Действительно, нации, культурной основой которых послужила древнеримская цивилизация, смогли легко понять и принять христианский символизм, поэтому там сохранилась возможность эволюционного перехода из одной цивилизации в другую. В других регионах, где римская цивилизация отсутствовала, исторический процесс эволюции прервался, и насаждение христианства происходило по-другому. Пользуясь метафорой, можно сказать, что у жителей северных областей бассейна реки Мейн остался пустым один из пролетов эволюционной лестницы цивилизации: существовали верхний и нижний этажи, а между ними — пустое пространство.
Такая ситуация характерна не только для Германии, она вскоре проявилась и в христианизированной Африке (где оказалась гораздо более серьезной проблемой), создав беспокойство и напряжение, безо всякой связи с культурно-экономическими проблемами региона. Христианизированные африканцы в своем эволюционном развитии имели такой же культурный пробел, как и жители северной Германии.
Подобные трудности испытывают и американцы. Оказавшись первопроходцами на Диком Западе, они попали под влияние примитивной цивилизации американских индейцев. В этой первобытной культуре можно было выжить, только став столь же сильным и примитивным, как и ее носители. С другой стороны, культурную основу первопроходцев составляла викторианская христианская традиция, что может служить объяснением, почему в лестнице эволюционного развития североамериканцев сохранилась определенная незаполненная ниша (или ее разновидность).
Однако пустота — не только недостаток. Ее преимущество заключается в том, что она придает человеку огромную динамику и дееспособность. Наличие внутренней полярности и внутреннего напряжения в таком состоянии делают людей чрезвычайно динамичными, активными и результативными в своей деятельности. Так, например, если мощные электрические заряды разной полярности расположены далеко друг от друга, то сила электрического поля также возрастает.
Именно незаполненная ниша эволюции создает больше энергичных, активных личностей. Однако при этом появляется не слишком приятная склонность к истерической диссоциации, отличительной особенностью которой является способность легко вовлекаться в массовые движения, попадать под влияние толпы, и т. п. Дело в том, что ядро такой личности значительно легче разрушить или вывести из состояния равновесия. В этом можно легко убедиться на примере Африки. В своем большинстве принявшие христианство африканцы оказываются очень ненадежными, непредсказуемыми, внушающими подозрение. Несколько лет назад — я не знаю, в какой степени эта проблема актуальна сейчас, — но еще несколько лет назад живущие в Африке белые предпочитали иметь африканских слуг, не обращенных в христианство, так как те были более надежными и предсказуемыми. У новокрещеных же констеллировалась странная полярность между высокоразвитым уровнем культурного сознания и архаичной, бессознательной частью личности — вместе со всеми проблемами, вызванными такой полярностью.
Возвращаясь к французскому и германскому менталитетам, скажу, что незаполненная ниша в лестнице эволюционного развития [немцев] — понятие весьма относительное, поскольку у французов существуют те же проблемы, только они выражены менее явно. Различия, о которых мы говорили, можно назвать всего лишь приблизительными, и естественно, делая столь общие выводы в отношении целых народов, следует иметь в виду большое количество исключений. С моей же стороны это была всего лишь попытка дать некоторые обобщенные характеристики.
Вопрос: Влияет ли латвийское происхождение автора на всю концепцию в целом, ведь он является уроженцем Риги?
То, что Гетц является уроженцем северной Германии, т. е. латышом, даже усугубляет положение дел, так как это может значить, что у него не было собственной, «домашней» культурной основы, кроме широко распространенного римского пласта наряду с русским и славянским влиянием. В северной Германии сильно славянское влияние, именно поэтому между северной и южной Германией ощущается скрытая враждебность.
Эпизод с распятием Мельхиора очень информативен. Очевидно, что Фо действительно символизирует возвращение к более древнему архетипическому образу, скрывающемуся за фигурой Христа. Если попытаться сравнить Фо с другими богами, можно заметить, что он оказывается ближе к Дионису. Где бы в романе не появлялся образ Фо, там же встречаются образы роз и винограда, что прямо указывает на возвращение к Дионису. Распятие, превращающее человека в дерево, напоминает об Аттисе, преобразившемся в материнское дерево. Таким образом, можно сказать, что, отдавая себя во власть Фо, Мельхиор тем самым «аттифицируется», то есть превращается в Аттиса. Поскольку все остальные тоже разделяют его судьбу, то кажется, что это группа людей, живших когда-то земной жизнью, а затем распятых и превратившихся в вечно странствующих мальчиков. Судьба каждого из них воспроизводит миф об Аттисе. Как известно, фигуры Аттиса и Диониса служат воплощением юного солнечного бога, бога-сына, умирающего весной.
Таким образом, истоки праздника Пасхи лежат в культовых обрядах, посвященных Аттису. Сохранилась древнеримская мозаика с изображением обвитого виноградной лозой креста и надписью-заклинанием: «О Ты, Дионис — Иисус Христос». Так что, по крайней мере, на заре христианства возникали сомнения в том, не является ли путь Христа повторением судьбы Диониса или Аттиса, но в несколько иной форме. Отцы церкви пытались четко определить новый христианский символ, помешав его поглощению старым культом (что означало бы победу фон Шпата). Чтобы обеспечить новизну и творческий подход к новому символу, новообращенные христиане истово боролись за определение четких отличий христианства от культа Диониса, однако сходство с архетипической фигурой было столь поразительным, что людей обуревали сильные сомнения. Этим и объясняется особый упор церкви на то, что Иисус Христос был исторической личностью в отличие от архетипической фигуры бога Диониса.
Вернемся к культурологической проблеме: если Фо символизирует возвращение к фигуре Аттиса или Диониса, то, вероятно, его фигура воплощает попытку бессознательного создать архетипическое переживание, которое послужило бы мостом через пропасть, возникшую [в сознании автора] вследствие внезапной христианизации. Можно предположить, что пройдя через такое переживание, автор действительно смог бы понять, что означает фигура Христа. Смахнув накопившуюся историческую пыль, вы увидите, что автор ведет речь о возвращении к изначальному переживанию того, что понимается под выражениями «возложить на себя крест», «нести крест» и «быть распятым [вместе] с Христом». Только в романе [переживание] несет другой оттенок — оно более экстатическое, динамическое и архаически жизнелюбивое. Это не что иное, как попытка бессознательного воссоздать христианский символ и оживить его в той форме, в которой он снова будет связан с глубинными слоями человеческой личности.
Насколько широко распространена эта тема и насколько она жизнетворна, можно судить по тому, как подобные попытки предпринимаются бессознательным совершенно в иной области. Те из вас, кто присутствовал на моей лекции, посвященной Никлаусу фон дер Флюэ (Niklaus von der Flue)89, могут вспомнить, что Христос [являлся ему] в образе берсерка — древнего воина в медвежьей шкуре. И в этом случае следует видеть не попытку отрицания символа Христа, но его новую интерпретацию, связывающую этот образ с архаичными пластами инстинктивной психики. Символ Христа сохранится в нас только в том случае, если мы поймем его во всей полноте, ведь если он не укоренился в глубинных пластах нашей души, он в любой момент может быть отторгнут, а это означает возвращение к атеизму или новой форме язычества.
Аналогичный феномен можно наблюдать в негритянских духовных песнопениях (spirituals). Здесь обнаруживается языческий пласт психики вместе с его внешним символическим выражением и религиозными эмоциями. Сверху на языческий пласт наложена христианская доктрина, однако христианство — лишь своего рода поверхностная лакировка. Ее всегда можно легко устранить с помощью любого массового движения или анти-пропаганды. И это будет продолжаться до тех пор, пока основной архетип христианской доктрины, который в нашей цивилизации носит имя Иисус Христос, не вызовет из глубины психики архетипический символ такой же силы, [как и языческий], не констеллирует его, полностью связав с эмоциональной сферой человеческой личности. Именно тогда вера станет живой, потому что только внутри себя человек может понять, какое значение архетип Христа имеет лично для него.
В противном случае можно говорить лишь об интеллектуальном понимании символа, заполняющем пустую нишу эволюционной лестницы развития. С тем же успехом можно поклоняться Дионису или, в контексте обсуждаемого, Вотану — его, как вы помните, также пронзили копьем, а затем подвесили на Мировое древо.
В романе Гетца Вотан является тем архетипом, который констеллируется в глубинных пластах национальной психики, что вполне естественно для германской цивилизации. Во Франции и других странах, где преобладает кельтская основа, этим исходящим из глубины архетипом служит Меркурий — Керун, бог-олень.
Этот бог претерпел превращение и был распят. Кроме того, это был солнечный бог, принесенный в жертву — бог весны, воскрешенный бог. В кельтских странах за фигурой Христа констеллируется архетип именно бога Керуна. В средневековых легендах — легенде о Святом Граале и кельтской основе легенд Англии, Ирландии и Уэльса — присутствует архетип Меркурия-Керуна, и во всех случаях он воплощает попытку установить связь между более поздним образом бога и древне-архаическими религиозными переживаниями этих народов.
В описании царства Фо есть и другие мотивы. Он говорит: «Мы водим хороводы вокруг старых фонтанов (что напоминает мне один из древнегерманских фонтанов-Урд (Urd) в основании Мирового древа) и пьем святую воду (человек, испивший воду из фонтана, становится прорицателем. Из фонтана [Урд] пьют воду шаманы и целители). Там, в черных зеркалах, мы видим то, какими мы были раньше. Мы видим, как на темной поверхности зеркала п