Не смог Кощей понять всех сложностей жизни, поскольку многие годы сторонился людей. Сдали у него нервы, сердце, зашалила печень. А тут еще кто-то распустил слух, что Кощей есть Кощей и от него можно ждать одни лишь пакости. Не выдержал старик такой нервотрепки и умер. От сердечной недостаточности. Как обычный человек. Но умирал с улыбкой на лице. С трагической, но все-таки с улыбкой. Потому что хоть под конец жизни, но все-таки стал человеком, и не только врагов приобрел, но и друзей. И еще понял Кощей, что теперь он на самом деле бессмертный, потому что сделал людям добро и они рано или поздно воспользуются им. И тот, кто отыщет его сапоги, и кто организует их производство, и кто первым полетит на них — тоже станут бессмертными.
Подумал об этом Кощей, страшные складки на его лице разгладились до такой степени, что оно могло показаться даже юношеским, но тут остановилось сердце. Сказался возраст. Многие люди жалели Кощея. Больше всех переживал Эдик и поклялся во что бы то ни стало разыскать чудо-сапоги.
— Я их обязательно найду. Ведь людям тогда станет жить намного легче! — сказал он.
А другой мальчик скептически посмотрел на него: «Зачем искать? Это долго, нудно и обременительно. Лучше быть страшным, чтобы тебя все пугались!» Подумал он об этом, безобразные складки обозначились на его лице — и так резко, что оно стало старческим.
ВЫСШАЯ ФОРМА
Сидел Кузякин в пивном баре. Пил пиво. С подсоленными сухариками. Чувствовал себя нормально. И захотелось ему поговорить. А сосед по столику попался хмурый. И странный. Длиннющий. С большими ушами. И одну кружку пива тянул целый час. С громадными усилиями, но все-таки втравил его Кузякин в разговор. Начали с погоды и дошли до неопознанных летающих объектов. Кузякин прямо сказал, что все это чушь и ни в какие иные цивилизации он не верит. Сосед еще больше нахмурился. Тогда Кузякин заказал полдюжины пива уже без сухариков и после пятой кружки грозно вымолвил:
— Нету!
— Чего нету? — поинтересовался сосед.
— Нету! — икнул Кузякин. — И все!
— Очень примитивно вы рассуждаете, — загадочно улыбнулся сосед. — Есть и другие цивилизации, и люди, правда, иногда пребывающие в плазменном состоянии.
— Это как понимать? — собрав остатки сознания, спросил Кузякин.
— А вот так, — сказал сосед, — человек превращается в плазму. Это высшая форма существования. Желаете попробовать?
«Не бреши», — хотел сказать Кузякин, но вместо этого почему-то кивнул головой и пробормотал:
— Давай! Только сперва пиво допью.
Кузякин тщательно опорожнил последнюю кружку, после чего сосед вытащил из кармана какой-то предмет наподобие зажигалки, щелкнул им, сверкнул на Кузякина шальным взглядом и исчез. А Кузякин ощутил довольно сильный толчок в затылке и вдруг перестал чувствовать голову, руки, ноги, а потом и все остальное тело. Зато разлилось по нему неведомое ранее блаженство, как будто насосался он воблы с чешским пивом.
— Вы сейчас представляете собой легкое прозрачное облачко, — донесся до Кузякина голос соседа. — Вы — плазма, то есть высшая форма человеческого существования!
«Пусть облачко, нехай высшая форма, на все плевать, когда так хорошо! — подумал Кузякин. — И не нужны мне фирменные джинсы, и не буду я копить деньги на машину, а стану читать стихи, наслаждаться Дебюсси и творить на земле лишь добро!»
Взыграла в Кузякине совесть, оторвался он от пива и поспешил в свою родную контору, поскольку до конца рабочего дня еще оставалось целых полтора часа. Влетел через форточку в актовый зал, а там заканчивается собрание. Выступают его коллеги, приводят цифры выполнения плана и при этом радуются, а некоторые от удовольствия даже потирают руки.
— Липа это! — выкрикнул Кузякин. — Я точно знаю. Я сам эти цифры выводил. Зачем втирать очки управлению? Оно передает наши цифры в министерство, а то еще выше. На нашу продукцию люди станут надеяться, а ее будет с гулькин нос! Липа это! И все!
— Кто это пищит? — удивился начальник конторы.
— Это я говорю — Кузякин! — прокричал Кузякин и только тут заметил, что все его слова сливаются во что-то похожее на пищание.
«Наверно, теперь на другой скорости разговариваю, — подумал Кузякин. — Но ничего. Я свое мнение изложу в письменном виде, пошлю куда надо и до тех пор буду посылать, пока не покончу с этим очковтирательством!»
Довольный собой, вылетел Кузякин из актового зала и лег на курс прямо к дому. Влетел через форточку в спальню и застыл в центре комнаты от неожиданной картины: жена его Зинуля стоит у зеркала и волосы расчесывает, а на кровати сидит его закадычный дружок Иван Григорьевич и шнурует ботинки.
— Не спеши, — говорит ему Зинуля, — муж сегодня пивом накачивается. Придет поздно.
— Да, — вздыхает Иван Григорьевич, — не уделяет он тебе внимания.
— И не нужно мне его внимание, когда он выпивши, — вздыхает Зинуля и спрашивает: — Ты курил?
— Нет, — говорит Иван Григорьевич.
— А откуда это облачко появилось? — говорит Зинуля и показывает на Кузякина.
— Мы его сейчас! — поднимается с кровати Иван Григорьевич и начинает хлестать по Кузякину полотенцем, подгоняя к форточке.
Кузякин хотел объясниться, но вовремя понял, что писком делу не поможешь, и выскочил во двор.
«Вот это ситуация! — помрачнел Кузякин, но через секунду перестал злиться и, находясь в высшей форме человеческого существования, признал свои ошибки в отношениях с женой, понял, что она устала от него, истосковалась по человеческому теплу и нашла отдушину в виде Ивана Григорьевича. — Мне остается только одно — поднять бокал за их счастье!» — решил Кузякин и полетел в сторону пивного бара. Там он опустился на свое прежнее место и вдруг снова ощутил голову, руки, ноги, а потом и все остальное тело. Подняв глаза, Кузякин увидел, что над ним склонился длиннющий сосед с большими ушами и, слегка потрепывая его щеки, приговаривает: «Ну вот и хорошо, вы снова в нормальном состоянии».
«К черту такое состояние! — подумал Кузякин. — Голова раскалывается, тошнит, в ногах слабость… Хочу опять в плазму!»
Кузякин стал искать глазами соседа, но тот снова исчез. Кузякин обреченно посмотрел по сторонам, расплатился за пиво и, задевая за стулья, вышел из бара. Постепенно сквозь головную боль в мозг Кузякина стали просачиваться мысли, и его чуть не хватил удар.
— Что же я в конторе наговорил?! — зашатался Кузякин. — Ведь мне еще там работать! Слава богу, они не разобрали мой писк! А этому Ивану Григорьевичу я переломаю все ребра. Я ему покажу где раки зимуют, покажу, что я человек, а не какая-нибудь плазма!
БЛОКНОТ В СЕБЕ
Однажды, в свободное от работы время, я отошел от забот и вдруг почувствовал, что внутри меня возникло какое-то образование. Не то застрял комплексный обед, не то увеличилась печень, не то еще что-нибудь воспалилось. День прошел, второй, а образование не исчезало. И тогда я отправился в поликлинику. Там мне сделали рентген, и я отчетливо разглядел на снимке обыкновенный блокнот, исписанный мелким почерком.
— Не волнуйтесь, — успокоил меня врач. — Случай редкий, но у людей в возрасте встречается. В этом блокноте запечатлелась ваша жизнь.
— Вся?! — испуганно спросил я.
— Не знаю, — сказал доктор, — вам виднее.
Я внимательно пригляделся к снимку и вижу — блокнот довольно большой. Может, он во мне и раньше сидел, только был настолько тонкий, что я его не замечал. А теперь даже ощущаю и чувствую, как во мне оживают его страницы. Даже могу открыть его на любом месте. Страницы детства малость поистерлись, не совсем разборчив на них текст, но тем не менее я к ним часто возвращаюсь, поскольку они светлы и прекрасны.
Страницы любви… Они разбросаны по всему блокноту — и, видимо, потому, что я не нашел еще свою настоящую, единственную любовь.
Я обыкновенный человек, и в моем блокноте есть свои страсти, увлечения, радости и беды, даже свои мнения.
Блокнот сидит во мне, и, кроме меня, его не может прочесть никто, и вряд ли он кого-нибудь интересует. Люди судят обо мне по моим делам, моим поступкам, а любимой, которая хотела бы связать со мной судьбу и разглядеть меня получше, пока нет. Поэтому я поразился, когда мне позвонил один знакомый и просипел в трубку:
— Слушай, старик, говорят, что ты собираешься жениться. Правда это или нет?
— Нет, я не собираюсь жениться.
— Ладно, старик, кончай трепаться! Посмотри, что там у тебя?
— Где?
— Ну в этом… в блокноте. Весь не листай. Смотри ближе к концу. Примерно на двести шестнадцатой странице.
От неожиданности я открыл эту страницу и действительно обнаружил там свое последнее, но неудачное увлечение.
«Может, знакомый видел мой блокнот на рентгеновском снимке? Но там трудно разобрать текст. Пожалуй, даже невозможно! А сам я открывался лишь двум-трем близким друзьям!» — подумал я и спросил:
— Откуда ты знаешь?!
— Секрет фирмы, старик. И не в этом дело. Смешно, как ты страдал, старик, как убивался! Из-за какой-то бабы! Надеюсь, ты на ней не собираешься жениться?
— Это мое дело, — говорю я. — Придет время — узнаешь.
Приятелю мой ответ не понравился, и он обиженным тоном произнес:
— Темнишь, старик. А зря. Ищи нормальную бабу, с хорошей работой, с хорошей квартирой, на морду не смотри. И ради бога не влюбляйся. Береги нервы! Кстати, ты смотришь сейчас футбол? Как плохо играют наши! И вообще!
— Что вообще?
— Не темни, старик. Там у тебя, примерно между семидесятой и семьдесят пятой страницами, о поэте одном написано.
— О каком поэте?
— Ну, выступал по телевизору, ты его слушал и думал.
— Ну и что? Думал.
— А что думал? Темнишь, старик. Мысли у тебя не того, и поэт чепуховый. Ишь ты, по заграницам разъезжает. Его бы послать туда, где кончается асфальт?
— Он и там побывал. И не раз.
— Все равно — чепуховый поэт и вся его писанина никому не нужна! Одни разговоры. Кстати, о чем ты с ним разговаривал, я сейчас уточню, да — на двести сороковой!