– Сто-ой! – донесся хриплый возглас, воздух расколол выстрел.
Пуля просвистела где-то сбоку. Валентик был уже возле остановившейся машины, он схватил ничего не понимающего шофера за шиворот, рванул из машины, заскочил туда сам.
Алейников, стреляя на ходу, приближался. Мотор автомашины работал, парень-шофер стоял в дорожной пыли на коленях, крутил головой, глядя то на Алейникова, то на командира спецшколы. Валентик лихорадочно включил скорость, но на газ нажал плавно. «Виллис» тронулся и стремительно полетел вдоль затравеневшей деревенской улицы. Алейников беспорядочно стрелял вслед, пули свистели то сбоку, то сверху, одна попала куда-то в машину. «Только бы не в колесо... или не в спину мне!» – думал Валентик, сгорбившись над рулем, вздрагивая при каждом выстреле.
– Тэ-эк-с, – зловещим голосом протянул старый полковник, встал из-за стола, раздраженно захлопнул металлический колпачок на чернильнице. – Что ты, Алейников, тотчас обо всем доложил управлению, это хорошо. Честно по крайней мере... Но что же за этого Валентика прикажешь с тобой делать? В трибунал? В штрафную роту? – Полковник усмехнулся. – Кстати, в зону действия вашей опергруппы как раз на днях и направлена одна из штрафных рот.
Алейников, опустив голову, молчал.
Начальник фронтового управления СМЕРШ, огрузневший немного, седоволосый, ходил взад-вперед мимо Алейникова, потом остановился перед ним.
– Как же это произошло, Яков Николаевич?
– Как? – Алейников вздохнул, потер шрам на щеке. – Я и стреляю прилично, с тридцати метров в копейку могу попасть. А тут словно черт за руку дергал.
– А я не о том, что ты упустил его! Это уж другой вопрос. Ты не разглядел матерого вражеского агента в своей группе!
Что было отвечать Алейникову? Да, не разглядел. Чекист с двадцатых годов, хорошие характеристики. Давно орудует в органах, и никто до сих пор не мог его разглядеть. Но так подошло, что отвечать теперь ему. А спросить могут очень строго.
Яков, неслышно вздохнув, произнес:
– Я готов нести ответственность, товарищ полковник.
– Ответственность... – Старый чекист недовольно пошевелил усами. – Сколько он наших людей погубил! Как за это ответить? В каком размере ответ должен быть?
Голос его был сух и по-прежнему зловещ, леденил Алейникову сердце.
Потом начальник управления долго молчал, отвернувшись. Наконец поднял голову, тем же недружелюбным голосом произнес:
– Вот я все хотел спросить – где это вам нарисовали... шрам этот?
– Это давно, товарищ полковник, в гражданскую. След от шашки царского полковника Зубова. Он был командиром карательного отряда там у нас, в Сибири. Много он нам тогда, нашему партизанскому отряду, хлопот принес. А потом мы накрыли его на одной таежной заимке...
– Ну? И, надеюсь, не упустили? – Полковник глядел на Алейникова, чуть вскинув подбородок.
– Нет... Его зарубил командир эскадрона из нашего отряда Федор Савельев.
– Кто?
– Савельев Федор Силантьевич, – повторил Алейников, – который служит сейчас в Шестокове у немцев...
– Да, да, помню, ты докладывал об этом Федоре Савельеве, своем землячке, – с усмешкой проговорил начальник управления. Но тут же усмешка исчезла, он нахмурился и, глядя куда-то мимо Алейникова, раздумчиво произнес: – Шестоково, Бергер, Лахновский...
– А сейчас могу доложить еще о двух Савельевых. О сыне и младшем брате этого Федора.
Полковник поднял на Алейникова вопросительный взгляд. Но вместо ответа Яков вытащил из планшета дивизионную газету, взятую с подоконника в спецшколе, протянул начальнику управления. Тот сначала надел очки, лежавшие до этого на столе, взял газету, поглядел на портреты и стал читать заметку, рассказывающую об эпопее танкового экипажа Дедюхина.
Пока он читал, Алейников пытался представить себе таинственную деревушку Шестоково, находящуюся в нескольких десятках километров юго-западнее Орла. В Орле находился центр немецкой разведки «Виддер», а в лесной деревушке Шестоково одно из многочисленных отделений «Виддера» – «Абвергруппа-101», начальником которой являлся некий капитан Бергер. «Абвергруппу» охраняла так называемая «Освободительная народная армия» под командованием штандартенфюрера, то есть полковника, Лахновского. В этой «армии», насчитывающей всего около двухсот человек, в штабном взводе и служил Федор Савельев.
Обо всем этом еще весной доложил некто Метальников, перевербованный агент Бергера. Попав в немецкий плен, бывший сержант Красной Армии Метальников после специальной обработки и обучения был под видом бежавшего из концлагеря внедрен Бергером в партизанский отряд Кондратия Баландина, действующего в Орловской области. Метальников немедленно рассказал, кто он такой на самом деле, Баландин с людьми Алейникова, часто бывавшими в отряде, переправил его через линию фронта в штаб прифронтовой оперативной группы, где тот и доложил о составе «Абвергруппы-101» и «Освободительной народной армии», в том числе о Савельеве и Лахновском.
– Не может быть! – не удивился даже, а почему-то ужаснулся Алейников. – Ну-ка, все приметы каждого! Подробно.
Приметы говорили, что это именно тот Лахновский Арнольд Михайлович, за которым Алейников гонялся по лесам после гражданской, и тот Савельев Федор Силантьевич...
А потом с помощью того же Метальникова были добыты их фотографии. «Как они там оказались? Как?» – раздумывал Алейников о Лахновском и о Федоре Савельеве.
Но этого он не знал до сих пор.
Прочитав до конца заметку, начальник управления молча вернул газету, встал из-за стола и подошел к окну.
– А отца этих Савельевых – Федора и Ивана – полковник Зубов повесил, – сказал Алейников.
– За что? – повернулся от окна начальник управления.
– Старик помог нашему партизанскому отряду укрыться в горах тогда. Показал путь в неприступную теснину.
– Вот оно как! – Полковник хотел снова сесть за стол, но не сел, а лишь снял и положил на него очки. – Ну-ка, расскажите мне подробнее о всех этих Савельевых. В высшей степени это интересно... И тем временем чайку попьем.
Он нажал кнопку за креслом. Тотчас в кабинет вошел тщательно отутюженный лейтенант, подстриженный еще по-мальчишечьи, вытянулся так, что казалось, порвет у себя внутри какую-нибудь жилу. Полковник попросил, чтобы им принесли два стакана чаю, и сел наконец за стол.
– Ну, что же вы молчите? Говорите.
Но о чем говорить? Как рассказать начальнику управления о сложной и запутанной истории семьи Савельевых, в которой и сам-то Алейников никогда не мог правильно разобраться? И чем дальше он молчал, тем больше терялся под взглядом полковника. Яков знал, не раз убеждался, что этот старый чекист обладает страшной, просто фантастической проницательностью. Он каким-то непостижимым образом умеет читать мысли другого человека. И вот сейчас полковник, мелькнуло у Якова, уже догадался, уже точно знает, о чем он, Алейников, думает, и немел от какого-то непонятного самому себе страха все больше.
– Что, задает задачки жизнь? – усмехнулся вдруг полковник по-доброму, по-стариковски.
– Задает, – кивнул Алейников с облегчением.
– Да, жизнь – это как учебник алгебры. А на каждой странице десятки задач со многими неизвестными.
Вошла пожилая женщина в белом передничке, официантка столовой при управлении, принесла чай и печенье горкой на тарелке. Аккуратно поставила перед каждым стаканы и бесшумно вышла. Когда за ней закрылась дверь, Алейников, подвигая ближе к себе стакан, проговорил:
– По всем внешним признакам на теперешнем месте Федора должен бы Иван быть, а он... Про Ивана Савельева видите что пишут. Его и сына Федора Семена к ордену Ленина представили.
– Что же это за внешние признаки?
– Иван был во время гражданской в белобандитах. В наших краях тогда местный богатей Кафтанов со своим отрядом зверствовал. Вот в его отряде и служил Иван.
– Вот как! – опять произнес начальник управления.
– Да. Потом я его лично два раза сажал.
– Гм... – Полковник отхлебнул из стакана.
– Второй раз, вероятно, напрасно. В тридцать пятом году. Как раз старший брат Федор и донес на него – коней, говорит, колхозных украл, мстит Советской власти, контра, за отсидку в тюрьме. За первую отсидку, значит...
– Что же не разобрался, украл, не украл?
– Кони действительно пропали. И Федору я поверил... Был он, я говорил, лихим рубакой, командиром эскадрона в нашем партизанском отряде.
– А теперь у немцев служит... А по внешним, как ты говоришь, признакам не должен вроде.
– Именно, что по внешним. – Алейников нахмурился, стал глядеть в сторону, забыв про чай. Потом отодвинул почти полный еще стакан, криво усмехнулся. – Правильно вы говорите: жизнь как задачник алгебры... Женился Федор на дочке этого самого Кафтанова, который бандой верховодил.
– Да? – Полковник приподнял и опустил седые брови. – Так, может быть, это обстоятельство как-то объясняет, что Савельев Федор сейчас...
– Нет, – резко, резче, чем положено, проговорил Алейников, – именно это обстоятельство тут ничего не объясняет. Анна Кафтанова была тоже в нашем партизанском отряде, воевала не за страх, а за совесть. И вообще, она женщина... как бы вам сказать... Она человек настоящий. Но судьба у нее... По приказу отца бандиты из его отряда тогда поймали ее. Отец повез ее лично расстреливать. Но перед этим изнасиловал...
При этих словах у полковника опять шевельнулись брови, уголки губ брезгливо опустились, в старческих глазах вспыхнул холодный свет, пронзивший, казалось, Алейникова насквозь.
– Когда отец повез ее на расправу, Иван этот... Он ее любил, видимо. Он поскакал следом, догнал где-то их. Кафтанов еще не казнил дочь, но остальному Иван помешать не успел... В общем, в схватке Иван застрелил Кафтанова, тело привез к нам в партизанский отряд. Но я... я не поверил ему. Думал – головой атамана хочет выкупить свое бандитство... В общем хотел я его расстрелять тогда. Но Анна кинулась мне и Кружилину, командиру нашего отряда, в ноги, все рассказала... Об одном только умоляла – никому никогда не говорить об ее позоре. «Иначе, говорит, повешусь...» И тогда мы