Кэтлин бросила на О’Дональда сердитый взгляд, тот в ответ подмигнул ей.
— Если у вас все, — обратился к ним Калин, — то мне хотелось бы услышать мнение Ганса по поводу этого сообщения, — он протянул Гансу листок бумаги.
— Это фальшивка, — не задумываясь кинул Ганс, пробежав глазами текст телеграммы.
— Почему ты так думаешь?
— Не могу поверить, чтобы Эндрю так легко попался в ловушку, как тут говорится, и сразу погиб вместе со всей армией.
— Оператор говорит, что телеграмма начинается и заканчивается паролем, о котором мы договаривались.
— Значит, они перехватили одну из телеграмм и выяснили пароль. Я знаю Эндрю. Бой может увлечь его до самозабвения, но он никогда не теряет головы, — произнес Ганс с гордостью.
— «Армия Кина попала в засаду и разгромлена», — вслух прочитал О’Дональд. — Чушь собачья. Прошу прощения, мадам, — тут же добавил он.
— Не за что, я вполне согласна с этим, — ответила Кэтлин, однако в голосе ее явственно слышался страх.
О’Дональд виновато посмотрел на нее:
— Кэтлин, если бы я знал, что написано в этой телеграмме, то ни за что не стал бы так глупо шутить, честное слово.
Кэтлин подошла к Пэту и положила руку ему на плечо. Калин обеспокоенно смотрел на нее. Он пригласил ее сюда, чтобы Ганс в ее присутствии опроверг это лживое сообщение, — он был заранее уверен, что тот так и сделает. Но лицо ее было слишком бледным, с почти прозрачной кожей.
— Кэтлин, дорогая, — проговорил О’Дональд, — сядь, пожалуйста.
Она устало кивнула, и Пэт, подведя ее к стулу, неожиданно для всех легко поцеловал ее в лоб и взял ее руку в свою.
— Он самый живучий из всех нас, — сказал он, выдавив из себя улыбку.
— Я разговаривал с нашим телеграфистом, — сказал Калин. — Он говорит, что рука ему незнакома. Я, правда, не совсем понимаю, что это значит.
— Сигналы, посылаемые по телеграфу разными людьми, чуть-чуть отличаются друг от друга, — пояснил О’Дональд. — Опытный оператор это чувствует.
— Тогда какой смысл посылать фальшивую телеграмму, если обман так легко разоблачить? — спросил Калин.
— Ну, может быть, они думали, что мы клюнем на эту удочку, — сказал Ганс.
— Вряд ли, — возразил О’Дональд. — Кромвель все-таки не такой дурак.
— В одном он, по крайней мере, сглупил, — отозвался Ганс. — Он дал понять, что они захватили мост и отрезали нашу армию, а это значит, что наши не могли связаться с нами.
— Операция сама по себе блестящая, — прокомментировал Калин, подходя к висящей на стене карте. — Они перекрыли путь в двухстах милях позади армии, — он провел по карте пальцем в сторону Рима.
— На месте Эндрю, — сказал Ганс, подойдя к Калину, — я сделал бы только одно: дошел бы, несмотря ни на что, до Рима. Тогда у нас в руках был бы по крайней мере этот опорный пункт.
— Но это увело бы его еще дальше от нас, — возразил Калин, спокойно глядя на Ганса и проведя пальцем вдоль берега Внутреннего моря до Суздаля. — Мы здесь практически беззащитны, — прошептал он.
— Чтоб этой гадине сдохнуть! — взорвался Ганс. — Было понятно с самого начала, что он может добраться до нас на своих судах этим путем. Но мы с Эндрю полагали, что в любой момент вернем войска по железной дороге, если он действительно попытается это сделать. Нам и в голову не приходило, что он взорвет мост, Мы ожидали, что он перережет путь перед нашей армией, но не позади нее!
— А сколько времени им потребуется, чтобы дойти сюда морем? — спросила Кэтлин.
— Четыре-пять дней, даже при встречном ветре.
— Пятидюймовки, — мрачно протянул О’Дональд. — Они встанут на недосягаемом для нас расстоянии и в первый же день превратят городскую стену в решето. Это будет избиение младенцев. Наша армия отрезана, и они могут высадить тут какие угодно силы практически беспрепятственно.
Калин вернулся за свой стол.
— Сколько времени может понадобиться Эндрю, чтобы добраться до нас? — спросил он.
— Черт его знает, — угрюмо ответил Ганс. — Зависит от того, сколько миль железнодорожного полотна разрушено. Они понаделают шермановских шпилек…
— Что понаделают?
— Сожгут шпалы и изуродуют рельсы, — сказал О’Дональд. — Восхитительное зрелище – когда это железная дорога противника. Снимают рельсы, нагревают их на костре и обматывают вокруг телеграфных столбов. Больше они уже ни на что не годны. К тому же и моста нет. После того как наши переберутся через Кеннебек, им придется шагать еще две сотни миль с гаком.
— А если противник будет препятствовать им, все это может растянуться недели на две, а то и на три, — присовокупил Ганс. — И мы еще не учитываем время, которое уйдет на то, чтобы захватить Рим. Чем они будут питаться на обратном пути – тоже вопрос. Продовольствия они взяли только на двадцать пять дней, а Рим после нашествия карфагенян вряд ли сможет чем-нибудь их снабдить.
— А мы не можем послать войска им навстречу?
— Не можем, — отрезал Ганс. — У нас только одна бригада в городе, а вторая на южной границе – о ней, кстати, тоже нельзя забывать. На месте этих мерков я напал бы на Суздаль именно сейчас – лучшего момента не придумаешь. Слава Богу, хоть с этой стороны ничего тревожного пока не слышно.
— Как ты думаешь, что предпримет Эндрю? — спросил Калин безнадежным тоном.
— Не знаю, — ответил Ганс подавленно. — Но он должен найти какой-то выход.
— Значит, нам надо рассчитывать только на собственные силы.
— Совершенно верно, господин президент, — отчеканил Ганс, глядя Калину прямо в лицо.
Откинувшись в кресле, Калин закрыл глаза. Каким прекрасным, волнующим приключением представлялось ему все это! До того как у них появились янки, он был всего лишь заурядным чтецом при боярине Иворе. Прячась под маской придурковатого шута, он питался крохами с барского стола и надеялся, когда придут тугары, получить освобождение от пищевой повинности для своей семьи и друзей. «Президент» – это звучало так грандиозно, напоминало их легендарного святого Линкольна. И ведь война закончилась. Он никак не ожидал, что все это ляжет на его плечи таким тяжким грузом.
«Господин президент» – только что назвал его Ганс, и в глазах его Калин прочитал жесткий вопрос: «Сможешь ли ты соответствовать этому званию?». Он открыл глаза и взглянул на Кэтлин, надеясь найти поддержку хотя бы с ее стороны. Но ей самой в этот момент требовалась его поддержка, заверение, что ее муж жив и что ему будет куда вернуться.
«Ах, если бы можно было спрятаться куда-нибудь от всего этого! — вздохнул он. — Уйти с семьей в леса, отыскать тихую гавань для Людмилы, Тани и трех ее детей. Но она не станет прятаться. Я послал ее мужа в Рим. Жив ли он, или я сделал свою единственную дочку вдовой прежде, чем она успела познать женское счастье по-настоящему?»
Все они ждали его решения. Не говоря ни слова, он встал из-за стола и вышел на балкон.
Перед ним лежала главная городская площадь. Воздух был прохладен – вчерашняя гроза изгнала невыносимый зной, державшийся целую неделю. Но город притих и нахмурился. Люди на площади сбились кучками и, опустив головы, что-то обсуждали, поглядывая на правительственное здание. Увидев его на балконе, некоторые подошли ближе, думая, что он скажет им что-нибудь. Раньше он мог не задумываясь кинуть пару ничего не значащих фраз и с легким сердцем вернуться за свой стол. Но на этот раз он испугался, видя, что они ждут от него ответа.
Не найдя покоя на балконе, он вернулся в кабинет, где его ответа ждали три его друга.
«Надо что-то делать, — думал он. — Должно быть, Линкольн всегда знал, что делать, — ведь он был святой. А я всего лишь бедный крестьянин, прикидывающийся боярином».
«Но ты ведь сумел обставить их всех, — сказал ему внутренний голос. — Думай как крестьянин, как мышь, которая старается перехитрить лису».
— Я объявляю всеобщую мобилизацию, — спокойно произнес он.
Ганс улыбнулся и кивнул. Теперь его взгляд придавал Калину уверенности. «Но это же самая очевидная мера, — подумал он. — Почему он сам не предложил ее? Или без моего распоряжения уже ничто не может быть сделано?»
— Сколько у нас мушкетов?
— Примерно четыре тысячи старых гладкоствольных ждут на заводе переделки в нарезные.
— Раздайте их ополченцам, но только из Суздаля и из Новрода.
Улыбка Ганса сделалась еще шире.
— Вот это правильно! — одобрил О’Дональд. — Если уж доверять, то только старой гвардии.
— А как быть с сенатом? — резко спросила Кэтлин. — Даю голову на отсечение, что Михаил в сговоре с Кромвелем.
Калин согласно кивнул.
— И все же мне кажется, что было бы неправильно распускать сенат и объявлять военное положение, — медленно сказал он, будто подыскивая слова. — Боюсь, ничего хорошего это не даст. Эндрю все время говорит о том, что мы создаем прецеденты. Если бы я сейчас поступил так, то другие президенты после меня повторили бы это не задумываясь, и в конце концов это превратилось бы в неограниченное правление одного боярина.
Ганс простонал и стукнул кулаком по столу:
— Вам придется горько пожалеть об этом!
— Но разве ваш Линкольн так делал?
— У нас не было мерков, — сказала Кэтлин. — Мы сражались с мятежниками, но у них было какое-то понятие о чести. Это совсем другое дело.
— Я не могу поступить иначе, — твердо заявил Калин. Но затем улыбка осветила его лицо. — Однако я изучил повадки лисы. Я не простак и не идеалист. Мы дождемся подходящего момента и возьмем в оборот Михаила и иже с ним. Мы можем удержать город? — спросил он уже совсем другим тоном, показывая, что вопрос решен.
— Сомнительно, — ответил О'Дональд. — Если бы Эндрю с армией были здесь, то Кромвель не мог бы высадиться на берег. «Оганкит», само собой, немного потрепал бы город, но полка два хороших стрелков со «спрингфилдами» заставили бы их артиллеристов задуматься, прежде чем высовывать нос из своих орудийных портов. А без Тридцать пятого эти большие пушки как пить дать накостыляют нам по первое число. Чтобы броненосцы ходили по Нейперу и палили по нам – такое и в страшном сне не могло никому присниться.