Строго подчиняясь приказу, Мирза в ту же ночь отбыл из Белого замка в Константинополь. Он ни с кем не обсудил своих намерений, понимая, что сохранение тайны — ключ к успеху их предприятия. По той же причине он приобрел у дервиша, путешествовавшего в свите принца Магомета, его одежды, а также осла с полной упряжью. С рассветом он уже перевалил за холмы у Босфора, с намерением двигаться вдоль восточного берега Мраморного моря и Геллеспонта, откуда греческое население уже почти полностью вытеснили турки, а потом скорейшим путем переправиться через Дарданеллы в Италию: путь долгий и нелегкий, однако позволявший полностью скрыться с глаз знакомых, что было необходимо для успеха его предприятия. Новый облик застраховал его от задержек в пути: правоверные считали дервишей святыми, а к тому же нищими, у которых нечем поживиться. Встретив такого человека, в сером плаще с капюшоном, в грубых сандалиях, с почерневшей выдолбленной тыквой для сбора подаяния у пояса, никто из магометан и заподозрить не мог, что в драном вьюке на спине у безответного животного, бредущего за ним следом, точно усталая собака, скрыто целое сокровище.
Дарданеллы — важный перевалочный пункт для купцов из Греции, Венеции, Генуи. Мирза приобрел там итальянское платье, перешел на итальянский язык — и превратился в итальянца. У одного из моряков он взял на время карту итальянского побережья, дабы решить, в каком порту лучше высадиться.
Пока он раздумывал, ему вспомнился разговор с индийским князем в шатре последнего в Эль-Зариба — он в точности вспомнил все слова этого удивительного человека, касавшиеся особенностей его выговора. Кроме того, он вернулся мыслями к описанию дома или замка, из которого его забрали ребенком и о котором он поведал князю. На прогулки его выносила женщина, он помнил синее небо, полоску белого песка, плодовые деревья с одной стороны, море — с другой. Он помнил, как волны разбиваются о берег, зеленые оливы в саду, укрепленные ворота замка; на это князь сказал, что, судя по описанию, речь идет о восточном побережье Италии, неподалеку от Бриндизи.
Замечание было брошено вскользь, однако теперь оно взволновало эмира куда сильнее, чем тогда, и мысли его устремились к Бриндизи. Поездка в Италию была нужна для того, чтобы придать правдоподобие личине, под которой он станет жить в Константинополе, — соответственно, ему надлежало поближе ознакомиться со страной, ее географией, политическим устройством, городами, правителями и нынешним положением дел; в противном случае в первом же разговоре с осведомленными лицами из круга императора он выдаст себя с головой. После этого им овладело необычное смятение духа.
С того самого дня, как его взяли в плен пришельцы в тюрбанах, его никогда не посещало желание увидеть и обрести вновь родную страну и семью. Кто был его отец? Жива ли еще его мать? Да, суровость системы воспитания янычар становится самоочевидной уже из самого того факта, что он никогда не задавался этими вопросами, никогда не стремился их разрешить. В нем подавили самые естественные природные инстинкты! Как можно было достичь этого с такой полнотой? Обстоятельство это подтверждает теорию, что человеческую личность формируют воспитание и окружение… Жива ли его мать? Помнит ли она его? Плакала ли о нем? Кто она такая? Если она еще жива, сколько ей лет? Он попробовал подсчитать. Если ему двадцать шесть, вряд ли ей больше сорока пяти. А это значит, что если взор ее и затуманился, то слегка, а волосы только-только засеребрились первой сединой; что же касается ее чувств, разве цвет материнской любви способна сгубить даже сама Смерть?
Подобные размышления никогда не проходят бесследно. Первым следствием стало смягчение его сердца; потом память и воображение понеслись вскачь, воображение возвращало ему родных и близких, а память окружала их самыми умилительными обстоятельствами. Они одолевали Мирзу, как и всякого другого. Вызванное ими томление стало для него полной неожиданностью, а потому он решил действовать по слову индийского князя и направился к восточному побережью Италии.
История о захвате замка была из тех, которые остаются у всех на слуху, да и случилась она не так давно, еще наверняка живы были очевидцы. Самым сложным было отыскать, где именно это произошло. Если неподалеку от Бриндизи — что же, он отправится туда и расспросит жителей. Томление, о котором говорилось выше, не пришло в одиночестве; спутником его стала Совесть, пока следовавшая на отдалении.
Некоторые суда отправлялись в Венецию. Одно уже принимало на борт пресную воду перед отплытием в Отранто. Судно было крепкое, с надежной командой и могучими гребцами. Отранто располагается немного южнее Бриндизи, не исключено, что нужный ему замок находился между этими городами. Кто знает? Кроме того, когда ему, итальянскому аристократу, начнут задавать в Константинополе вопросы, ему нужно будет ответить, откуда он прибыл, и, возможно, на этом самом берегу он найдет себе и имение, и титул. В итоге он сел на судно до Отранто.
Оказавшись на месте, Мирза продолжал играть роль путешественника, но при этом тщательно изучал все сведения, необходимые для создания его будущей личины. Он жил и одевался на широкую ногу, посещал круги церковников. То были времена, когда Италия находилась в руках аристократов, времена грабителей, битв, интриг и злоупотреблений, времена наемников и дерзких разбойников, правления сильной руки, права, определяемого силой, кровавых распрей гвельфов и гибеллинов. От всех этого эмир держался в стороне.
Случай свел его со стариком не слишком высокого происхождения, человеком очень ученым, завсегдатаем одной монастырской библиотеки. Вскоре выяснилось, что этот почтенный старец прекрасно знает побережье между Отранто и Бриндизи и даже дальше, до самого Полиньяно.
— Когда я еще не был так немощен, — говорил старик, опуская унылый взгляд на свои усохшие длани, — жителей побережья часто беспокоили пираты-мусульмане. Эти злодеи приходили на галерах, жгли дома, убивали мужчин, увозили с собой тех женщин, которых можно выгодно продать. Они нападали и на замки. Кончилось тем, что нам пришлось обзавестись наемной стражей, которая несла службу на суше и на море. Я был в ней капитаном. Схватки с разбойниками были частыми и свирепыми. Обе стороны не ведали милосердия.
Эти воспоминания пробудили любопытство Мирзы. Он спросил у старика, помнит ли тот нападения на какой-то замок.
— Да, этот замок принадлежал графу Корти и находился в нескольких лигах за Бриндизи. Граф защищался, но пал в битве.
— А семья у него была?
— Жена и маленький сын.
— Что сталось с ними?
— Графиня, по счастью, была в тот день в Бриндизи на каком-то празднестве; благодаря этому она уцелела. Мальчика, двух или трех лет от роду, взяли в плен — больше о нем ничего не слышали.
Мирзу охватил внутренний трепет.
— Графиня жива?
— Да. Она так полностью и не оправилась от потрясения, выстроила себе дом неподалеку от бывшего замка, а в руинах расчистила одно помещение и превратила в часовню. Каждое утро и каждый вечер она ходит туда и молится за спасение души мужа и возвращение сына.
— И давно эту даму постигло такое несчастье?
Рассказчик, поразмыслив, ответил:
— Года двадцать два — двадцать три тому назад.
— Можно отыскать этот замок?
— Конечно.
— А ты там бывал?
— Много раз.
— Как он назывался?
— Именем графа: Кастильо-ди-Корти.
— Расскажи, где он находится.
— У самого берега моря. Каменная стена отделяет фасад от пляжа. Порой через нее перелетают хлопья морской пены. Сквозь арку ворот можно выглянуть наружу, и не увидишь ничего, кроме воды. А стоя на башне лицом к суше, увидишь одни сады — оливковые деревья и миндаль. Прекрасное было поместье, да таким и остается. Графиня, насколько мне известно, составила завещание: если сын не вернется до ее кончины, имущество ее перейдет к Церкви.
Беседа продолжилась — речь шла об истории семейства Корти, равно благородного и древнего: мужчины из этого рода были знаменитыми воинами, женщины — прославленными красавицами.
Всю ночь Мирзе снилась графиня, и он проснулся со смутным ощущением, что жена паши, трогательно заботившаяся о нем в его детстве, — женщина славная, добрая и нежная — была лишь представительницей даровавшей ему жизнь матери, как и всякая мать является благой представительницей Господа. Под влиянием этого сильного чувства он отбыл по морю в Бриндизи.
Там он без труда нашел подтверждения словам своего знакомца из Отранто. Графиня жива, а если проехать к северу по прибрежной дороге, то окажешься у развалин ее замка. Туда не более пяти лиг пути.
Что он обнаружит в замке, сколько времени там пробудет, как поступит — все это пока было неясно; все эти вещи полностью зависели от обстоятельств, предвидеть которые было невозможно, а потому он решил двинуться в путь пешком. Погода благоприятствовала, а край тот славился своей первозданностью и красотой.
К полудню он уже был в пути. Встречные — а далеко не все они принадлежали к классу землепашцев, — завидев щеголеватого путника в шляпе с пером, голубой бармице, остроносых башмаках и узкой рубахе в цвет бармицы, с мечом на боку и копьем в руке, останавливались и провожали его взглядом, пока он не скрывался из глаз; им и в голову не приходило, что перед ними фаворит одного из кровавых тиранов Востока.
Через гребни холмов, по неглубоким долинам; по дорогам между каменными изгородями, то в тени старых деревьев, то вдоль морского берега, на который набегают томные волны, шагал он, и в поступи его была легкость, а на сердце — тяжесть, ибо настроение у него было не столь уж необычное: когда душа сама накликивает на себя зло. Он осознавал это чувство и от стыда перехватывал копье за середину и яростно вращал его над головой, точно колесо прялки; иногда он останавливался и, засунув пальцы в рот, свистел мелкой птахе, пугая ее тем, что в небе охотится ястреб.
Завидев стадо коз у дома с соломенной крышей, полускрытого среди виноградных лоз, он попросил молока. Женщина вынесла его вместе с ломтем ржаного хлеба и, пока он ел и пил, разглядывала его с почтительным восхищением; он расплатился золотом, и она проговорила, присев в низком поклоне: