– Если я могу вам чем-то помочь… – Тут лицо Уярака словно освещается, и он говорит увереннее и громче: – Мы говорили о вашем отце. О ритуале. Вы узнали что-то еще?
Рука Анэ лезет в карман и крепко сжимает зуб-амулет. Пальцы обжигает, но она продолжает держать – ей хочется верить, что так она наполняется силой погибшего Анингаака.
– Нет… еще ничего не узнала.
Уярак молчит несколько мгновений. Лицо его напряжено.
– Возможно… возможно, он хотел таким образом вас уберечь? Может, что-то произошло… пошло не так… и он захотел отправить вас в будущее, чтобы с вами не случилось никакой трагедии.
Анэ сжимает зуб так, что ноют пальцы.
– Может быть, – тихо отвечает она, продолжая в упор смотреть на его длинные камики[11].
– Вы куда-то шли? Можем пройтись вместе.
Анэ кивает и поворачивается к морю. Ей хочется уйти подальше от домов и от людей, которые уже не решаются идти к берегу. Она начинает спускаться, и Уярак идет рядом с ней.
– Каким человеком был ваш отец? Если это, конечно, не тайна.
Она вспоминает темные глаза Уярака, видит в них цветные дома, снег и море. В голове уже рисует себе темную воду, шипящую белую пену и лунные блики. Волны такой силы, что капли долетают до холма.
– Он был сильным. Страшным. Хорошим. Справедливым… – Она оборачивается и пытается взглядом отыскать тела сов, но тут же понимает, что их давно уже должны были убрать, и возобновляет шаг. – Он поступал с людьми так, как нужно было. Оставался сильным. Очень… самым великим ангакоком на свете.
Уярак вздыхает и что-то бормочет себе под нос.
– Как вы думаете к нему вернуться?
Анэ хочется осесть на снег и лечь, закрыв лицо руками. Но вместо этого она продолжает идти, сжимая зуб, и поправляет свободной рукой налипшие на лоб волосы.
– Я не знаю. Я не ангакок.
– Вы с Апитсуаком спасли не одного человека за эти дни.
– Я не ангакок, – повторяет она жестче.
– Я понимаю, что вы пока не ангакок… в полном смысле этого слова. Но почему вы так этому противитесь? В конце концов, лучшие ангакоки именно женщины.
На это у Анэ нет четкого ответа. Она даже не может собрать воедино свои мысли. У нее получается лишь издать тревожный смешок и, опустив голову, тщательно разглядывая все оттенки снега под ногами, пробурчать:
– Потому что я не хочу быть как отец.
– Такой же сильной?
– Такой же жестокой, – вырывается у нее прежде, чем она успевает об этом подумать.
Анэ задерживает дыхание. В висках глухо стучит кровь. Вдалеке раздается протяжный вой – и вновь все затихает. Там, между высоких холмов, все гремит и правит большая снежная буря.
Отец не может быть жестоким, не может, он все делал правильно. Анэ пытается прогнать из памяти его образ, но он упрямо восстает далекой черной тенью.
– Вы можете быть добрым ангакоком. Добрым, но справедливым. Вы никому не сделали зла.
Над ними с громким криком пролетает белая птица.
– Я не знаю, кем могу быть, – тихо говорит Анэ, но на этот раз решается заглянуть в глаза Уяраку – в его глубокие чистые глаза.
– Мы все живем, не зная, чего хотим, – задумчиво отвечает Уярак, глядя куда-то на море, на потрескавшиеся льдины. – До поры до времени. Рано или поздно наступит что то… как бы так сказать… переломное. То время, после которого вам придется сделать выбор.
– Быть ангакоком или человеком? – с грустной усмешкой спрашивает Анэ.
Ей хочется укрыться, спрятаться от слов Уярака, сделать вид, что их никогда не было. Но в горах снова завывает нечто нечеловеческое, и улыбка сползает с лица Анэ. Уярак быстро поворачивается к горам, в которых клубится буря. Они смотрят на нее долго – так долго, что Анэ уже и забывает, о чем шел разговор. Что-то вдалеке, в густой искристой буре, словно зовет ее и манит к себе – и тело откликается приятной дрожью, и руки сами устремляются вдаль. Она легонько бьет себя по рукам и вновь поворачивается к Уяраку.
– Любой выбор, – продолжает он, тоже смотря на Анэ. – Пойти на сторону света, принять, простить… или ничего не менять и погружаться вниз. Туда, где еще хуже.
– Но как понять, где свет?
– А это то, почему все мы несчастны и боимся, – с легкой улыбкой говорит Уярак. – Потому что свет отыскать не так-то просто.
Они молчат.
Анэ не знает, за какую мысль ей ухватиться, поэтому берется за первый попавшийся вопрос:
– А у вас был такой выбор?
– У меня? Конечно. – Уярак протирает руками лицо, покрасневшее от холода. – Жена моя умерла, и мы остались с дочкой одни. Горе было настолько невыносимым, что я, стараясь забыться, начал пить каждый день. И поначалу это помогало. Я больше не чувствовал боль, и мне казалось, что я справился и все худшее позади. Пока не очнулся в грязном темном доме и не услышал тихий хрип. Пошатываясь от сильного похмелья, я добрался до следующей комнаты. Дочь лежала и уже не могла кричать, вся синяя была. И я вдруг представил, как напиваюсь, засыпаю и умираю… а она остается одна. И лежит и кричит в комнате, а прийти к ней некому, никто даже и не узнает. Только тогда я смог выбрать, как мне жить дальше. Обратиться ли к свету.
Анэ смотрит на Уярака внимательно, пытаясь разглядеть в нем следы душевной боли, но видит лишь самого обычного, спокойного человека.
– В горах зарождается зло. И мы можем либо попробовать с ним бороться и защитить все, что нам дорого, либо сдаться и исчезнуть. В любом случае мы покоримся смерти – не сейчас, так через много лет. Но у нас есть выбор. Как был передо мной, как есть сейчас у вас. И делаем мы его каждый раз. Я мог бы поиграться в хорошего отца один день, а через неделю снова напиться и оставить дочь кричать от голода… Но я больше никогда не хочу увидеть ее глаза, полные слез. Это мой выбор, и я сознаю его последствия.
– Но если мы умрем, будет ли это важно? – задумчиво спрашивает Анэ, пытаясь справиться с нарастающей грустью.
– Вы задаете хорошие вопросы, но ответ должны найти сами.
– Почему?
– Я могу сказать многое, но лучшим ответом будет путь, который вы пройдете.
Анэ тяжело выдыхает, смаргивая горячие слезы. Пытается обратиться к природе, но все, что она может видеть, – это как будто придуманный ею силуэт отца и давно уже убранные с земли мертвые совы. Зуб в ладони перестает обжигать, но Анэ все равно чувствует, что он там.
Отец. Анингаак. Апитсуак. Она сама. Их силы будто сливаются воедино в этом месте, и она уже не может отличить себя от остальных ангакоков – словно по-настоящему могущественная сила состоит лишь из боли, жестокости и смерти.
Анэ пытается отыскать взглядом кого-то из людей впереди, но может разглядеть лишь безжизненные темные фигурки, попавшие в ловушку, забитые в угол, снующие туда-сюда в страхе и с беззвучным криком. Тоже жестокие, но менее сильные. Дай им истинное могущество – они быстро станут такими же, как отец.
И, кажется, будут правы.
Анэ медленно переводит взгляд на Уярака – он стоит рядом с ней и молчит, смотря то на нее, то куда-то в сторону. Дает время подумать. Она заставляет себя вспомнить, как осторожно и крепко он нес на руках свою дочь, как не отходил от нее ни на шаг – но при этом тут же побежал спасать Тупаарнак, как только услышал зов о помощи. Вспоминает Апитсуака, без которого она давно бы потерялась и умерла в первой же схватке с духами.
Пытается рассмотреть хоть кого-то из людей, кто напоминал бы ей человека, но видит только Уярака. И все тускнеет. Небо затягивается тяжелыми серыми облаками. Ветер нарастает, сгущаются искры. Под ними блестит заледеневшее у кромки море, но Анэ напрягает глаза и вглядывается в далекую синюю воду.
Рядом раздается дикий, животный смех – льется по воздуху и оседает в ушах. Долгий, заливистый, переходящий в собачий лай. Анэ застывает, глядя на волны и не решаясь обернуться, – все ее тело наливается такой жуткой усталостью от борьбы и духов, что она хочет просто зайти в море и задохнуться подо льдом. Но это лишь первая мысль, неловкая, та, которую она еще не успела себе запретить, – в следующее же мгновение Анэ делает глубокий вдох и оборачивается на источник смеха.
Уярак тут же шикает на нее, призывая молчать.
С соседнего холма на них смотрит синее человекоподобное существо. Длинными когтями оно цепляется за землю и смотрит, словно выискивает. Оно взмахивает тонкими черными волосами, беспорядочно торчащими во все стороны, и медленно, постоянно принюхиваясь к земле, ползет вперед.
К берегу. Прямо к ним.
Уярак резко хватает Анэ за руку. Преодолев желание вырваться, она сжимает его ладонь в ответ.
– Нужно заманить его в прорубь, – шепчет она.
– А дальше? – тихо спрашивает Уярак, не сводя глаз с существа.
– Махаха небольшой и не очень умный. Мы можем найти прорубь, где лед еще целый, заманить его туда и заставить наклониться над водой. Сбросим, и он уплывет.
Уярак медленно кивает. Существо поднимает синюю голову к небу, и по воздуху разносится долгий оглушающий смех.
– Тогда стойте здесь.
– Нет, я пойду! – слишком громко говорит Анэ, и Уярак тут же на нее шипит.
Но поздно.
Махаха останавливается, шумно втягивает носом воздух и вновь начинает смеяться. Под истошный смех существа Анэ делает несколько шагов вперед – твердых, уверенных, насколько может, – и протягивает ему руку.
Синее существо подбегает к ней и останавливается. Обнюхивает ее руку. Заглядывает в глаза своими пустыми белыми глазами без зрачков и широко улыбается, обнажая пасть, полную кривых, но острых зубов. Во рту Анэ едва успевает разглядеть копошащиеся личинки.
Она старается замедлить дыхание. Успокоить бешеный стук сердца. Рука ее пульсирует, рот сам раскрывается в ответной улыбке, и существо довольно кивает своей человекоподобной головой. Анэ заставляет себя не смотреть на его длинные когти, покрытые черной грязью и желтым налетом.
Дрожащей рукой она манит его вниз, к морю. Махаха сразу откликается на жест и идет вслед за Анэ, разбрасывая длинными руками комья снега. С замиранием сердца она идет вдоль берега, выискивая глазами прорубь. Уярак следует за ней – спокойная темная фигура, – и от его вида Анэ становится легче.