(1903–1996)
Где?
Все, что навек ушли во тьму,
чей разум вечностью утишен —
когда, и где, и в чьем дому
их тихий зов бывает слышен?
Коль он предвестье, то к чему?
Ведь — без сомнения — они
живут в стране блаженной ныне,
где весны длятся искони,
где бледен берег звездной сини
и где не наступают дни.
Зачем так часто нам слышна
их жалоба, — зачем, как птица,
мех гулких стен скользит она
и так отчаянно стучится
в стекло закрытого окна?
О чьей твердят они беде,
в разливе сумрака над садом
забыв о скорби и суде?
Они томятся где-то рядом,
и сетуют? Но где же, где?
Голоса
Больной не спит; он издалече
внимает сумрачные речи
вещей: оконной рамы всхлип,
разболтанной кровати скрип,
глухое тиканье часов,
шуршание вдоль плинтусов,
несчастной кошки долгий вой
и стук шагов по мостовой;
Пьянчужка, пропустивши чарку,
бредет по направленью к парку,
где каплет желтая листва,
где, слышимый едва-едва,
под банджо голос испитой
вздыхает о земле святой,
перевирая текст псалма:
бред воспаленного ума;
Обрывок старого романса
и пляска мертвецов Сен-Санса,
фанфар полночный унисон,
погасших звезд немолчный стон,
о мертвых детях плач без слов,
и трепет влажных вымпелов,
и женский смех, и лай собак,
и колокольца мерный звяк;
Старанье крохотной личинки —
она грызет сиденья, спинки,
ко всем событиям глуха, —
и резкий окрик петуха,
затем другой, в ответ ему;
зверь, что влачит людей во тьму,
зевает, мрачен и велик, —
нет, это тонущего крик!
И совесть, как сверчок, стрекочет,
и червь забвенья душу точит,
жужжит во тьме пчела мечты,
сомнений ползают кроты…
И мышь во мраке что-то ест.
А там, где замаячит крест —
там чахлой смелости росток
и возбужденной крови ток.
Ледок, на ручейке хрустящий,
и колокол, во тьме звонящий,
процессий шаркающий шаг,
и слово — неизвестно как —
звучит сквозь море тишины;
полет серебряной струны,
будильник, что идти устал
и сердца треснувший кристалл.
Да, сердце бедное не дремлет,
и ждет, и постоянно внемлет.
Молчит забота. Меркнет свет.
Вопросы есть. Ответов нет.
Геррит Ахтерберг(1905–1962)
Распутин
Он жен чужих лишал одною фразой
стыда и воли, и в объятья звал,
и страсть преподносил, как ритуал,
в чаду религиозного экстаза.
Он сглаживал и исцелял от сглаза,
царевич жил, ему благодаря.
Над Петербургом, над двором царя,
тень мужика висела, как проказа.
Юсупов. Танцы, женщины, вино.
Отрава. И — пока еще темно —
в Неву, и — двадцать пуль на всякий случай.
На лед он руку выпростал одну,
но захлебнулся и пошел ко дну
как жребий власти, некогда могучей.
Освенцим
Об этом ветер говорит сурово,
не ведая, о чем его рассказ.
Нет никого, кто помнил бы о вас,
и ныне я твержу об этом снова.
Растаял и воздухе замолкший глас,
о том, что было, — ни строки, ни слова;
из тьмы кромешной не расслышать зова,
последний отсвет памяти погас.
Вагон отцеплен в дальнем тупике,
на рельсах смерти брошен и забыт.
Ждать — тяжело, надеяться — напрасно.
И надпись, мелом на дверной доске
Начертанная четко и бесстрастно,
о пункте назначенья говорит.
Из поэтов Германии
Август Вильгельм Шлегель(1767–1845)
«Святой Лука, рисующий Мадонну»
Увидел сон святой Лука:
«Твоя да трудится рука
Над новою картиной:
Мадонны лик запечатли,
Дабы народы всей земли
Склонились к ней, к единой».
Ответствуя на оный глас,
Лука побрел в рассветный час,
Надев наряд нехитрый,
С покорством вящим на лице,
С кистями, с красками в ларце,
С мольбертом и палитрой.
Так, чистым помыслом ведом,
Лука пришел к Марии в дом
И был радушно принят;
Он слова испросил, дабы
Проведать, что его мольбы
Мария не отринет.
«Мне провидение дало
В дар живописца ремесло, —
О, снизойди к моленью:
Я б счастья высшего достиг,
Когда бы твой пречистый лик
Подверг запечатленью».
Она рекла: «Не утаю,
Ценю и знаю кисть твою,
Мой Сын любезен оку
В картинах твоего письма,
Хотя уже давно весьма
Отъят к первоистоку.
Свою же бренную красу,
Что в дар Всевышнему несу,
Всегда я отрицала:
Жила, мирское прочь гоня,
Никчемны были для меня
Уборы и зерцала».
Лука же отвечал: «О нет!
Господь, познавши твой расцвет,
Не зря назначил час твой:
Не видь в зерцале красоты,
Но да яви свои черты
Пред благочестной паствой!
Для верных стать благоволи,
Когда отыдешь от земли,
Главой Божьей свиты, —
Дабы, спасенья восхотя,
Могли и старец, и дитя
Твоей просить защиты!»
«Уместно ль быть мне в сей чести?
Я сына не смогла спасти —
О, сколь сие плачевно!
Как все, чья жизнь идет к концу,
Всемилосердому Отцу
Молюсь я ежедневно».
«О, Дева, уступи! Зане
Виденье зрить случилось мне
В божественном порыве, —
Был данный мне наказ таков:
Тебя для будущих веков
Сберечь картиной вживе».
«Что ж, будь по слову твоему;
Однако, приступив к письму,
Мою напомни младость,
Былые годы возвратя:
Пусть на руках моих дитя
Играет мне во сладость».
И вот уже святой Лука
Доску прознаменил слегка,
Мадонны лик наметил, —
Спокойство в доме и уют,
Лишь ангелы легко снуют,
И долог день, и светел.
И ангелов учтивых рой
Луке то услужал порой,
То медлил восхищенно, —
И вот, во славу мастерству,
С доски воззрились наяву
Младенец и мадонна.
Настала ночь и прерван труд:
Почти законченный этюд
Отставлен поневоле.
Со вздохом произнес Лука:
«Пока не высохла доска,
Отыду я дотоле».
Прошло совсем немного дней —
Опять Лука стучится к ней,
К божественной невесте, —
Ее же боле нет в дому;
Он к удивленью своему,
Внимает некой вести:
«Мария от земного сна,
Как вешний цвет, пробуждена,
Притом совсем особо:
В неописуемом свету
Она в Господню высоту
Вознесена из гроба».
И, потрясен, о той поре
Возвел художник взор горе,
Исполнен благостыни, —
Работе положил предел:
Он прикоснуться не посмел
К неконченой картине.
И стало, как Лука предрек:
Проведал каждый человек
Слова молвы изустной, —
И пилигримы потекли
Тогда со всех концов земли
Этюд узреть искусный.
Пленялся христианский взгляд
Красою сей тысячекрат,
Назначенной вовеки
Святить и доски, и холсты,
Являть любви и чистоты
Хотя бы отсвет некий.
Однако Рафаэль святой
Был послан горней высотой
В края земной юдоли,
Чтоб сей прилежно повторил
Нам светлый лик, который зрил
На Божием престоле.
Он, беспорочен и велик,
Пречистой Девы ясный лик
Пленять земные взоры
Оставил навсегда, — а сам
Опять вознесся к небесам,
Во ангельские хоры.
«Благовещение»
Спокойствует она, не уповая
На жребий, что ее в грядущем ждет:
Она сидит безмолвно у ворот;
Смиренье — красота ее живая.
Смотри! Приходит юноша, и вайя
В его душе чудесная, и вот
Мария удивленно привстает,
Блаженный трепет преодолевая.
Торжественны слова гонца и жест:
«Мария, стань превыше всех невест,
Ответствует всеблагостному зову».
Она же, руку к сердцу приложив
И усмиряя внутренний порыв,
Речет: «По твоему да будет слову».
«Поклонение пастухов»
«Поспи хоть в яслях, о моя отрада!
Я так слаба, — однако не беда,
Что ночь темна, что хижина чужда», —
Рекла Мария, пеленая чадо.
Но услыхала: «Сетовать не надо!
Мы, пастыри, оставили стада,
По слову ангела пришли сюда
Для одного-единственного взгляда».
Под кров они вступают, — в тот же миг
Становится вертеп убогий залит
Лучами, что струит младенца лик, —
Ликуют пастухи и Бога хвалят,
И девственная мать озарена
Спасителем, разверзшим ложесна.
«Три волхва»
Седые, мы пришли к сему порогу,
Из дальних стран проделав путь немалый:
Знак путеводный, светоч небывалый —
Звезда указывала нам дорогу.
Свирепый Ирод нищему чертогу
Да не грозит кровавою опалой:
Сей Вифлеем, сей город захудалый,
Отныне стал многоугоден Богу.
Все то, чем наша родина богата,
Слагаем пред тобой и медлим рядом,
Поскольку здесь — дары земли всего лишь.
Тебе подносим ладан, смирну, злато,
О Мудрость во плоти, хотя бы взглядом,
Быть может, нас утешить соизволишь?!
«Святое семейство»
Создатель, землю заново творящий,
Сложи персты! Сошедший к миру ныне,
Ты дал ему достоинство святыни,
Как то назначил Твой Отец всезрящий.
Легко узнать по преданности вящей
Обручника в седеющем мужчине, —
И с ними — та, которая на Сыне
Остановила взор благоволящий.
Любвеобильней, чем земные дети,
Младенец руки тянет к Иоанну, —
Кудрявый отрок истово взволнован
И как бы говорит: «Тебе на свете
Лишь одному служить вовеки стану,
И Твой да будет путь приуготован».
«Иоанн Предтеча в пустыне»
Он мощью полн и юной красотой,
Пустынею дана ему свобода:
Лишь от акрид вкушает он, от меда
И препоясан шкурою простой.
Избрав жильем сей край необжитой,
Он в чувстве чист и в чаянье исхода,
Когда грядущего спасенья рода
Своей взыскует верою святой.
Он безучастен к горестям и бедам,
Над ним — скала, у ног его — родник,
Меж тем провидцу день грядущий ведом:
Главу склоняя, молвит он в сей миг:
«В сравнении с тобой, идущий следом,
О, как суров я, как я груб и дик!»
«Mater Dolorosa»
Священной жертвы час настал и минул,
Алтарь в крови по воле злобной власти, —
И прободенные гвоздями пясти
Христос по сторонам креста раскинул.
Он видит тех, на коих страх нахлынул,
Но кто вблизи, не чая горшей части,
Еще следит в отчаянье и страсти,
Чтоб их кивком распятый не отринул.
Она бледна, заламывает руки,
Глаза угасли в тягостной печали,
Одна лишь скорбь Марией ныне движет;
Такой не ведать смертным горькой муки,
Той, о которой речено вначале:
«Оружье душу и твою пронижет».
«Вознесение Марии»
В чем этой дивной легкости причина?
Сколь свет отраден горнего простора!
Там, в чистых небесах, открыт для взора
Великолепный трон Отца и Сына.
Туда! Туда! Быть с ними воедино
Я уповаю и легко и скоро, —
А вы, ученики, моя опора,
Возрадуйтесь: пришла сия година!
Так, облаком и духом возлетая,
На крыльях ангелов уже высоко
Вознесена она в простор небесный, —
И все светлее красота святая
Отъемлемой в предел первоистока
Божественной невесты неневестной.
«Богоматерь во славе»
Все ангельство покорствует велико,
Угодники склоняются с мольбой
И шлют хвалу тебе наперебой;
В небесных сферах царствует музыка.
Сияя горней благостию лика,
Отмечена высокою судьбой,
Идешь — и с нежностью несом тобой
Ребенок, победивший смерть владыка.
И ты, чей отпрыск мирозданье спас, —
Ты дочь Ему, Кого сама взрастила!
Ты ослепительна для смертных глаз,
Божественности чистое мерило, —
О, вечная любовь, с которой нас,
Мария, ты навеки обручила!
«Кающаяся Магдалина»
В дни юности, томима властью тела,
Она свою любила красоту,
Был ввергнут дух ее во слепоту,
Огонь греха над ней царил всецело.
Но время шло, ее душа созрела,
Склонилась Магдалина ко Христу,
Отвергла всю мирскую суету
Во имя благодатного удела.
Нагая, в одиночестве, в тиши
Теперь она раскаяньем безмерным
Взыскует искупленья прежним сквернам:
В пустыне кайся, грешница, в глуши, —
Затем, что вид страданий покаянных
Смущенье властен поселить в мирянах.