– Я! ТЕБЯ! УБИЛА! – гремит голос, соединяясь с кипящей водой и далеким скрипом колес.
Анэ слышит стук собственного сердца лучше, чем голос Седны. Заставляет себя выдохнуть и, немного помедлив, вновь вдохнуть морозный воздух. И еще раз, и еще.
Шаги становятся все громче, эхом отбиваясь от стен.
Усиленно вспоминая, зачем она здесь, Анэ выпрямляется и медленно выходит из укрытия.
Каждый ее шаг слышен по всей пещере. Анэ освещает ледяной свет. Она представляет свое напуганное лицо в лунных бликах.
И чувствует, как смотрит на нее большая старая женщина, махая обрубками рук.
– Ты меня убила. Но я возродилась. Возродилась ангакоком, – говорит она, не напрягая голос и зная, что Седна прекрасно ее слышит.
Вокруг начинают кружить тени, они стонут ей что-то непереводимое. Анэ перестает видеть темноту и стены вдалеке – лишь тени, бесчисленное их множество, что заглушает все своим гулом.
Анэ позволяет себе громко выдохнуть ледяной воздух. Вдохнуть еще раз, поглубже. Легкие обжигает мороз, но Анэ стоит твердо и не позволяет себе вымолвить ни слова. Выдыхает и вдыхает еще раз. Прислушивается к своему телу – но все ее чувства, вся сила, что прежде клубились и разгорались внутри, теперь затихли.
Тени отступают, и из тьмы бесконечного коридора бесшумно выходит женщина.
Огромная, старая, с круглым испещренным морщинами лицом и длинными волосами, что вьются до самой земли. В черных прядях запутались рыбы – они копошатся, передвигаясь снизу вверх и обратно. Седна размахивает обрубленными руками – там, где ее собственный отец отрезал кисти, краснеют раны. Время их так и не залечило.
Седна начинает бежать.
Земля грохочет от каждого ее шага. Размахивая короткими руками и тяжелой копной волос, она рассекает воздух и очень быстро оказывается рядом с Анэ.
Все это время Анэ не двигается – не может заставить себя сделать ни шага. Она столько раз уже представляла себе богиню, но ничто не могло подготовить ее к тому огромному, старому, уродливому образу, что она увидела. От ее тела пахло морем, рыбой и кровью.
Мгновение – и волосы опутывают Анэ, стягивают ее горло. Она не видит ничего, кроме темных волос и рыб.
Весь мир исчезает. Анэ закрывает глаза, не в силах ни закричать, ни сопротивляться. Все замедляется, и она отчаянно хватает ртом воздух в попытках дышать. Ничто больше не пробивается сквозь сплошной ряд волос. По коже ползет что-то липкое и пахнущее так, что Анэ хочется тут же умереть.
– Буковник… – хрипит Анэ еле слышно, – перемещение… во времени.
И тут же делает судорожный вдох. Волосы отступают, освобождая ей обзор. Перед глазами открывается все та же темная пещера, почти всю ширину которой занимает огромное тело Седны и ее волосы, покачивающиеся на застывшем сыром воздухе. Анэ подавляет в себе желание спрятаться, закрыться руками от длинных грязных волос – только дрожь в пальцах выдает ее истинные чувства.
По земле проходит несколько огромных крабов. С клацаньем они подползают к Анэ и окружают ее ноги, нетерпеливо покачиваясь.
– Повтори, – раздается тяжелый голос.
Анэ смотрит на ее волосы. Сверкающие от жира, липнущие к морщинистой коже, с плывущими по ним маленькими рыбками. Они развеваются от каждого слова, каждого маленького движения богини. Анэ заставляет себя смотреть только на них, но краем глаза то и дело ловит сверкающие белые глаза, смотрящие прямо на нее. Неотрывно, не моргая.
– Буковник. Мой отец использовал его… для ритуала, – выдавливает из себя Анэ.
– Ты была с ним заодно? – гремит голос, и Анэ едва заставляет себя дышать.
В животе крутится, взрывается боль. Анэ сжимает в кулаки совершенно мокрые ладони, пытаясь собрать остатки своей силы, обратиться к пещере, к отцу, чей дух должен быть где-то в Адливуне.
– Нет. Я ничего не знала, – медленно говорит она.
Седна издает глубокий вздох, от которого трясется вся пещера. Крабы подбираются ближе, хватая за ноги, – Анэ их не чувствует, но видит, как они стоят на ее ступнях и клацают, клацают, клацают.
Где-то сзади бурлит вода. Трясутся котелки. От пара Анэ становится так жарко, что перед глазами все начинает расплываться – она заставляет себя моргать, чтобы прийти в чувство.
И случайно поднимает взгляд на богиню.
– Ты сегодня умрешь, Анорерсуак, – говорит Седна, и ее огромное морщинистое лицо, покрытое влагой, двигается и дрожит при каждом слове. – Но сначала я все узнаю.
Белое свечение глаз манит к себе Анэ, не давая даже вздохнуть. Она следит за каждым движением, каждым вздохом богини. Крабы взбираются по ногам, доходят до туловища, садятся на плечи – Анэ это чувствует, но не может пошевелить ни руками, ни ногами. Все ее тело сковал душный сырой воздух. В котелках все дрожит и булькает вода, и от запаха старого тюленьего жира на глазах выступают слезы.
Крабы клацают прямо над ухом.
– Начинай говорить.
И Анэ начинает. Она не замечает, как открывает рот, как первые слова вырываются из горла – словно Седна сама вытягивает из нее все, что нужно. Она говорит о том, как умерла и проснулась через двести лет в другом теле. Как узнала про буковник, который отец собирал не один год. Как неведомая пещерная сила подсказывала ей путь. Про ачкийини и катутаюков, разрушивших в Инунеке дом. Про иджирака, что дал ей инуксук и привел сюда.
Седна слушает. Ее волосы дергаются и то льнут к ней, прилипая к телу, то отдаляются, достигая стен пещеры, то летят прямо к Анэ и бьют ее по лицу. Крабы нетерпеливо танцуют на плечах. Вода булькает, ледяные колеса скрипят, котелки издают тихий треск.
Где-то в отдалении раздается протяжный вой.
Анэ замолкает так же неожиданно, как и начинает говорить. И тут же ее тело расслабляется. Крабы падают на землю, руки и ноги распрямляются и вновь подчиняются ей. Анэ быстро потягивается и, встречаясь с Седной взглядом, начинает говорить уже давно заготовленные слова:
– Позволь мне расчесать твои волосы, – громко говорит она, и Седна, после некоторого молчания, согласно кивает.
Анэ медленно подступает к огромному телу богини. Чем ближе, тем сильнее раздается смрад – от тел рыб, которые только чудом еще могут двигаться, от сальных волос – и гнилой запах из большого рта, в котором таится длинный ряд кривых коричневых зубов. Стараясь дышать не глубоко и часто, Анэ подходит к Седне и протягивает руку к копне ее волос, которые богиня удерживает на обрубках.
Анэ опускает взгляд на свою руку – и, глядя на зажатый в ней белый гребешок, Анэ хочется засмеяться. А потом заплакать. И все вместе. В ней зреет противное чувство, что отец совсем рядом и его тень снует в сырости пещеры. Или еще хуже – что это его плоть бесконечно варится в котлах вместе с мясом тюленей.
Пытаясь остановить тревожный поток мыслей, прилипающий к телу, Анэ начинает медленно расчесывать волосы богини. Та молчит, лишь иногда вздыхая. Волосы еле поддаются движениям рук Анэ – настолько они тяжелые и грязные.
– Я все-таки убила не всех ангакоков, – гремит голос Седны, и Анэ от неожиданности роняет гребень прямо в глубину ее волос.
Не решаясь посмотреть ей в глаза, Анэ лихорадочно щупает копну, пытаясь найти скрытый в грязи гребень. Что-то нащупав, она хватает предмет и резко вытягивает его вверх – только чтобы вскрикнуть.
Она вытащила затвердевшее рыбье тело.
– Мне нужно было сделать это сразу после… после отца. И править самой.
Бросив труп на землю, Анэ пытается оттряхнуть руки, стереть с них чужую смерть, но получается плохо. Ощущение смерти застыло в ее теле, слившись с кожей. Оно в ней, оно в воздухе. Оно и в самой Седне.
– Когда я убью тебя, все встанет на свои места. Никто больше меня не предаст.
Набрав в грудь побольше воздуха, Анэ поднимает взгляд на лицо богини, всматривается в ее белые глаза, и произносит то, что кажется ей самым правильным:
– Мой отец никого не предавал.
Седна тут же оглушительно смеется. Так, что сотрясаются стены. Один из котелков раскалывается – и с громким треском разлетается на части, высвобождая кипящую воду. Жидкость, смешанная с жиром и остатками мяса, расплывается по земле, едва не касаясь Анэ и богини.
– Какая глупая девчонка! Ты должна была умереть, но все равно его защищаешь!
Время замедляется. В висках раздается оглушительный стук – гораздо громче любого смеха Седны. Пещера по бокам расплывается и сходится заново.
– Меня убила ты, – хриплым дрожащим голосом говорит Анэ, сжимая кулаки как можно сильнее.
– Да, но кто это задумал? Кто предложил мне твое тело в обмен на могущество? Кто пообещал мне возможность снова стать человеком? Кто… КТО ОБМАНУЛ МЕНЯ И СОБРАЛСЯ УБИТЬ? – ревет Седна.
Анэ закрывает уши и зажмуривается крепко-крепко. В ушах звенит и кричит божественный голос. Треск котелков. Шипение кипятка, вновь разлившееся по пещере. Дикий смрад десятков и сотен тел животных, обреченных вечно вариться в земле мертвых.
Когда богиня наконец утихает, Анэ осторожно опускает руки. В висках постепенно перестает стучать кровь. Сердце немного унимается, и до нее начинают доходить слова Седны.
Эти слова словно разрезают ее тело ритуальным кинжалом.
– Мое тело? Тебе? – спрашивает она как можно тверже.
Седна на это лишь кивает. И этот кивок говорит ей все.
Она вспоминает тот морской вечер. То, как тряслись руки у отца, как он отдельно просил ее не перечить и во всем слушаться. Как не бил ее несколько недель перед ритуалом. Как долго, часами готовился и погружался в забытье.
Анэ теперь понимает.
В тот вечер он спускался к Седне. Договаривался с ней, готовил тело дочери, собирал свежие медвежьи шкуры. Взял буковник, чтобы отправить в будущее себя или Седну, если что-то пойдет не так.
Он предусмотрел все. В том числе – ее смерть. Своей собственной дочери.
Маленькой беспомощной Анорерсуак.
Дышать становится тяжело, почти больно. Она спокойно могла бы умереть в ночь ритуала – так и не узнав всей правды, не возродившись в чужом теле, не испытав ту боль. Самым страшным испытанием для нее остался бы гнев отца – и это чувствовалось так правильно, так спокойно, что Анэ едва не застонала от разочарования.