Звено одиннадцатое
I
В Товарищество Станислава Гагарина приходили письма читателей.
Было бы несправедливым утверждать, что в почте вовсе не оказывалось писем кляузных, склочных.
Нечасто, два-три письма в неделю, но приходили капризные листочки с непомерными упреками то на м я г к у ю обложку, то на о с о б о е вложение, то на поврежденную при пересылке бандероль, хотя последнее вообще относилось к компетенции почты и Товарищества никоим образом не касалось.
Два-три неприятных письма в неделю на десятки и сотни восторженных посланий с разных концов Державы — соотношение, прямо скажем, радующее, и соратники неоднократно говорили Станиславу Гагарину о том, что напрасно шеф так близко принимает к сердцу столь редкие вопли недовольных с в а т о в.
Под сватами имелся в виду персонаж поговорки «Недовольному свату хоть кобеля в сраку».
При всем при том, наш сочинитель по-прежнему мечтал о том, чтобы л и ч н о ответить каждому читателю, хотя много поступало и чисто информативных извещений типа: я послал вам перевод, прошу считать меня подписчиком на «Русский сыщик» и на Библиотеку «Русские приключения».
Хочешь тоже направить весточку Папе Стиву? Изволь… Но пока подпишись на его Собрание сочинений в 30-ти томах… Подписка продолжается!
Конечно, писатель понимал, что каждому ответить не сможет, но утешал себя искренним стремлением к этому.
Довольно скоро председатель заметил, что письма тех, кому Товарищество так или иначе не угодило, идут в основном из Москвы и Ленинграда, от читателей обеих столиц, забалованных вниманием книготорговцев. Его так и подмывало дать в очередном интервью язвительное сообщение о том, что г о с п о д москвичей и петербуржцев Товарищество Станислава Гагарина просит себя не беспокоить: подписка от них в силу склочного и кляузного характера обитателей этих городов-монстров приниматься не будет. Хотя он, разумеется, хорошо понимал: подобный факт будет несправедливостью к остальным жителям этих, хотя и по духу м у д ё в ы х, но все-таки российских вавилонов, отравленных в е с т о в ы м, западным, значит, ядом у р б а н о в.
А почтенный историк из истинно русской Вятки, Виктор Никитович Буров, восхищался творчеством писателя, его издательскими подвигами и звал в гости, обещал и кров, и скромный харч по принципу — что Бог послал…
Сергей Алексеевич Соседов, книголюб из курортного поселка «Озеро Учум», что на юге Красноярского края, заказывал абсолютно все книги, которые выпустил в разное время Станислав Гагарин, потом просил прислать и для собственных сыновей и, если можно, для родственников, которых собирался навестить, когда поедет в отпуск.
В посланиях из Ростова, Самары, Саранска, Хабаровска и Владивостока, Читы и Челябинска, с Кубани и Архангельска, отовсюду звучала, как рефрен, слезная просьба: шлите книги р у с с к и х писателей. Людям обрыдло засилие космополитической литературы на книжном рынке, который задавили к р у т ы е парни из американских детективов, тарзаны и анжелики, чернуха и порнуха всевозможных оттенков, проповедь безудержного секса, насилия и страсти к деньгам.
— Возмущен тем, что меня учат спать с женой по-американски, — писал терский казак из станицы Луковской, что рядом с Моздоком.
— Хватит с нас бондов, кристей и сименонов! У нас ведь и русские сыщики, чай, найдутся, — написал в письме Товариществу сахалинский рыбак и преподаватель морского колледжа из Невельска Александр Малышев.
— Мне уже семьдесят лет, и ваши серии выписала для внука, — сообщила участница Великой Отечественной войны из села Камешкир Пензенской области. — Меня не будет, а книги ваши останутся, и по ним внуки выучатся отличать доброе от злого, хороших людей от плохих, поймут, как надо сражаться за справедливость.
Две дюжины томов увлекательной литературы, сочиненной Станиславом Гагариным, будут на вашей полке, если вышлете задаток за последний том простым переводом 1600 рэ: 143 000, Московская область, а/я 31, Товариществу Станислава Гагарина.
В одном из последних писем из города Волжский, что в Волгоградской области, говорилось:
«Получили первый том «Русского сыщика». Читаем всей нашей многодетной семьей с большим удовольствием.
Большое вам спасибо!!!
Ваши детективы помогают семье собираться вечером, в свободное от нашей, взрослых, работы и учебы детей, вместе читать книги, обсуждать их содержание, спорить, высказывать мнения…
Хотим подписаться на собрание сочинений Станислава Гагарина в тридцати томах. Деньги — задаток за последний том — перевели…
Заранее вам благодарны.
С уважением и пожеланиями успехов в такой благородной и нужной русским людям работе.
Большая семья Черемухиных».
Подобных писем приходило много, и Станислав Гагарин старался либо ответить лично, либо книгу подписать, хорошо понимая, какой радостью отзовется его знак внимания, оказанный русским сочинителем живущему в г л у б и н к е соотечественнику.
Вот и сейчас, заполняя эти страницы архинеразборчивым почерком, Папа Стив подумал: всё равно найдутся, как и среди его подписчиков, некие к о з л ы от литературоведения, каковые поворотят шибко интеллигентный нос и скажут в кулуарах ЦДЛ — в печати не решатся — дескать, Гагарин переписку с читателем в роман включил… Вроде как и писать ему больше не о чем.
«А я хрен на вас всех положил, — весело подумал Станислав Гагарин о коллегах-бумагомараках, в высоком темпе дописывая сии строки и памятуя о том, что необходимо поставить некую точку и собираться в Тейково Ивановской области, завтра ему туда и выезжать предстояло. Для организации пропагандистской работы в Иванове и области председатель и Диму Королева с собою брал. — Всегда искренне любил собственных читателей и продолжаю держать их за лучших друзей и советников… И пусть об этом они знают».
Сочинения Станислава Гагарина — приключения и фантастика, морские романы и детективы, исторические эпопеи и военные передряги.
Задаток за последний том — 1600 рэ — можно и перечислить на р/счет 340 908 в Западное отделение ЦБ РФ, МФО 212 877. Адрес отделения банка: Москва, К-160.
Сочинитель подписал семейству Черемухиных собственный новый роман «Ловушка для «Осьминога», полагая отнести его после обеда Татьяне Павловой, которую собирался навестить сегодня для подписания некоторых документов, их следовало оформить до отъезда. Потом вложил в книгу пару рекламных проспектов — пусть распространяют информацию о сериалах Товарищества Станислава Гагарина среди родных и знакомых.
В тот день Дурандин выглянул из окна бывшего кабинета председателя РТО — теперь в нем сидело до десятка сотрудников и шеф Гагарин в придачу — и сказал, мягко улыбаясь:
— Не за вами ли, Станислав Семенович, черную в о л г у прислали?
Сочинитель пожал плечами, но к окну подошел. Он увидел, как с водительского места выбрался молодой китаец и, поигрывая ключами, подался на крыльцо спортивной школы.
— Не из «Советской ли России» водитель? — заметил Дима Королев, который безусловно узнал в водителе Конфуция, но как конспиратор со стажем решил подыграть ничего не подозревающему Дурандину.
Действительно, неделю назад председатель Товарищества Станислава Гагарина и его зам по идеологии, литературный критик, ответственный за пропаганду деятельности фирмы, побывали у Валентина Васильевича Чикина, убеждали главного редактора из «Советской России» купить у них право на издание книги «Так говорил Каганович» и уже изготовленный для этой цели фотонабор.
Идея Чикину понравилась, он обещал посоветоваться, как он выразился, с т о в а р и щ а м и, а потом, дескать, позвонит. Но шла уже вторая неделя, а от Валентина Васильевича не было ни слуху, ни духу, хотя и ежу было понятно: десять миллионов чистой прибыли, которая осталась бы в кармане у газеты «Советская Россия», у независимой редакции, собирающей трудовые крохи у подписчиков, были ой как кстати.
Впрочем, эта акция, которую предложил Станислав Гагарин, имела для последнего не столько коммерческий, хотя он и изготовил фотопленки набора не за здорово живешь, а за деньги Товарищества, возможный договор с родной, так сказать, и любимой газетой имел для председателя и серьезное идеологическое значение. Станислав Гагарин прекрасно осознавал, что взгляды Лазаря Моисеевича, откровенно излагаемые им в книге «Так говорил Каганович» работают на р у с с к у ю национальную идею, на укрепление в соотечественниках истинно державного само сознания, без которого России н и к о г д а не быть великой, единой и неделимой.
К сожалению, реально это поняли только красноярские друзья Станислава Гагарина — Владимир Васильевич Горлов и его двойной тезка Погонин, редактор «Красноярской газеты» Олег Пащенко и издатель Юрий Михайлович Сапрыгин…
Х и л ь н у л и в кусты амбициозные екатеринбуржцы, не поддались на уговоры Владимира Федоровича Топоркова, российского народного депутата, воронежские ч е р н о з е м н ы е издатели, исчезли с окоема заарканенные было Валерием Воротниковым товарищи из мурманского Заполярья.
Пытался Станислав Гагарин завести на этот счет л ю б о в ь с Николаем Николаевичем Умеренковым, издателем из славного города Иваново, но уже мог с очевидностью утверждать, что дело сие выгорит, и пока оставалось ему дивиться, как беспомощны в коммерческих раскладках, не видят собственной выгоды предприниматели патриотического толка, зато как лихо загребают незаработанное честным трудом жулики и спекулянты.
Между тем, почтенный учитель Кун поднимался на второй этаж, и Станислав Гагарин поспешил ему навстречу. Он миновал приемную, где сидели Ирочка Джахуа и Лена Баулина, беженки из города Сухуми, а также Галина Демушкина и Людмила Макагон, предводительствуемые начальницей отдела распространения Надеждой Викторовной Бубновой, открыл дверь с зеленым стеклом в коридор и крепко пожал руку Кун-фу, оказавшемуся едва ли не за дверью.
— Случилось что? — спросил Станислав Гагарин молодого китайца, но Конфуций молча пожал плечами.
— Хорошо… Подождите меня в машине.
Председатель возвратился в кабинет и быстро облачился в джинсовую телогрейку, затем закрыл к е й с, провел рукой по волосам Тани Павловой, будто прощался.
«А что, — со спокойной грустью подумал Станислав Гагарин, — из поездки с пророком можно и не вернуться…»
Дима Королев по-собачьи преданными глазами — было в его взгляде нечто неосмысленное — вопросительно смотрел на Папу Стива, но сочинитель отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он Королеву, явно просившемуся на боевую прогулку, — поработай в офисе. У тебя до черта районных газет, которым ты не выслал до сих пор нашу с тобой беседу…
Дима Королев согласно закивал, решительно придвинул к себе стопку писем и рекламных проспектов, Геннадий Иванович бодро бросил «Ни пуха», и Станислав Гагарин вышел.
II
Мы уже предупреждали читателя, что роман «Вечный Жид» как бы продолжает сюжетную линию «Вторжения».
Но это действительно к а к б ы.
Если и есть между ними общее, то оно в том, что в «Вечном Жиде» снова действуют Иосиф Виссарионович и писатель Станислав Гагарин.
Конечно, сюжетообразующим фактором романа, как и во «Вторжении», в «Вечном Жиде» является издательская деятельность писателя в Смутное Время и, разумеется, его л и ч н о е участие в реальных событиях, которые имели место быть с 22 апреля 1992 года по 23 февраля 1993 года.
Вот и все, что роднит оба романа. И когда сочинитель пытается удержать героев в рамках разворачивающегося сюжета, ему зачастую сие не удается. Более того, пророки, которых с помощью Агасфера он вызвал в Россию из прошлого, не хотят покоряться его авторской воле и совершают непредсказуемые поступки, подобные лихому прыжку Мартина Лютера через восьмиконечную звезду Соломона.
Именно в описанном выше ключе размышлял Станислав Гагарин, когда черная в о л г а, ведомая молодым китайцем, вывернула на Можайское шоссе и помчалась, пронизывая с п а л ь н ы е кварталы Одинцова, в сторону Москвы.
В районе Баковки, станции Белорусской железной дороги, где размещалась фабрика резиновых изделий, известных в с е с о ю з н о, сочинитель подумал, что невежливо так долго молчать, как бы игнорируя за ради писательских размышлений тактичного и почтенного учителя Куна, и Станислав Гагарин, наклонившись по диагонали к водителю, спросил:
— Протрубили сбор в Астраханском? Есть серьезные новости, дружище Кун-фу?
— Серьезнее не бывает, — вежливо улыбнулся, поворотясь на мгновение к писателю, создатель учения о традициях. — Окончательно выяснили, что история с фугасом — блеф. Это раз. Объект ушел из-под выстрела. Это два. Заговорщики переизбрали кандидата в жертву. Это три. Достаточно?
— Вполне, — сказал Станислав Гагарин. — Но дату покушения оставили прежней?
— Дата прежняя, — сказал Конфуций. — Двадцать третьего февраля, на том же, увы, месте.
— Тогда ладно… Хоть какая определенность в нашей донельзя бестолковой действительности. И кого теперь собираются ухайдакать, если в с е н а р о д н о любимый дал дёру из Кремля?
Ответа Станислав Гагарин не дождался.
Почтенный учитель Кун резко вывернул руль, чудом избежав столкновения с высоким четырехосным грузовиком, заехавшим на встречную полосу. Сочинителя бросило на переднее сиденье, а правые колеса их автомобиля опасно зависли над придорожной канавой, забитой снегом.
Снег и спружинил непредвиденный выброс за пределы полотна, позволил Конфуцию вернуть машину в прежнее место, и времени ушло на подобный маневр куда меньше, нежели потребно, чтоб прочитать эти строки.
— Какого фуя!? — в сердцах воскликнул Станислав Гагарин, умащиваясь на сиденье и тревожно оглядывая дорогу. — Кретин проклятый…
Последнее относилось, разумеется, к водителю грузовика, его борт в смертельной близости промчался рядом с черной в о л г о й.
— Анатолия Чубайса Хасбулат схватил за я й с а, — непонятно ответил сквозь зубы Кун-фу.
Он резко увеличил скорость, и машина, будто подстегнутая бичом, понеслась к развилке, где сходились Можайское и Минское шоссе.
Бетонную развязку почтенный учитель Кун прошел в мгновение ока. Но когда черная в о л г а вывернула на широкую полосу заледенелого асфальта, убегающего к Москве, и помчалась по нему, мягко припадая к подстилающей поверхности, рядом неожиданно возник коричневый и горбатенький н и с с а н-п а т р у л ь, явно пытающийся оттеснить Станислава Гагарина и Конфуция на обочину.
Теперь сочинитель окончательно сообразил, что началась новая охота л о м е х у з о в, то ли на молодого китайца, то ли на неугомонного письме́нника, без разницы. Теперь оба пророка не существовали порознь. Сродненные общей целью, а в данное время и замкнутым пространством, находящиеся в чреве надежной машины, они и спастись, и погибнуть могли только сообща.
— У Анатолия Чубайса на съезде вырезали я й с а, — вновь н е п о н я т н о едва ли не пропел основатель славного этического учения и крикнул — Держитесь, Папа Стив!
Тут он резко затормозил, коричневый н и с с а н-п а т р у л ь ушел вперед, а черный автомобиль резко свернул направо.
«Это же поворот на Немчиново, — подумал Станислав Гагарин. — Сюда мы свернули, когда с товарищем Сталиным уходили от г а и ш н и к а Ряховского, хрен бы ему, Ряховскому, куда-нибудь, чтоб голова не качалась…»
— Оторвались? — спросил он, переводя дух, у молодого китайца.
Почтенный учитель Кун не ответил.
III
Седовласый джентльмен ухмыльнулся.
— Если в первооснове, то идея сия принадлежит мне, дорогой Михаил, — сказал он, произнеся имя молодого собеседника по-русски. — Разумеется, ее от альфы до омеги потрясли в политологических лабораториях и специальных университетах, проиграли на современнейших компьютерных системах. И высокие лбы, и машины дали общий аргументированный ответ: Лицо убирать рано, этот уже непопулярный, увы, популист в состоянии еще послужить Нашему Делу.
— И вы решили за неделю до а к ц и и сменить объект? — спросил седовласого п о д е л ь щ и к а Майкл. — Прямо скажем, нестандартное и потому рискованное действие, сэр. Отдаю, однако, должное руководству нашей Организации, которое согласилось на резкую смену курса…
— А что им оставалось делать, старым перечницам? — хмыкнул седовласый генератор оригинальных решений. — Разумеется, шефы фирмы — мудрые люди. И потому к принятию мудрого решения их надо подвести не менее разумными аргументами.
А их у меня было несколько.
Во-первых, намеченный в качестве жертвы пресловутый п о п у л и с т в значительной мере подрастерял шарм всенародного любимца, которым он, впрочем, никогда не был, как и не является всенародным избранником. Многие голосовали за него, чтобы досадить этим Горбачеву. И если с ним что-либо случится, большинство россиян и тех, кто в ближнем зарубежье, едва ли не скажет: «И слава Богу!»
Но с другой стороны, нам человек на танке еще необходим, ибо обладает достаточной отрицательной энергией, которая позволит нам окончательно переломить хребет э т о й стране.
В-третьих, устранение именно этого… Погодите, запамятовал отличное русское слово… Кажется, на букву х а.
— Наверное, хрен… Или что-либо покрепче, сэр?
— Фи, Майкл, а еще коллекционируете русские забористые словечки! Напрягите память… Вертится где-то в подсознании, понимаешь.
— Хмырь, сэр! — выпалил заокеанский знаток русского языка.
— Совершенно верно, Майкл! Весьма точное и емкое слово. Так вот, устранение этого х м ы р я нарушит баланс сил. Другого лидера у д е м о к р а т о в нет. Нельзя же всерьез ставить на мадам Стервойтову или жалкого попика, натужно стремящегося работать под иезуита!
Про недалекого экс-кэгэбиста Калугина, интриганов из «Гражданского союза» и хулигана-драчуна Шабада я уже и не говорю. Типичные статисты, отыгравшие реплики типа «Кушать подано» и почти сошедшие с политической сцены.
Оставшись без головы, наши агенты влияния растеряются и не сумеют обеспечить проведение политики п р а в о в о г о террора. Да, все они злодеи, но мелкотравчатые, местечковые, малокалиберные с к у н с ы, способные лишь испортить воздух, а не сделать его ядовитым, смертельным для большинства населения территории, которую необходимо очистить для н а ш и х, Майкл, грядущих поколений.
Вы знаете, что глобальная задача Организации в уменьшении численности населения планеты. Только в России необходимо сократить едоков и поглощающих земной кислород на сотню миллионов.
Но эту серьезную работу начать можно и начнет её тот, кого мы намеревались по начальному плану убрать, талантливый, рожденный Люцифером, т е р м и н а т о р.
Но кто станет альтернативной жертвой? Ответ лежит на поверхности. Лидер представительной власти, которая все с большим и большим напором сопротивляется диктаторским амбициям н а ш е г о друга.
— Руслан Хасбулатов? — осторожно спросил штатовский советник-консультант по кличке Миша.
— Не надо имен, Майкл, — поморщился седовласый джентльмен. — Но попали вы в десятку. Убирая спикера, мы стреляем сразу в нескольких зайцев. Во-первых, даем д р у г у возможность начать тот же террор, ради которого мы и затевали а к ц и ю. При этом он будет проливать океаны крокодиловых слез по случаю безвременной кончины пусть и оппонента, но давнишнего, как это… Ах да, к о р е ш а! Во-вторых, обезглавливаем Верховный Совет и Съезд народных депутатов, которые разойдутся по городам и весям естественным путем, ибо даже собрать их будет некому, а провести выборы нового спикера п о п у л и с т депутатам не даст, уж мы позаботимся на сей счет.
— Русские говорят: как пить дать, не позволит депутатскому корпусу собраться, — заметил, улыбаясь, Майкл.
— В отношении п и т и я разговор особый, — нахмурился респектабельный и д е й щ и к. — Разговоры о беспардонном п и т и е ведут не только российские депутаты-оппозиционеры и их пресса, но и западные, вполне лояльные информационные агентства и газеты. Эта ахиллесова пята…
— Скорее ахиллесова г л о т к а, сэр, — дерзнул вклиниться молодой спецколлега.
— …весьма беспокоит и руководство Организации, и меня лично, Майкл, — закончил мысль ветеран спецслужбы.
Наставительно подняв указательный палец, он продолжал:
— Запомните, молодой друг, и никогда не забывайте того, что я вам скажу. Пьющий человек уже не есть Homo Sapiens! С каждой опрокинутой в г л о т к у — ахиллесова глотка, гм, это вы неплохо придумали, Михаил, поздравляю — так вот, каждая принятая внутрь рюмка сдирает с человека золотую фольгу разумности и превращает в животное… Нет! Для животного сравнение с пьяницей было бы оскорбительным, животные не травят себя змеиным зельем по доброй воле.
Но для н а ш и х целей алкоголь — лучшее, безотказное и весьма дешевое оружие.
Оружие, разумеется, против быдла, так называемого русского народа, который мы почти споили. К сожалению, пока только п о ч т и…
Те же, кто служит нам, помогают уничтожать собственный народ, должны удерживаться от употребления алкоголя. Но проблема эта, увы, существует, и с забубенностью тех, кого мы поставили у кормила власти в э т о й стране, необходимо делать нечто, регулировать надо поддавальщиков, которых мы вынуждены пока терпеть в государственных структурах.
— Торговцы наркотиками сами никогда не пользуются собственным товаром, сэр.
— Вы правы, Майкл. Для них это смерти подобно. Но вернемся к нашим баранам, вернее, к одному из них, который станет жертвенным агнцем двадцать третьего февраля, в день защитника Отечества, как пышно назвали народные избранники день Советской Армии и Флота.
Сегодня мне передали из Бэскервильского университета последнюю компьютерную разработку. По ней выходит, что смена объекта принесет нам куда более высокие дивиденды. Резко возрастают шансы на успех! Дело в том, что русским, мягко говоря, не очень нравится кремлевское ч е ч е н с т в о, хотя более разумного лидера, стойко и перманентно противодействующего уральскому бонапарту, на данном временном отрезке подобрать им трудно.
Конечно, святое место не оказывается на долгое время пустым, в российском парламенте есть яркие личности, Константинов и Исаков, Павлов и Топорков, тот же Бабурин, наконец… Но план наш тем-то и гениален, не побоюсь этого слова, что после двадцать третьего февраля никакие парламентские фракции и группы никаких выборов провести не смогут, поскольку будут распущены, а в процессе расследования п о л и т и ч е с к о г о убийства их пастуха будут арестованы, как соучастники. Собраться, конечно, они соберутся, но в Лефортове или Матросской Тишине.
— Лучше в Лефортове, — предложил Майкл.
— Why? — спросил спецслужбовский п а х а н. — Почему?
— У Матросской Тишины в сознании совкового быдла возник некий романтический ореол. И тюрьма эта уголовная… А в Лефортове хозяйничают чекисты. Мне кажется, что сегодня они стали понадежнее, сэр.
— Вы полагаете? — сощурился седовласый п а х а н. — Дай Бог… Но в э т о й стране я никому не верю. Психологически тяжелый климат, Майкл! Нам, my friend, молоко за вредность надо давать.
IV
— Omnes, quantum potes, Juva, — проговорил вслух Станислав Гагарин. — Всем, сколько можешь, помогай…
Он подумал еще, что всю жизнь исповедовал сей принцип, и те, кто платил ему за добро немотивированным, казалось бы, злом, находились в том же ряду завистников, которых выстраивала на пути сама же противоречивая натура Папы Стива.
Но общаясь нынче с пророками, он понял, что как бы не аукалась его всегдашняя готовность приходить близким на помощь, как ни верна поговорка о том, что благими намерениями вымощена дорога в преисподнюю, а стремиться помогать всем, кому и сколько можешь, необходимо.
И судьбы тех, с кем свела его фантастическая действительность Смутного Времени, наглядные и яркие свидетельства тому.
Разве Заратустра и Мартин Лютер, Будда и Магомет, Конфуций и Христос не жаждали свершать добро, не рвались помочь л ю б о м у страждущему? Конечно, ничто человеческое не было им чуждо, и слабости в них проявлялись, кроме единственной, разумеется — слабости духа.
И каждый из них был прежде всего Человеком, именно так, с большой буквы.
Сейчас, когда черная в о л г а, миновав Немчиново и не обнаружив пока погони, развернулась к совхозу «Заречье», и Конфуций, припав к штурвалу, собрал волю в кулак, одержимый одной целью — спасти Гагарина и доставить его к Агасферу, не подозревающий до конца, насколько ситуация п а х н е т керосином, сочинитель ко времени и к месту припомнил, как последователь почтенного учителя Куна, его звали Мэн-цзы, утверждал, что государственные деятели обладают правом прогонять с престола и даже казнить властелинов, которые погрязли в грехах и преступлениях.
«Непостижимый и величайших грех — разорять собственное государство, поверивший в тебя народ, — подумал Станислав Гагарин. — Почему бы не вспомнить народным депутатам грядущего Восьмого съезда о древнекитайской традиции, о доконфуцианском понятии м и н, так жители Поднебесной Империи обозначали мандат Неба. Мандат на правление м и н Небо вручало толковому и доброму правителю, и Небо же могло отнять м и н у злого и бестолкового…
Не знаю, как в отношении зла, а по части бестолковости наш бывший гауляйтер побил мыслимые и немыслимые рекорды, — вздохнул Станислав Гагарин. — Книга Гиннесса по нему плачет…»
Бешеным а л л ю р о м промчались они мимо зареченского Дворца культуры, мелькнуло и растаяло воспоминание о том, как сочинитель выступал в здешней библиотеке — а Дворец в совхозе был настоящий, без дураков — на площади г а и ш н и к и образовали хитрый объезд-разворот, но спокойный и уравновешенный Кун-фу п о л о́ ж и л на гаишные правила и лихо пересек безлюдное пространство, на ходу поворачивая вправо и вписываясь в дорогу, которая вела прямехонько к МКАД.
— Не боись, Папа Стив! — весело воскликнул вдруг почтенный учитель Кун и вновь произнес непонятные стишки — У Анатолия Чубайса приватизировали я й с а!
«Дался ему этот р ы ж и й коверный, — досадливо подумал Станислав Гагарин, несколько задетый несерьезным, как ему показалось, отношением молодого к и т а й с а к складывающейся ситуации. — За нами гонится некая шпана, а Кун-фу развлекается в духе ч и к и н с к о й рубрики «Нынче времечко такое». Взрослее надо быть, товарищ Конфуций, взрослее…»
Тут сочинитель вспомнил, что водитель читает его мысли и чуточку устыдился. Председатель знал: молодой китаец, который пытается сейчас оторваться от неизвестных преследователей, прожил достаточно взрослую и относительно долгую жизнь. Семьдесят три года было Учителю, когда он после тринадцати лет странствий по Поднебесной вернулся в царство Лу, где во время оно был фактически правителем, и умер в 479 году до рождения коллеги и нынешнего соратника, брата Иисуса.
Кун-фу-цзы не только проповедовал, не только, как говорится, теоретизировал, но и был на практической или — на сленге эпохи з а с т о я, теперь этот период называют еще з а с т о л ь н ы м — партийной и хозяйственной работе.
Увы, на этой самой работе партократ Конфуций вынужден был на практике пренебречь либеральными методами ненасильственного характера, ни хрена у него не вышло с организацией гражданского согласия. Таки пришлось почтенному учителю Куну в бытность его министром в царстве Лу казнить политического противника, упрямого оппозиционера Шао Чжэн Мао.
А фули в таких случаях делать?
Способов ж е л е з н о убедить твердолобого навалом. От пули в этот самый твердый лоб до гильотины, до намыленной веревки включительно.
«Не знаю ваших дел с древнекитайским Мао, учитель Кун, но, видимо т о г д а вас просто д о с т а л и, — протелепатировал Станислав Гагарин водителю черной в о л г и. — И у меня имеются клиенты, по которым плачет, и даже воет, петля или пуля. На худой конец сгодится и сотня-другая плетюганов от добрых рук справных терских или донских казаков».
«Не выставляйтесь, Папа Стив, — отозвался Конфуций. — Вовсе не такой вы жестокий человек, каким пытаетесь казаться. Ведь мы вас не первый день знаем… Оглянитесь!»
Станислав Гагарин повернулся на сиденье и тут же отпрянул к правой дверце. Там, где только что обозначалась его голова, возникло на стекле пулевое отверстие с характерными трещинками, которые лучами расходились от границ зловещей дырки.
Стреляли из догоняющего их в о л г у белого м е р с е д е с а.
V
Первому Лицу было тоскливо.
Неожиданно для всех взяв двенадцатидневный таймаут, он укрылся на загородной даче, прихватив с собою из Москвы особо доверенных советников, тех, кого назвал ему д р у г д о м а, склонивший Very Important Person к непонятному для всех, включая и высокорангового о т п у с к н и к а, действию.
— Вам крайне необходима небольшая разрядка, май фрэнд, — в обычной манере называя высокого подопечного на заокеанский лад, сказал д р у г д о м а. — Развеетесь на природе, подышите натуральным кислородом, посочиняете на досуге кое-какие указы. Да и противника собьете с толку. Чего это, подумают они, Большой Бобби слинял вдруг из столицы. Наверняка придумал очередную хохму… И пусть ломают головы, эти красно-коричневые реваншисты! Ведь вы у нас, май фрэнд, непредсказуемый политик. И это здорово! Никто не может разгадать ваших ходов…
Произнося эти фразы, д р у г д о м а едва сумел остановить ироническую струю, она так и норовила прорваться сквозь вязь двусмысленностей, которыми он обволакивал собственную речь. Человеком тайный советник вождя, рекомендованный последнему самим — страшно вымолвить! — хозяином Белого Бунгало, был весьма остроумным, в общении с людьми легким, коммуникабельным, одним словом.
К тому же блестящий знаток русского языка, говоривший на любых наречиях и сленгах! Мог и по ф е н е б о т а т ь, и по-одесски на шипящие нажимать, о к а т ь по-нижегородски и х а к а т ь по-южнорусски.
А анекдотчиком д р у г д о м а таки был непревзойденным! Еврейские байки, которые вождь-гауляйтер в тайне обожал и ценил выше любого фольклора, шпарил так, что Большой Бобби икал от смеха и требовал на каждый день новый, позабористее и посвежее. Армянское радио он тоже признавал…
Впрочем, д р у г д о м а и был настоящим лингвистом, в миру, так сказать, подлинным доктором филологии, имел на авторском счету переводы из Чехова и братьев Ильфов энд Петровых. Даже знаменитого пародиста Иванова перевел для обитателя Белого Дома в Вашингтоне — не путать с Краснопресненской набережной. Правда, классиком Иванова д р у г д о м а не считал, но противиться просьбе подопечного ему вождя не мог. Тому же весьма хотелось, чтоб его названный заокеанский брат узнал, какие замечательные пародисты, юмористы и сортирики — простите, оговорился! — с а т и р и к и трудятся на дерьмократической ниве, размазывая по ней навоз героических свершений Реформы.
Кстати, знаменитую русскую поговорку «Доверяй, но проверяй» подсунул Рональду Рейгану именно д р у г д о м а. Он приобрел значительный вес с началом эпохи плюрализма и н о в о г о мышления, ибо и сам был одним из разработчиков грандиозной антисоветской и антирусской акции.
В первый день пребывания в вынужденном о т г у л е вождь устроил широкое отмечанье, благо был повод — начало отпуска. В застолье были приехавшие с ним советники, неизменный д р у г д о м а, который являлся негласным руководителем группы разномастных х м ы р е й, облепивших Хозяина со всех сторон, и почитался ими всего лишь за веселого, разухабистого парня, всего-то навсего заокеанского то ли приживала, то ли переводчика при е б е э н е — об истинной роли лингвиста не догадывался никто, включая и вождя.
Прибыл и неизменный участник высочайших междусобойчиков, военный к о р е ш Хозяина, мужик на прием дозы крепкий. Его участие щекотало самолюбие вождя, ибо сам он в армии никогда не служил, а ума у него понять, что в стратегическом отношении он совершенный нуль, хватало.
Но слаб человек! Кому не понравится, если сидит с тобою за столом боевой генерал, подливает в твою чарку и по-собачьи преданно заглядывает в глаза. А ты хоть и жалкая штафирка, а можешь цыкнуть на него, скомандовать «К ноге!» или натравить на соседа: «Куси его, Шарик, куси!»
Вспоминать о соседях, бывших, так сказать, его друзьях-партайгеноссен, ему всегда было тяжко. Вякнул о возможности пересмотра границ Российской империи, то бишь, Державы, когда трагикомический августовский фарс вознес его на башню броневика, пардон, т а м а н с к о г о танка, так тут же и получил по шеям из Вашингтона.
— Не балуй, — недвусмысленно дали ему понять с берега Потомака. — Стоять смирно! Не для того мы тебе власть с в а р г а н и л и, чтобы ты нам тут самостоятельность проявлял, амбициозные к о н и к и выбрасывал.
И через д р у г а д о м а прозрачно намекнули о нежелательности каких-либо претензий к соседям — пусть нищают без помех со стороны России. Никаких объединительных союзов, разве что для б л е з и р у, а субъектам Федерации набивать глотки суверенитетом, пока не подавятся. А еще лучше, если они полностью обособятся от Москвы, хватит с него и титула Нечерноземного Короля.
Разумеется, он понимал, что попал между жерновами, порою делал попытки высвободиться, взбрыкнуть, как бывало, когда пошел во время о́но в разнос, не догадываясь, что фрондерство на октябрьском пленуме, привлекшее к нему внимание российского люда, тоже было инсценировано заокеанскими режиссерами.
— Не извольте беспокоиться, ваше величество, — убедительно говорил ему д р у г д о м а, когда оставались наедине. — Народ вас боготворит, на полном серьезе толкует о помазаннике Божьем. Что же касается омандаченных к о з л о в, то мы их как пить дать разгоним по стойлам, дайте только срок надлежащий, момент необходимо подобрать.
В е л и ч е с т в о м тайный советник стал именовать вождя, когда тот шантажом и угрозами вырвал у омандаченных к о з л о в особые должностные привилегии. Поначалу вождь морщился, слабо протестовал, но д р у г д о м а сводил такое величанье к шутке, перемежал высшее обращение французским с и р, и постепенно приучил подопечного гауляйтера воспринимать отнесенные к нему слова в а ш е в е л и ч е с т в о как естественные.
Пока еще не для посторонних, разумеется, ушей, для приватного только обихода.
По расчетам советологических лабораторий штатовских антисоветских университетов каждый день правления е г о в е л и ч е с т в а требовал в будущем не менее десятка дней на восстановление разрушенного. И коэффициент этот постепенно возрастал.
Тайному советнику вменялось в обязанность удержать Нечерноземного Короля на троне не менее пяти лет. Тогда России понадобится полвека, а то и более, чтобы достигнуть уровня хотя бы пятьдесят третьего года. А может быть, и вообще исчезнуть с карты мира как географическое понятие.
При этом надлежало избежать по возможности гражданской войны, того русского бунта, который страшен и беспощаден. Ненависть к России была заложена в тех, кто управлял нынешней Америкой, на генетическом уровне, а ненависть порождала неизбежный страх перед возмездием, которое могло обрести непредсказуемые формы, было, так сказать, ч р е в а т о осложнениями.
За океаном хорошо знали: ракеты подвижных комплексов СС-25 запросто достают до берегов Гудзона и могут ахнуть прямехонько по Уоллстриту.
Положение было далеко не таким уж и простым, как поначалу р а д у ж н о представлялось высоколобым прогнозистам. Возник синдром, который русские обозначают поговоркой: и хочется, и колется. Их в е л и ч е с т в о, нашпигованный тайным советником, был готов затеять любую драку, но подстрекатели резонно опасались неуправляемости процесса, который мог пойти вдруг в нежелательном направлении.
…На третий день вынужденного о т г у л а голову п р а в и т ь Особо Важное Лицо не захотело. Инстинктивно вождь ощущал, что нельзя бесконечно насиловать пусть и крепкий, но человеческий организм, выгонял вредные элементы затяжными банями и прыжками у волейбольной сетки. К гольфу, к которому усиленно его приобщал д р у г д о м а, он оставался равнодушным.
Бесстрастно поковыряв вилкой в тарелках с утренними явствами, вождь залпом хлопнул чашку остывшего уже кофе без сахара, запил горечь глотком минеральной воды и спустился на прогулочную дорожку, которая начиналась от резного крыльца, выполненного в стиле т е р е м о к.
Едва ли не к самому крыльцу подступали деревья векового бора, в который строители врубили новую огромную дачу. Как и его предшественники, вождь не захотел жить в загородных резиденциях б ы в ш и х, и ему, народному борцу с привилегиями, в рекордные сроки — книга Гиннесса! Ау! — соорудили симпатичную таки с а р а ю ш к у.
Прогулочная дорожка была аккуратно разметена, и едва отошедший от первых двух дней пребывания в о т г у л е бывший партайгеноссе, а ныне некоронованный с и р, неторопливо и скрипуче зашагал по белой подстилающей поверхности правительственного, так сказать, т е р р е н к у р а.
От вождя скрывали, естественно, что судьбу е г о в е л и ч е с т в а едва-едва решили компьютерные системы, установленные далеко-далеко от новехонькой х и ж и н ы Народного Любимца. Не догадывался вождь и о том, что еще неделю назад он пребывал в ранге приговоренного к мученической смерти, и что некий седовласый джентльмен, о существовании которого Нечерноземный Король никогда не узнает, новым мозговым раскладом решил его судьбу.
Держали от Важного Лица в секрете и имя новой жертвы, его врага-друга, которого вождь пылко возлюбит после 23 февраля и, разъярившись на красно-коричневых убийц и смутьянов, обрушится на них всей необузданностью недалекой, но агрессивной и решительной натуры.
«Почему я не пошел в Лесной институт? — с тоскою подумал вождь, оглядывая мощные, в два охвата, деревья, сопровождавшие его в прогулке по т е р р е н к у р у. — Работал бы лесничим, жил на природе, среди птиц и зверей, от которых никогда не придут к тебе предательство и подлость. И никакой тебе борьбы за власть… В помине нет много понимающего о себе б ы д л а, кучки омандаченных, невесть что возомнивших о себе к о з л о в. И никаких д р у з е й д о м а, наконец. Только ты и природа… Благодать!»
Процесс распада личности е г о в е л и ч е с т в а зашел уже так далеко, что мысль о том, что в сознании народа он давно стал символом подлого предательства, эта мысль уже не могла пробиться в сознание вождя.
И размышления о покойном житье-бытье в звании лесничего не могло уже вызвать истинного раскаяния и духовного очищения, и лесная дорожка, заботливо освобожденная от выпавшего ночью снега з а в ы ш е н н ы м и дворниками, не вела, увы, к храму.
«Причаститься бы, что ли, — пронзительно смела иные соображения определенная мысль. — Рыжиков доставили из Вологды, огурсоны двухдюймовые имеются… А в компании кто?»
Вояка-забулдон находился в столице, на всякий случай б д и л. Тайный советник консультировался с шефами за океаном, используя супер, сверх, спец и так далее связь американского посольства.
Другие советники? Вождь терпеть их не мог, хотя и пользовался ими на п а н е л ь н о м уровне, употреблял, другими словами. Для задушевного, интимного сиживанья за столом к е н т ы с рыбьими глазами не годились.
Некоронованный король достиг середины т е р р е н к у р а и, потоптавшись у деревянной беседки, двинулся по второй половине трехкилометровой дорожки.
Высоченные стволы пронизывало приподнявшееся солнце. Легкий морозец бодрил и вселял надежду, которую и х в е л и ч е с т в о терял по десятку раз на дню.
Из-за деревьев пришел приглушенный стук клювом по древесине трудолюбивого дятла.
«Стучит, — ухмыльнулся одинокий человек в лесу. — На меня, небось, стучит… Материал Крючкову в досье готовит».
Лесной затворник вздохнул. Собственная шутка не развеселила его.
— Сраная жизнь, — громко произнес он в сердцах. — Свита будто у Людовика, а за столом посидеть не с кем…
Вождь сердито сплюнул в синеющий снег, вспомнил о рыжиках из Вологды и торопливым шагом, подстегиваемый нестерпимым желанием, направился к жилищу.
VI
Стреляли из белого м е р с е д е с а.
Едва первая пуля пробила заднее стекло, чуть-чуть не задев Станислава Гагарина, почтенный учитель Кун резко бросил черную в о л г у в сторону, чтобы помешать снова прицелиться.
Затем он сместил автомобиль направо, опять совершая зигзаг, заставив преследователей две или три пули пустить в м о л о к о.
— Ложитесь на сиденье! — крикнул молодой китаец сочинителю и, перейдя на телепатическую связь, озабоченно передал — Лишь бы они в бензобак не попали… Сейчас выйдем на кольцевую и оторвемся.
«Нашей горьковчанке оторваться от м е р с е д е с а? — подумал Станислав Гагарин, скорчившись на заднем сиденье, слабо веря, что металл багажника и задней стенки надежная защита от бронебойных — могли быть у погонщиков и такие — пуль, но полагаясь на боевой опыт Конфуция. — Вряд ли нам уйти от фээргэвской машины…»
— У нашей двигатель от в о л ь в о, — мысленно сообщил Кун-цзы, резво взлетая по развязке на кольцевую дорогу. — Из э м б е в с к о г о гаража т а ч к а. Как-нибудь справимся с м е р с е д е с о м».
«Если Агасфер ухитряется наделять пророков автомобилями от щедрот министерства безопасности, — подумал сочинитель, — то не проще главную проблему решить непосредственно с крутыми парнями сей старой доброй фирмы?»
На шоссе философ и государственный деятель из древнекитайского царства Лу развил бешеную скорость, и приподнявшийся сочинитель, оглядываясь назад, не сумел рассмотреть преследовавшую машину.
— Расслабьтесь, Папа Стив, — чуточку насмешливо сказал Кун-фу-цзы, не снижая скорость и лихо обходя слева тех, кто не поспевал за их автомобилем. — Опасность миновала. Сейчас свернем в Солнцево. Там ждет подстава. Пора менять лошадей…
До Солнцева они домчались в мгновение ока, почти не уменьшая скорости, резко вписались в поворот, и когда из стоявшего уже на солнцевском отростке милицейского г а з и к а выскочили двое омоновцев с короткими автоматами в руках и попытались выстрелами остановить пророка с Папой Стивом, Конфуций, не задумываясь, сбил обоих и помчался навстречу растущим кварталам подмосковного города-спутника.
— Чуть-чуть опоздали, — передал сочинителю адский водитель. — Досадная опечатка, партайгеноссе писатель.
На одном из перекрестков их вновь встретила засада. Теперь за черной в о л г о й гнались уже три машины: гаишный ж и г у л ь, округлая, похожая на гигантскую букашку т о й е т а и наглый, то и дело пытающийся обогнать их ярко-желтый л э н д р о в е р.
«Спасти Гагарина! Спасти Гагарина!» — застучало вдруг в сознании председателя, и сочинитель не сразу догадался, что это пробилась к нему воспаленная мысль Конфуция, который лихорадочно искал варианты выхода из смертельно опасного положения.
— Слушайте внимательно! — протелепатировал водитель пассажиру. — Кажется, мы попались… Но дело поправимо. Сейчас я воткнусь в переулок. Переулок тупиковый, в конце большие сугробы. Я резко торможу… У вас доля секунды. Вываливайтесь в снег и сразу за сугроб. Там и полежите, пока я не отвлеку драконов.
Станислав Гагарин ничего не ответил. Он ясно осознавал, что в заварившейся катавасии ему отведена пассивная роль статиста. Ну разве что свидетеля…
«Или жертвы», — горько усмехнулся сочинитель, примиряясь с тем, что хотя бы некоторым образом не в состоянии был повлиять на события.
На мгновение Конфуцию удалось оторваться от преследователей, и когда они были еще за углом квартала, он резко свернул направо, в тупик, потом еще раз направо — в глухой двор многоэтажного дома. Лихо крутнувшись, в о л г а едва не ударилась правым бортом об высокую кучу снега, собранного, видимо, с проезжей части улицы.
— Прыгайте! — крикнул почтенный учитель Кун.
Молодой китаец чуточку продвинулся, чтоб открылась правая задняя дверца, через которую Станислав Гагарин вывалился наружу.
От резкого порыва сочинитель не удержался на ногах и приложился о порядком заледенелый снег. Тем не менее, подхватив к е й с, председатель Товарищества рывком одолел сугроб и прижался к нему плашмя уже на другой стороне.
Оставленная им в о л г а форсажно взревела шведским двигателем и вымелась из глухого двора.
Через несколько минут до лежавшего ничком за сугробом Станислава Гагарина донесся приглушенный расстоянием характерный треск автоматной очереди.
Приподняв голову, сочинитель осмотрелся, затем, помогая себе локтями, неловко сполз по склону затвердевшего сугроба туда, где только что затормозил доставивший его сюда автомобиль.
Двор был пустынным.
Слепые окна домов бесстрастно смотрели на писателя, колени у Папы Стива дрожали от не оставившего еще напряжения, противная сухость во рту и тупая боль в затылке — повысилось артериальное давление.
Станислав Гагарин попытался собраться с мыслями, лихорадочно соображая, как ему убраться из Солнцева, необходимо было принять некое решение, но голова была совершенно пустой, и писатель ждал, когда возникнет хотя бы предположение о том, что произошло, а уж потом он, опираясь на предположение, сообразит, что делать ему дальше.
Только додумать Станиславу Гагарину не позволили новые обстоятельства.
Из-под арки дома, во дворе которого стоял сочинитель, вдруг вывалила задним ходом светлая машина «Скорой помощи».
Довольно ходко она приблизилась к председателю, и правая дверца кабины гостеприимно распахнулась.
«Подстава! — решил писатель. — Та, о которой говорил Конфуций…»
Он так сразу и поверил, что это н а ш и, хотя могло статься и по-другому.
Станислав Гагарин плюхнулся на сидение рядом с водителем и увидел за штурвалом «Скорой помощи» Веру.
Горячая волна нежности плеснула на сердце.
— Спасибо, — пробормотал он. — Ангел ты мой хранитель…
Вера включила сирену, едва они выбрались на улицу с двухсторонним движением, и прервала завывание, когда «Скорая помощь» миновала Солнцево, направляясь в обратную от Москвы сторону.
— Агасфер отменил сбор в Астраханском переулке, — пояснила Вера, когда затихла сирена. — Я отвезу вас в Одинцово через Переделкино, напрямую. Так безопаснее… Кольцевая дорога перекрыта, Папа Стив.
— Но что случилось с Кун-фу? Кто хотел нас уничтожить? — спросил сочинитель. — Что вообще происходит?
Вера молчала.
VII
Станислав Гагарин подошел к стене холла, заставленной книжными полками, достал Пятую книгу соловьевской «Истории России с древнейших времен». Книга раскрылась на 247-й странице.
«Будто по заказу», — усмехнулся сочинитель, ибо сразу увидел: идет описание Смутного Времени.
Бояре сообщали из Москвы по областям, в русскую глубинку: «Как таким людям, Трубецкому и Заруцкому, государством управлять? Они и своими делами управлять не могут».
Русские люди, утверждал историк, были согласны в этом с боярами, только никак не хотели согласиться, что надобно держаться Владислава, то есть, дожидаться пока придет старый польский король с иезуитами…
«Иезуиты уже вовсю орудуют в Москве, — с горечью помыслил сочинитель. — Масонские ложи официально утвердились, теперь войск НАТО и ООН ждут на Арбате и Смоленской площади… С гуманитарной помощью».
И тогда русские люди, писал Сергей Михайлович, выставили второе ополчение, главный воевода которого был членом захудалого княжеского рода, малочиновный стольник Пожарский, а подле него мясник Минин.
«Читают ли нынешние лидеры патриотических сил русских историков? — мысленно спросил Станислав Гагарин. — Как будто бы есть среди них эрудированные люди. Саша Проханов, философ Володин, председатель Компартии Зюганов, Вадим Кожинов, критик Ланщиков, неистовый Бушин и Володя Бондаренко, наконец. Ведь в русском опыте прошлого прямые указания, как действовать в нынешнем Смутном Времени».
И прочитал вслух:
— Ополчение успело в своем деле; большинство, истомленное смутами, громко требовало, чтоб всё было по-старому; старина была действительно восстановлена, но не вполне, ибо в народе и с т о р и ч е с к о м никакие события не проходят бесследно, не подействовав на ту или другую часть общественного организма.
Последние слова потрясли сочинителя. Он прошел в кабинет и выписал их на листочке.
«В народе и с т о р и ч е с к о м никакие события не проходят бесследно…»
— Вставлю сие в роман, — решил Станислав Гагарин. — Как ответ тем, кто жаждет зачеркнуть три четверти века, прожитые народом при Советской власти и за Советскую власть…
После вчерашних автомобильных гонок, когда Станислав Гагарин и древнекитайский мыслитель были на грани гибели, так неожиданно возникшая спасительница Вера доставила его в Одинцово.
Вера пыталась уговорить писателя поехать на Власиху, ей казалось, что там он окажется в большей безопасности, но председатель запротестовал: пережитые им треволнения тянули его в контору, хотелось удостовериться, что Товариществу Станислава Гагарина прямое з л о не угрожает.
На Молодежной — председатель попросил Веру высадить его у магазина «Продукты» — дело продвигалось неспешным, увы, порядком. Геннадий Дурандин отправился на очередные тары-бары с Ниной Петровной Викуловой, совершенствовать связи с почтовыми отделениями, Люда Макагон объясняла потенциальной подписчице, как оформить заявку на «Русский сыщик» и Собрание сочинений любимого — взять слово в кавычки? — шефа, Галя Дёмушкина возилась с картотекой, Надя Бубнова отвечала по телефону 593–05-36 на вопросы читателей, а Лина Яновна одна-одинешенька в огромной комнате, где некогда единолично квартировал Станислав Гагарин, подбивала бухгалтерские б а б к и, а может быть, и решала кроссворды — председатель м е л о ч н о финансового директора, профессионала с большой буквы, не опекал, а если требовалось, в о з н и к а л глобально.
Ирина и Лена бойко стучали на машинках, и не было на месте лишь Тани Павловой, его помощница отправляла спешную почту, а Галина Попова, главный редактор, работала дома. Вера Здановская в ы б и в а л а из брокеров бумагу с бумвинилом для восстановленного после р а з б о й с т в а Федотовой «Современного русского детектива», а Дима Королев повез в Назарьевскую почту пачки с книгой «Так говорил Каганович».
Словом, работали все, никто не с а ч к о в а л, хотя и не рвали-метали с искрами и пылью столбом, так работал только он сам, и потому на душе у председателя чуточку потеплело.
Он с нежностью посмотрел на милых сотрудниц, нашел для каждой ласковое слово, женщины тоже приободрились, им по душе был именно такой шеф, веселый и с душой нараспашку, ведь бывал Станислав Гагарин и по-медвежьи сердитым, повергал в ужас л ё в и н ы м рыком, хотя тот, кто знал его натуру, хорошо понимал: гневается сочинитель не по конкретному адресу, а на возникшую, мешающую Делу ситуацию.
Никто, разумеется, не подозревал, какого труда стоило председателю сохранять на лице весёлую маску, и Папа Стив уже подумывал о том, чтобы поехать домой, отобрал сотню нераскрытых писем от читателей — прочту дома, осталось дождаться водителя, и тут Надежда сообщила, что Станислава Семеновича просят к телефону.
— Нерусский товарищ, — сказала она. — С акцентом говорит…
— Обстановка, понимаешь, существенно, изменилась, — услышал сочинитель голос товарища Сталина. — Поезжайте домой покудова. Возможно заглянем в гости, понимаешь… До встречи, партайгеноссе писме́нник.
Половину дня и весь вечер Станислав Гагарин сидел дома. Радуясь предоставленной ему Отцом народов передышке, сочинитель описывал в романе «Вечный Жид» те невероятные приключения, которые выпали ему по таинственному, непостижимому жребию.
«Не слишком ли много на одного? — иронически подтрунивал над собою председатель Товарищества, покрывая стремительным р е з к и м почерком — и как его только разбирает славная Ирина Лиханова?! — оборотную сторону страниц чернового варианта сценария так и не поставленного фильма по роману «Мясной Бор». — Не усомнятся ли мои читатели в том, что т а к о е выпало пережить Станиславу Гагарину?»
В тот день и вечер Иосиф Виссарионович не появился. Не было вестей и от Агасфера. И председатель стал уже подумывать о том, что либо операцию «Most» заговорщики отменили, уже было объявлено о том, что объект а к ц и и удалился в лес на двухнедельный отдых — «грибы собирать», съязвила Вера Васильевна — либо писателя от участия в ней на заключительном этапе отставили.
«Немудрено, — хотя и с некоей долей обиды, но объективности для, подумал сочинитель. — Попадаю каждый раз в несуразный к о м п о т, наступаю, ничтоже сумняшеся, на л е п е ш к у. А мужикам-пророкам меня, м у д о в и л а, выручай…»
Уже после двадцати двух раздался телефонный звонок, но трубку подняла Вера Васильевна.
— Тебя, — сказала она мужу. — Вера звонит…
— Какая Вера? — встрепенулся, смущенно отводя взгляд, Станислав Гагарин.
Вера Васильевна удивленно посмотрела на него.
— Обыкновенная, — ответила она. — Твой производственный начальник.
Но это была другая Вера, так выручившая писателя сегодня.
«Наверное, и голос поменять ей ничего не стоит, — подумал сочинитель, узнав, что звонит его ангел-хранитель. — Ведь оказывается же она для меня всегда одной из тех, кого знал раньше и с кем общаюсь, кого люблю сейчас…»
Но проблема эта была настолько сложна для простого смертного, что Станислав Гагарин предпочел немедленно выбросить ее из головы — размышляя над подобными темами недолго и свихнуться — и коротко спросил:
— Как дела?
— Вождь сегодня не мог выбраться к вам, Папа Стив, — усталым голосом произнесла молодая женщина. — Извините его. Наверное, завтра…
— А как же учитель Кун? — хотел спросить председатель, но связь прервалась.
Станислав Гагарин вернулся в кабинет и принялся просматривать почту, расставляя условные значки. «Ф» — означало: послать ксерокопию статьи Димы Королева о р а з б о й с т в е Федотовой и ее к л е в р е т о в, это тем, кто спрашивал, почему не высылают остальные три тома «Русского детектива». Римская цифра «I» — сообщить, что Первый том «Русского сыщика» вышел в свет. «Инф» — послать информацию о подписке…
Многие письма имели букву «П», п и с ь м о, значит, на них Станислав Гагарин собирался ответить лично.
Но вскоре супруга позвала его в гостиную.
— Опять мафия, — сказала она. — Со стрельбой и погонями…
На экране телевизора диктор говорил о том, что в Солнцеве произошла кровавая р а з б о р к а между местной бандой и неизвестно откуда появившимися в Москве к р у т ы м и вьетнамскими парнями.
— На одной из улиц пригородного Солнцева, — сообщал диктор, и на экране возникли радужные, расплывчатые кадры оперативной видеосъемки, — обнаружена расстрелянная черная в о л г а с мертвым водителем за рулем. Опасность участия в борьбе за криминальные зоны влияния в Москве со стороны лиц вьетнамской национальности нарастает…
— Козлы, — в сердцах произнес Станислав Гагарин, адресуясь и к телепутаникам, и к эмвэдэшному центру общественных связей, и к тем, кто, может быть, нарочно подбросил «голубому огоньку» дезинформацию. — Дебилы перестроечные… Китайца от вьетнамца отличить не могут!
До него дошла вдруг пока еще не осознаваемая горечь утраты, и глубоко вздохнув, стараясь не показать жене выступивших непроизвольных слез, Станислав Гагарии мысленно произнес:
— Прощайте, почтенный учитель Кун…