— Мы пока еще не погибли, — заметил Касваллон.
— Это не люди, а демоны. В насилии и жестокости равных им нет. Говоря с Гаэленом, я уподобил горцев волкам, но аэниров в двадцать раз больше, и война — их образ жизни. Сигурни говорила с тобой перед смертью? Сказала что-нибудь обо мне?
— О тебе нет, но со мной она держалась, как с давним знакомым. Ты не можешь сказать, откуда она меня знает?
— Мог бы, но не скажу. Доверься мне, Касваллон. Со временем ты сам все поймешь, мне же позволь на этом закончить.
После пережитого в горах ужаса жизнь пяти уцелевших искателей клада значительно изменилась. Они стали считаться взрослыми и звались не иначе, как «победители Зверя». Месрик, фарленский бард, обессмертил их в песне — мальчишки из Фарлена и всех прочих кланов могли им только завидовать.
Таинственная королева тоже всех занимала, но друиды хранили молчание. Талиесен подробно расспросил мальчиков о беседах с ней, однако сам ничего нового им не поведал. Все пятеро постоянно вспоминали Охоту и думали о том, как она повлияла на их судьбу.
Лейн, больше других привычный к раздумьям, стал смотреть на Гаэлена другими глазами и постоянно искал его общества, находя в нем задатки природного вожака.
Леннокс, как только срослась его сломанная кость, начал всеми возможными способами наращивать и без того немалую силу: таскать бревна, поднимать тяжелые камни. В этом мире, уступая брату умом, он мог положиться только на телесную мощь. Но зверь оказался сильнее, и Леннокс решил, что никому больше не даст себя победить.
Гвалчмай, избавившись от страха, вызванного чувством собственной неполноценности, стал замечать признаки такого же страха в Ленноксе. Гаэлена он давно уже признал главным и охотно подчинялся ему.
Для Гаэлена мир изменился неузнаваемо. Он стал понимать, что судьба, сделав его городским изгоем, тем самым позволила ему пройти великолепную школу. Лишившись родителей, он рано усвоил, что полагаться можно на себя одного, и это сделало его сильнее сверстников. Опыт раннего одиночества имел и другую сторону: благодаря ему Гаэлен, как никто из его друзей, ценил свою принадлежность к клану.
Высокий, пригожий собой, он держался теперь с природной самоуверенностью. Бегал он быстро, как ветер, из лука стрелял так себе, но копье метал лучше многих опытных воинов. Хорошо дрался на кулаках, не давая воли гневу, как учил его Касваллон, и блестяще владел мечом. Но в повседневной жизни, когда речь не шла о соревновании в каком-либо мастерстве, он нисколько не заносился, и его любили за это без всяких усилий с его стороны.
Фарленские мудрецы одобряли его и следили за его успехами с возрастающим интересом. Все это больно задевало Агвейна, который видел в Гаэлене будущего соперника.
Сын лорда-ловчего после памятной Охоты изменился больше всех остальных. Его воспитывали в сознании собственного превосходства, в уверенности, что он пойдет по стопам отца. Все это так и осталось при нем, не считая одной малости: Агвейн стал подозревать, что Гаэлен в чем-то превосходит его. Раньше он за одно это возненавидел бы чужака, но бой со зверем отнял у него право на ненависть.
На своих первых Играх они оба участвовали в пятимильном пробеге, где заняли девятое и десятое место — Гаэлен опередил Агвейна на сорок шагов.
Камбил пришел в бешенство.
— Он бегает лучше, отец, вот и все, — оправдывался Агвейн, утирая пот полотенцем.
— Значит, надо было тебе упражняться побольше. Не позволяй ему побить тебя еще раз.
Пораженный Агвейн впервые увидел отца в новом свете и ответил:
— Я постараюсь.
Лейн и Гвалчмай, к восторгу молодежи, оба дошли до финала: Лейн в метании копья, Гвалчмай в стрельбе из лука. Лейн занял третье место, оттеснив на четвертое прошлогоднего победителя из Лоды. Гвалчмай стал последним из восьмерых, но не слишком печалился, собираясь к следующим Играм подрасти, окрепнуть и вновь попытать счастья. Один Леннокс был горько разочарован: недостаточно зажившая рука лишила его возможности поднять Ворл.
Лето сменилось осенью, и в горы пришла зима.
Касваллон с Гаэленом кидали вилами сено скоту и ходили откапывать овец из сугробов. В это тяжелое для всех кланов время Гаэлен продолжал учиться у Касваллона, а тот охотно делился всем, что знал сам.
Зимой самое главное не потеть, говорил он, когда они однажды попали в метель. Пот под одеждой превращается в лед, и человек может замерзнуть до смерти в считанные минуты. Двигаться надо медленно, но уверенно, а лагерь разбивать задолго до темноты.
В тот день Касваллон пригнул четыре молодые сосенки, связал их вместе и под хвойным навесом разжег костер. Густо сыпавший снег ложился вокруг белыми стенами. От костра они покрывались ледком, и путникам внутри было тепло и уютно.
— Пусть буря работает на тебя. — Касваллон, скинув овчинный полушубок, сидел голый до пояса. — Ты тоже разденься.
— Холодно же, — возразил Гаэлен, потирая озябшие руки.
— Верхняя одежда держит тепло внутри, но и снаружи не пропускает. Снимай куртку.
Гаэлен послушался и расплылся в улыбке, ощутив, насколько тепло в снежной хижине.
— О чем задумался? — спросил Касваллон, видя, как парень трет глаза и шрам на щеке.
— О королеве. Она обещала, что снова вернется к нам.
— Она мертва, Гаэлен. Мертва и лежит в могиле.
— Знаю, но она говорила очень уверенно. Хотел бы я знать, кто она была.
— Думаю, что в своем времени она была великой правительницей. — Они помолчали, и Касваллон сказал: — До меня дошли слухи о тебе и о Диве.
При упоминании сестры Агвейна Гаэлен покраснел до ушей.
Касваллон встрепенулся:
— Значит, это не просто слухи?
— Пустяки, — стал отпираться юноша. — Мы с ней почти и не разговариваем. А когда случается поговорить, язык у меня заплетается и рост уменьшается футов до трех.
— Так все плохо?
— Да просто я… — Гаэлен взглянул на обратившегося в слух Касваллона и фыркнул: — Все бы тебе насмехаться.
— Я не из тех, кто способен смеяться над первой любовью.
— Какая там любовь. Да хоть бы я и влюбился, Камбил меня все равно к дочери не подпустит.
— Об этом не беспокойся. Камбил много чего боится, но если Дива захочет тебя, он спорить не станет. Правда, о женитьбе тебе пока задумываться рано. Потерпи еще год.
— Я и не думаю. Ни о женитьбе, ни о любви. Может же человеку просто нравиться девушка.
— Может, — подтвердил Касваллон. — Мэг мне с первого взгляда понравилась.
— Это совсем не одно и то же.
— Из вас славная пара получится.
— Ну, довольно. Я спать хочу. — Гаэлен улегся, но Касваллон по-прежнему сидел и смотрел на него. — Она такая высокая, — заулыбался парень. — Для девушки то есть.
— Да. И красивая.
— Ага. Ты правда думаешь, что мы будем хорошей парой?
— Никакого сомнения.
— Почему, когда я с ней говорю, у меня все слова путаются?
— Колдовство, вот почему.
— Чума тебя забери. Все, я сплю.
Зимой погибло много овец и коров, но теплая сухая весна сулила урожайное лето.
Камбил по приглашению Асбидага, вождя северных аэниров, посетил Атерис, ныне переименованный в Аэсгард. Лорда и его свиту из двадцати человек принимали по-королевски. В ответ он пригласил Асбидага с двадцатью его людьми на летние Игры.
Ярость Касваллона при этом известии ошеломила Мэг, никогда прежде не видевшую, чтобы муж выходил из себя. Он побелел и смахнул со стола всю посуду, шипя:
— Дурак! Надо же до такого додуматься!
— Ну какая может быть опасность от двадцати человек? — мягко спросила Мэг, не поминая о черепках.
Касваллон не ответил. Молча взяв плащ и посох, он помчался к пещере Оракула.
Талиесен, наглухо запечатав дверь в свои покои, открыл потайную нишу. Комнату озарил идущий из-за стен свет, дубовая крышка письменного стола откинулась, и наверх поднялся темный экран. На задней стене висели бумажные листы с чертежами и знаками — неопытный глаз мог принять их за изображения зимних деревьев с множеством мелких веточек, но Талиесен знал, что на каждом из них запечатлено опасное путешествие за Врата. К одной из веток на каждом листе была пририсована звездочка. Таких звезд Талиесен насчитал сорок восемь. Взяв со стола новый чертеж, без звездочки, друид пришпилил его к стене.
Это было дерево Вечного Ястреба.
Там Сигурни обрела свой украденный меч. Там она не погибла в последней отчаянной битве, но попала в Фарлен вовремя и спасла детей.
— Это все понятно, — произнес Талиесен, разглядывая чертеж, — но где ты? Которая из нитей приведет меня к тебе?
Он сел перед экраном, достал из правого ящика стола серьгу-звезду с пружинной застежкой. Прицепил ее к уху, зажмурился. Экран осветился, и Талиесен с глубоким успокаивающим вздохом открыл глаза.
— Будь осторожен, — сказал он себе. — Не стремись увидеть слишком много за один раз. Сосредоточься на мелочах. — Экран вновь померк. Талиесен с тихим проклятием прижал серьгу к уху и уставился на внезапно ожившую перед ним сцену.
Так он просидел больше часа, делая время от времени краткие записи на бумаге. Потом снял серьгу, нажал под столом какую-то кнопку и встал. Экран ушел вниз, дубовая столешница вернулась на место.
Друид прочитал свои заметки, добавил к ним пару строк и приколол их к стене рядом с деревом Вечного Ястреба.
— Есть где-то тут инородный элемент, — сказал он, качая головой, — который пока не желает показываться. Что это? Где? Когда? — Он стиснул губы, пораженный внезапной мыслью. — А может, не «что», а «кто»? Ба! Не будь глупцом. Никого здесь нет. Ты Хранитель Врат, а инородное тело — лишь плод твоего воспаленного воображения. Если бы этот кто-то существовал, ты бы его уже обнаружил. Его — или указывающие на него улики. Старый ты дурак, Талиесен. Весь секрет заключен в Вечном Ястребе, вот и займись им.
Глядя на раскиданные по чертежам звездочки, он оказался во власти болезненных воспоминаний. Последнее было наиболее неприятным: Сигурни, одержав победу над графом Джасти, подхватила лихорадку и умерла в ту же ночь.