- Чего, чего, чего? - безмерно удивился Смирнов.
- Я убил человека. Застрелил, - сказал, как отрубил, Виктор.
- Из чего? Из пальца, что ли?
- Долго рассказывать. - Из Виктора сразу же начал выходить пар.
- А ты все-таки расскажи.
- Сто пятьдесят поднесете? - попросил Виктор.
- Ты здесь хозяин, сам себе и налей. Только не уплывешь со ста пятидесяти?
Будто услышав их, вошел Казарян с кухонным полотенцем через руку и объявил:
- Кушать подано. - И не выдержал торжественного тона: - Отвык, наверное, пищу принимать, Витя?
- Я есть не хочу... - начал Виктор, а Казарян закончил за него:
- А хочу я выпить. Похмелиться, то есть. Ну что ж, пойдем, налью.
Умел-таки его тесть накрывать на стол. Расклад был по высокому классу: вилочки, ложечки, вазончики, рюмочки, салфеточки. И закусь в самом соблазнительном виде.
- Где продукт такой достаешь, затек мой ненаглядный? поинтересовался автор сей феерии.
- Добрые люди снабжают, - ответил Виктор, усаживаясь. Вспомнил добрых этих людей - непроизвольно дернулась щека - и тухло улыбнулся - ощерился.
Смирнов нашел в сушилке стакан и, садясь за стол последним, брякнул его перед Виктором:
- Рома, ему сюда сразу сто пятьдесят.
- Не многовато ли? Может сразу на куски развалиться, - усомнился Казарян.
- Если развалится, то минут на двадцать, на полчаса, не больше. Но в любом случае разговорчивее будет. А мне надо, чтобы он говорил.
- Вы, как хирурги над оперируемым совещаетесь, - попытался бодро пошутить Виктор, но на слове "оперируемым" засбоил, запутавшись в согласных.
Молчали все, потому что булькала водочка. Тесть протянул зятю заранее приготовленный изящный бутерброд с драгоценной черной икрой. Виктор взял левой рукой бутерброд, а правой - на три четверти наполненный стакан. Ни с того, ни с сего правая загуляла, заходила, задрожала. Виктор вернул стакан на стол.
- Отвернитесь, - попросил он.
Все трое с готовностью отвернулись, понимая его состояние. За их спинами морзянкой стучали зубы о стекло, жидкость звучно переливалась из одного в другое, вздохи раздавались, покряхтывание.
- Уже все, - облегченно сказал Виктор.
Они обернулись. Виктор со слезами на глазах жевал бутерброд. Без особой охоты, правда. С Викторовой проблемой было покончено, и Казарян разлил по трем рюмкам. Запаслись - каждый на свою тарелочку - закусью, самообслужились водичкой для запива, посмотрели друг другу в глаза, и Смирнов предложил:
- Со свиданьицем.
Разом махнули, синхронно запили и стали вразнобой закусывать. Закусили.
- А неплохо, - признался тесть.
- Вполне, - согласился Казарян. А у Смирнова дела, все дела:
- Ну, а теперь, Витя, рассказывай, как ты человека убил. - Тесть с Казаряном оплыли слегка, как пыльным мешком ударенные. Сказать ничего не имели, только глаза переводили со Смирнова на Виктора и с Виктора на Смирнова, который в момент, когда взгляды окончательно остановились на нем, успокоил их весьма своеобразно: - Да не Алексея, не Алексея! Он кого-то постороннего на днях по запарке застрелил. Ну, рассказывай.
Последнее уже к Виктору относилось. В теле, которое принятые сто пятьдесят только-только начали приводить в порядок, от смирновских слов где-то внизу, в самом копчике возник пульсирующий страх.
- Не хочу. Не могу. Не буду, - решил Виктор.
- Как же тебя понимать? - с угрозой спросил Смирнов. - Только что ты обещал рассказать все, а теперь в отказку играть собрался?
- Я хотел вам одному, а вы при всех...
- Вот что, Витя, - тихо сказал тесть. - Если ты думаешь, что все случившееся с тобой касается только тебя, ты глубоко заблуждаешься. Помимо всего прочего, ты - отец моей внучки. И все происходящее рано или поздно отразится на ее жизни, а значит, и на моей. Я имею право знать.
- Выходит, я один тут не при чем, - догадался Казарян.
- Роман может уйти. Но я заранее предупреждаю тебя, Виктор, что все ему расскажу. Он должен знать, он будет мне помогать. Начинай, - приказал Смирнов.
- Я боюсь, - признался Виктор.
- Бояться поздно, - надавил Смирнов. - Начинай.
- Тогда многое надо рассказать... - сдался наконец Виктор.
- Не многое, а все, - поправил его Смирнов и, разлив по трем рюмкам, добавил: - Мы выпьем по второй, а ты рассказывай.
...К тому времени, когда Виктор завершил свой рассказ, они выпили и по третьей, и по четвертой.
- Ты, Саня, хотел со смертью Алексея разобраться, а здесь вот какой наворот, - раскручивая нож на столе, констатировал Казарян. Нож противно позвякал. Тесть придавил ладонью казаряновскую руку с ножом, прекратил звон и сказал:
- Это не убийство, Виктор, это самооборона.
- Плесните мне, а? - попросил Виктор и растер ссохшиеся губы. Поплохело что-то.
- Я плесну, плесну, - пообещал Смирнов и вдруг увидел, что тесть и Казарян поднялись из-за стола. - Алик, Рома, вы куда?
- У нас, в отличие от тебя, вольный пенсионер, дела, - объяснил тесть Алик.
- Ты остаешься здесь? - спросил Казарян.
- Во всяком случае, до вечера, - ответил Смирнов.
- Не забывай, Саня, что из гостиницы ты ко мне переехал. Так что ночевать приходи вовремя, - предупредил на прощание Алик, а Казарян, застегивая расстегнутую до пупа рубашку - ему всегда было жарко - сказал, морща увесистый армянский нос:
- Странный симбиоз жанров, Саня. Гиньоль и оперетта.
Они ушли. Смирнов плеснул в стакан и, глядя, как пьет Виктор, спросил сочувствующе:
- Скажи мне, Витя, ты в эту заваруху по недомыслию попал или сам себе что-то доказать хотел?
- Я не люблю, когда меня за дурака держат. Но, в общем, вы правы: сам себе хотел доказать, что я не пальцем деланный и кое-что могу. Оказалось не могу. Вот такие пироги. А вы-то зачем в эту кашу лезете?
- Убили моего друга. Да, друга. Все мы - дешевые засранцы, Витя. Смирнов вылез из-за стола, положил руку на Викторово плечо. - Вот я, к примеру. Как я тебе объявил? "Алексей Борзов был моим хорошим приятелем". А все оттого, что у Алексея недостаточно хорошая репутация была в нашем вонючем социалистическом обществе. Как же, с уголовниками знался, комбинировал как-то не по-советски. Я, говнюк, застеснялся - приятель. Он - друг. И за его смерть ответят мне, другу.
- А милиция на что? - задал дурацкий вопрос Виктор. - Пусть она ищет.
- Она поищет, поищет, и найдет. Или тебя, или дурачка какого-нибудь подставленного.
- Прямо так уж! - обиделся за милицию Виктор.
- Да, конечно, не так, Витя. Но одно ты должен понять: это мое дело. Вот что: пойдем в комнату, ты там на тахте устроишься, я к столу с бумажкой и карандашом сяду, и ты еще раз расскажешь мне все. Может, какие подробности вспомнишь, новые детальки разные. Ведь ты - художник слова, ты же наблюдательным должен быть! А со стола потом уберем.
И все по новой. Виктор валялся на тахте и рассказывал, очень старался не упустить что-нибудь. Смирнов слушал, изредка записывая конкретные вещи: имена, места действия, фразы, отдельные слова. На этот раз трудились часа полтора.
- Мне бы сотку за труды, - потребовал Виктор, окончив повествование.
- Заработал, - согласился Смирнов. - Налью. Но позже. Ты сначала побрейся, душик прими, бельишко чистое надень. Я на кухне приберусь и налью.
Так и сделали. Когда бритый, распаренный и даже розоватый Виктор в чистой рубахе и свежих брюках явился на кухню, на столе стоял стакан с соткой, а рядом лежало румяное яблоко.
Уселись. Виктор быстро выпил и медленно жевал яблоко. Наблюдая за этим несложным процессом, Смирнов задумчиво сказал:
- Начать, конечно, надо было бы частым бреднем, с мелочевки, с маяты... Но ты у меня не в порядке. В запое, да и с хребтиной основательно переломанной. В тряпку они тебя превратили, которой пол вытирать. А ты должен быть злым, сообразительным, реактивным, как таракан. Есть предложение, Витя. Пойдем погуляем, а?
- А что? Можно и погулять! - храбро возгласил Виктор. После душа и сотки воспарил.
- Тогда так. Когда мы к тебе шли, я посмотрел на всякий случай, что и как. Вроде бы наблюдения нет. Но береженого бог бережет. Проверимся еще раз. Я сейчас пойду, а ты ровно через десять минут выходи и спускайся к Самотеке по переулку. Садовое напротив Цветного перейдешь, под мостом. Там хорошее пространство, и я как следует все рассмотрю. Встретимся на углу Садового и Трубной улицы.
Маленький-маленький Виктор переходил Садовое. У светофора постоял. Побежал, что хорошо. Ну, а людишки какие вокруг? Подходящие людишки. Поворот, и через Цветной. Кто там за ним из тех, с кем вместе Садовое перешли? В общем, чистенько.
- А теперь куда? - осведомился Виктор, подходя.
- А теперь, Витя, на пустырь, где ты конюха застрелил.
- Не пойду, - заупрямился Виктор.
Смирнов обнял его за плечи, заглянул в глаза, объяснил, успокаивая:
- Да что ты, дурашка! Там сейчас не страшно. - И повел.
И, действительно, не страшно. Пустырь был заброшенный, вздыбленный, и до того отвратительный, что даже дети на нем не играли. По-прежнему посередине возвышался трактор, как памятник неизвестным строителям, поставленный здесь навсегда.
- Откуда ты его увидел в первый раз? - спросил Смирнов.
- Вот отсюда, - Виктор остановился метрах в семи от трактора.
- А с какого места он гулять начал?
Виктор дробной рысью пересек пустырь и остановился, показывая, где был стрелок, остановился меж развалин кирпичного дома. Прихрамывая, доковылял до него Смирнов.
- Симпатичное местечко, - с удовлетворением отметил он. - Есть где завалиться. Ну-ка, поищи, Витя.
- А что искать? - спросил Виктор.
- Ты слабоумный у меня, что ли? Гильзы искать, гильзы! - возмутился Смирнов и присел на подходящий обломок стены. - Ищи давай, ищи.
Смирнов тихонько насвистывал "Дымилась, падая, ракета...", а Виктор на четвереньках перемещался между развалин, тщательно разглядывая замусоренную землю.