ннадзаро(1456–1530)
К Икарийскому морю
Здесь пал Икар. Здесь каждая волна
Следы крылатого хранит поныне.
Здесь путь его закончился в пучине,
И поколеньям зависть суждена.
Да, эта смерть вполне искуплена,
Паденье привело его к вершине.
Блажен, кто так погиб, о чьей кончине
Песнь пропоют в любые времена.
Таится радость в неизбывном горе:
Он, словно голубь, взмыл за облака
И принял гибель в голубом просторе, —
Но именем его уже века
Необозримое грохочет море.
А чья могила столь же велика?
Уго Фосколо(1778–1827)
К Флоренции
Хвала тебе, о брег, — тебя в долине
Ласкает Арно столько лет подряд,
Степенно покидая славный град,
В чьем имени рокочет гром латыни.
Здесь вымещали гнев на гибеллине
И гвельфу воздавали во сто крат
У твоего моста, который рад
Прибежищем служить поэту ныне.
Ты, милый берег, мне милей вдвойне:
На эту почву поступью небесной
Ступала та, что всех дороже мне, —
Здесь я впервые встретил чистый взгляд,
Здесь я вдохнул — мне прежде неизвестный —
Ее волос волшебный аромат.
Автопортрет
О ком мне плакать, как не о себе.
Я худ лицом, глаза полны огня;
Пытливый взор страданием отмечен;
Уста молчат, достоинство храня;
Высокий лоб морщинами иссечен;
В одежде — прост; осанкой — безупречен;
Привязан ко всему не доле дня;
Угрюм, приветлив, груб, чистосердечен:
Я отвергаю мир, а мир — меня.
Не манит ни надежда, ни забава;
Как радость, одиночество приемлю;
Порою доблестен, труслив порой, —
Я робко голосу рассудка внемлю,
Но сердце бурно тешится игрой.
О Смерть, в тебе и отдых мой, и слава.
Из итальянских поэтов Швейцарии
Франческо Кьеза(1871–1973)
«Законами и звездами чреватым…»
Законами и звездами чреватым,
лишенным божества и красоты
предстало небо человеку: «Ты
не центр Вселенной, ты — ничтожный атом».
Ответил человек: «Я мнил богатым
себя среди руин, но сны пусты;
сны — лишь предвестье жизни, как цветы,
что завязь предвещают ароматом.
Отрадно, если вера мне дана,
но только знанье — правый путь к вершине,
и жребием душа не смущена:
я в царстве мысли создаю твердыни,
утраченные мною в царстве сна. —
и я не сплю, я существую ныне».
«Весенний сумрак, ночь — и все вокруг…»
Весенний сумрак, ночь — и все вокруг
цветет. И город в золотые блестки
оделся, как на сказочном наброске
обласканный весной волшебный луг.
О луг златой, что наводнили вдруг
мелодии, напевы, отголоски,
и золотые потекли полоски
во все концы, на север и на юг.
И жизнь шумит, и с ней молва людская,
что медленней и тяжелей течет,
под горним светом звезд не умолкая, —
как будто в темной глубине пород
земли, цветущей в ожиданье мая, —
глухое бормотанье тайных вод.
«И был закон, народ, в тебе — мерило…»
И был закон, народ, в тебе — мерило,
Твоя судьба тебе же вручена.
Приемли мир и не жалей зерна
Земле, что недра для тебя раскрыла.
Раскована мыслительная сила —
Так разогни же смело рамена,
Как раскрывает все цветы весна
Навстречу блеску горнего светила.
Проснись, о человек, и позабудь
Неверие, лукавство и коварство.
Узри лежащий пред тобою путь —
Прославя доблесть и презрев мытарства,
Вступи же в кузницу судьбы и будь
Скипетродельцем собственного царства.
«На небесах высоких торжество…»
На небесах высоких торжество;
Там град бесстенный отверзает двери,
И ветр веков, скользя по эфемере,
Приумножает красок волшебство.
И рвенье человека таково,
Что, глядя на миры в небесной сфере,
В костер, пылавший у него в пещере,
Он обронил ребенка своего.
Увы, нам непостижен град верховный,
Младенцы, мы игре своей греховной
Творим кумиров детскою рукой, —
А наши очи, что в блужданье праздном
Предали фантастическим соблазнам,
В щепоти праха обретут покой.
Из поэтов Мальты
Джузе Мускат-Аццопарди(1853–1927)
Залив Марсашлокк
Какая ночь, какая тишь в просторах!
Луна в заливе занята игрой —
Меж волн шныряет, множится в повторах:
Все волны моря — на один покрой.
В серебряных деревьях — тайный шорох,
И тени простираются порой
К тем синим облакам, среди которых
Клубятся звезды, как пчелиный рой.
Какая тишь! Как долго мир беззвучен!
Уснуть не смею: только ждать могу —
И, наконец, услышу скрип уключин, —
И вот уже бредет пастух с отарой,
И резко на восточном берегу
Бледнеют небеса над Деллимарой.
Рынок так рынок!
На мерки продается тут зерно,
На дюжины — что яйца, что ириски,
На бочки, разумеется, вино,
На штуки — тыквы, ну, а суп — на миски.
Изюм — на горсти, так заведено,
Миндаль — на кучки, а треска — на снизки,
На связки — лук, на ярды — полотно,
Мука — на фунты, на бутыли — виски.
Размер, подсчет — на вкус, на дух, на цвет,
Тюки, мешки, рулоны, кучки, бочки —
Все продается, исключений нет.
Пусть покупают кто во что горазд!
Издатель, счет переведя на строчки,
Газету, да и совесть, распродаст.
Дун Карм(1871–1961)
Полярная звезда
Когда, устав от дне́вного труда,
я покидаю города горнило —
на севере я зрю тебя всегда,
исконно неподвижное светило.
Пока сестер счастливых череда
вокруг тебя танцует легкокрыло,
как мать, следишь за ними ты, звезда,
благоразумья верное мерило.
Лишь ты одна, недвижная вовек,
ведешь к заветной цели морехода
сквозь ураган и яростную тьму, —
и если брата иль отца на брег
чужой и злой закинет непогода,
то подари надежный кров ему.
Развалины(Теми Заммиту)
Там, где к земле течет лазурь небес
И зелень всхолмий взлет остановила —
Еще фундамент ветхий не исчез:
На нем когда-то возвышалась вилла.
Ревнитель древний, римский камнерез,
Нам завещал мозаику настила;
Увы — ни колоннаду, ни навес
Столетий череда не пощадила.
Ни статуй мы, ни портика не зрим:
Все, что какой-нибудь матроны ради
Любовно здесь воздвиг могучий Рим, —
Все испарилось утренней росой,
И только между плитами, в засаде,
Хохочет Смерть с клепсидрой и косой.
Виет Ирда
Когда лучей закатных бахрома
Над склонами трепещет в пляске дикой —
Смотрю туда, в долину, где дома
Стоят средь пальм и тишины великой;
Когда к рассудку подступает тьма,
И отдых жаждет стать его владыкой,
И пусто все — лишь ветер от холма
Доносит песню жницы смуглоликой, —
Внемлю тому, чего не слышно днем:
Доносят в шелесте своем сады
Немые вопли ртов, забитых глиной, —
В который раз я думаю о нем,
О том, кто был виновником беды, —
И слышу поступь смерти над долиной.
Николь Бьянкарди(1904–1987)
Портрет
Из-под Зеббуджа. Нынче — городской.
Хотя и духовидец, но эмпирик.
В стихе мальтийском — словно в мастерской.
Поэт — бесспорно! И трибун, и лирик.
Высок и худ. Достаточно мирской.
Одет — в сутану: значит, все же клирик.
Любитель славы. Да еще какой.
Однако не клюет на панегирик.
Экс-библиограф. Сложная судьба.
Сейчас — уже на пенсии. При этом
И не ослеп, и не нажил горба.
В литературе — держит старшинство.
Наставник — молодым. Отец — поэтам.
Пускай растут! Куда им до него.