели человечество в космос, дали нам мобильные телефоны и позволили замахнуться на Шекспира – мечтать о бессмертии, вместо того, чтобы нудно рефлексировать, ковыряя пальцем в носу: «Быть или не быть?» К свиньям Шекспира с его рефлексией!
Да и можно ли было представить себе иной путь развития цивилизации? Об этом мы еще поговорим далее, это крайне интересный вопрос. Но случилось так, как случилось: мы – дети галактики и рвемся в космос, а не внутрь себя в пустых рефлексиях о причинах ошибки, невнимательности или сознательного обмана.
А если не было обмана и ошибки?
На примере с цилиндриком все ясно: помстилось. А если случай более сложный? Практика говорит нам о том, что все раковые больные с запущенной болезнью помирают. И вдруг, нарушая это правило, появляется кто-то, кто говорит: а вот у моего знакомого рак исчез. Варианты реакции:
– Врешь.
– Врет.
– Значит, диагноз был поставлен ошибочно.
Можно еще сказать, что человек – штука очень сложная и в ней, в этой штуке, возможны какие-то спонтанные реакции выздоровления. Ну, это как в квантовом мире, где порой происходят маловероятные события и существует туннельный эффект. И у нас такое случается – упал с 11-го этажа на бельевые веревки и жив остался. Бывает. Дичайшее везение.
Но я предлагаю иную трактовку. Ничего странного в излечении рака, вообще говоря, нет. Если уж организм сам себе сделал рак, то он сам может от него и избавиться, не так ли? Уберите условия, которые привели к раку, и его не будет. Беда только в том, что условиями этими является вся жизнь пациента. Болезнь вплетена в ткань его бытия, как узор в ковер. Узора нет, это иллюзия, он состоит из тысяч нитей.
Ковер жизни надо переплести, вот в чем сложность. Себя изменить. То есть попросту уничтожить себя старого. Или тебя уничтожит рак. Но в любом случае предел прежней схемы функционирования выбран.
Так что миф о неизлечимости рака – методическая иллюзия. Статистический феномен. Если не переворачивать ведра с водой, сложится иллюзия, что ведро опорожнить невозможно. Если ремонтировать наручные часы теми инструментами, которыми ремонтируют башенные часы, возникнет статистическая закономерность, говорящая о полной неремонтопригодности наручных часов. Но стоит только изменить методику…
У Марины Ковиной, которая собирается жить 150 лет, большие и обоснованные претензии к фарминдустрии. А вот у ремонтника человеков Блюма к массовой медицине никаких претензий нет. Она научна и потому прекрасно работает на больших выборках. Она творит чудеса. Вчера человек помирал без печени, а сегодня ему подобрали печень из подходящего трупа да и пришили… Вчера он помирал из-за уничтожения островков Лангерганса, а сегодня ему вдули синтетический инсулин, и он живет… Вчера его убивал сифилис, а сегодня два укола – и никаких следов болезни.
Только вот с исключительными случаями не справляется массовая медицина. И с исключительными болезнями, отчего и складывается иллюзия их неизлечимости. Но стоит, повторюсь, отказаться от привычной методики, то есть от методики научной, стоит только перестать отбрасывать крайние значения, исключения и кажущиеся ошибки… Звучит страшно, не правда ли? Как можно отказываться от того, что построило мир вокруг нас – ту искусственную среду-оболочку, внутри которой мы живем?!. Это грех!
Согласен. Грех непрощенный. Но давайте попробуем. Нам, атеистам, все можно!
Почему в некоторых случаях запущенный рак проходит сам собой? Почему вдруг исчезает опухоль? Наука пожимает плечами. Иного она сделать не может, поскольку случаи эти исключительные, редкие, не собранные в статистику, и потому никто ими не занимается. Они случайны, поэтому неизвестно, где их искать. Ученый – селекционер, он пахарь, земледелец, перед ним на поле – миллионы колосков. Он выходит утром на работу и знает, где их найти – на том же самом месте. А за случайностью нужно охотиться. Это другой образ жизни – охотника и собирателя. От этой малопродуктивной жизни человечество отказалось десять тысяч лет назад.