— Дизь, — начала я. — Это Животные мстят людям.
Он всегда верит моим словам, но на этот раз вообще меня не слушал.
— Это не так уж невозможно, — продолжала я. — Животные сильные и умные. Мы даже не представляем себе, насколько. Когда-то на Животных подавали в суд. И они были даже осуждены.
— Что ты говоришь? Что ты говоришь? — бессмысленно бормотал он.
— Я где-то читала о Крысах, которых вызвали в суд, потому что они причинили большой вред. Дело откладывали, поскольку Крысы не являлись на процесс. В конце концов им даже предоставили адвоката.
— Господи, что ты такое говоришь?
— Это было, кажется, во Франции, в шестнадцатом веке, — рассказывала я. — Неизвестно, чем все закончилось, и наказали их или нет.
Он вдруг остановился, крепко схватил меня за плечи и встряхнул.
— Ты в шоке. Что ты мелешь?
Я знала, что говорю. И решила это проверить при случае.
Матога появился из-за забора с фонариком на лбу. Его лицо в свете выглядело страшным, бледным, как у покойника.
— Что случилось? Чего вы болтаетесь ночью? — спросил он тоном часового.
— Там лежит мертвый Комендант. У своей «Тойоты», — сказал Дизь, стуча зубами, и махнул рукой назад.
Матога открыл рот и беззвучно шевельнул губами. Я уже подумала, что он онемел, но через некоторое время тот сказал:
— Я видел сегодня эту его огромную машину. Когда-то это должно было случиться. Ездил навеселе. Вы сообщили в Полицию?
— А нужно? — спросила я, подумав о почти лишившемся сознания Дизе.
— Вы свидетели, потому что нашли тело.
Матога подошел к телефону, и через мгновение мы услышали, как он спокойным голосом сообщает о смерти человека.
— Я туда не вернусь, — сказала я, и была убеждена, что Дизь тоже не пойдет.
— Он лежит в колодце. Ногами вверх. Головой вниз. Залитый кровью. Везде полно следов. Маленьких, как копыта косули, — бормотал Дизь.
— Будет скандал, потому что это полицейский, — сухо сказал Матога. — Надеюсь, вы не затоптали следов. Вы же смотрите детективы, правда?
Мы вошли в его теплую и светлую кухню, а он остался у дома, ждал Полицию. Мы не разговаривали больше друг с другом. Сидели на табуретках неподвижно, словно восковые фигуры. Мои мысли напоминали тяжелые дождевые тучи.
Полиция прибыла джипом через час. Последним из машины вышел Черное Пальто.
— О, привет, я так и думал, что увижу здесь папу, — саркастически отозвался он, и бедный Матога вдруг сник.
Черное Пальто поздоровался с нашей троицей, по-солдатски пожав нам руки, как если бы мы были какими-то скаутами, а он нашим взводным. Мы же сделали доброе дело, и он нас благодарит. Только на Дизя взглянул с подозрением:
— Кажется, мы знакомы?
— Да, я работаю в комендатуре. Видимо, виделись.
— Это мой друг. Приезжает сюда по пятницам, мы вместе переводим Блейка, — поторопилась я с пояснениями.
Он неодобрительно взглянул на меня и попросил сесть с ним в машину. Когда мы приехали к Перевалу, полицейские огородили место вокруг колодца полиэтиленовой лентой и включили прожекторы. Дождь лил, и в их свете капли становились длинными серебристыми нитями, похожими на елочный серпантин.
Мы просидели в комиссариате все утро, втроем, хотя, собственно говоря, Матога там был совершенно напрасно. Он выглядел испуганным, и я чувствовала себя ужасно виноватой, что втянула его в эту историю.
Нас допрашивали так, как будто это мы собственноручно убили Коменданта. К счастью, у них в отделении оказался необычный автомат, который делал кофе, а кроме того готовил еще и горячий шоколад. Он был вкуснющим, и это сразу меня подкрепило, хотя ввиду своей Болезни, я должна немного больше беречься.
Когда нас отвезли домой, было уже изрядно пополудни. Огонь в печи погас, поэтому пришлось повозиться, чтобы разжечь его снова. Я уснула, сидя на диване. Одетая. Не почистив зубы. Спала как убитая, а под утро, когда за окном еще царила темнота, вдруг услышала странные звуки, и мне показалось, что отопительный котел перестал работать, его ласковое гудение прекратилось. Я накинула что-то на себя и спустилась вниз. Открыла дверь в котельную.
Там стояла моя Мама, в цветастом летнем платье и с сумкой через плечо. Она выглядела озабоченной и смущенной.
— Ради бога, что ты здесь делаешь, Мама? — воскликнула я ошеломленно.
Она сложила губы так, будто хотела мне ответить, и на мгновение бесшумно ими пошевелила. Затем остановилась. Ее взгляд беспокойно скользил по стенам и потолку котельной. Не понимала, куда попала. Снова попыталась что-то произнести, и снова остановилась.
— Мама, — прошептала я, пытаясь поймать ее взгляд, но она все время отводила глаза.
Я рассердилась на нее, потому что она давно умерла. Матери, которые уже ушли от нас, так себя не ведут.
— Как ты здесь оказалась? Здесь не место для тебя, — я начала ей было упрекать, но вдруг мне стало ужасно грустно. Мама посмотрела испуганными глазами и начала присматриваться к стенам, совсем обмякшая.
Я поняла, что нечаянно вытащила ее откуда-то. Что это я виновата.
— Иди отсюда, Мама, — ласково сказала я.
Но она меня не слушала, может, даже и не слышала. Ее взгляд не желал останавливаться на мне. Разнервничавшись, я захлопнула дверь котельной и теперь стояла по ту сторону, прислушиваясь. Слышала только шелест, нечто похожее на шорох Мышей или Короеда в дереве.
Я вернулась на диван. И только я проснулась утром, как все это мне вспомнилось.
6. Тривиальное и банальное
Дикая Серна, в лесу что живет,
Душу Людскую от скорби спасет.
Казалось, Матога был создан для одинокой жизни, так же, как я, но одиночество каждого из нас никак не сочеталось с другим. После этих драматических событий жизнь продолжалась по-старому. Приближалась весна, поэтому Матога упорно стал наводить везде порядок и в несомненном уюте своей мастерской уже готовил различные Орудия, которыми вскоре начнет портить мне жизнь — например, электропилу, секатор и ненавистную для меня вещь — косилку для травы.
Иногда я замечала его худую, слегка сутулую фигуру во время моих ежедневных ритуальных обходов, однако всегда издалека. Как-то даже помахала ему с горки, но он не ответил. Может, не заметил меня.
В начале марта со мной произошел очередной Приступ, невероятно докучливый, и мне на мгновение мелькнула мысль, чтобы позвонить Матоге или доковылять до него и постучать в дверь. В печи погас огонь, а у меня не хватало сил спуститься вниз. Поход в котельную никогда не относился к приятным вещам. Я пообещала себе, что когда мои клиенты приедут летом в свои дома, скажу им, что, к сожалению, в дальнейшем я больше не возьмусь за эту работу. И возможно, это последний год, когда я здесь живу. Может, до следующей зимы мне придется вернуться в свою маленькую квартиру на улице Тюремной во Вроцлаве, у самого университета, откуда можно часами наблюдать, как Одер, будто гипнотизируя, упорно катит свои воды на север.
Хорошо, что меня навещал Дизь и разжигал огонь в этой старой печи. Возил с поленницы тележкой дрова, пропитанные мартовской сыростью. Они давали много дыма и мало тепла. Из банки соленых огурцов и каких-никаких овощей умел сварить вкусный суп.
Несколько дней я лежала, подчинившись своему взбунтовавшемуся телу. Терпеливо переносила онемение ног, и это невыносимое чувство, будто они горят огнем. Мочилась красным и, уверяю вас, что унитаз, заполненный красной жидкостью, производит ужасное впечатление. Заслоняла окна, потому что не могла стерпеть яркого мартовского света, который отражался от снега. Боль терзала мой мозг.
У меня есть некая собственная Теория. Произошла ужасная вещь, а именно то, что мозжечок был неправильно соединен с мозгом. Возможно, это крупнейший сбой в нашем программном обеспечении. Кто-то нас плохо спроектировал. Поэтому мы подлежим замене. Если бы наш мозжечок соединялся с мозгом правильно, мы обладали бы исчерпывающими знаниями о собственной анатомии, о том, что происходит внутри нашего тела. О, говорили бы мы себе, у меня в крови упал уровень калия. Третий шейный позвонок какой-то напряженный. Периферическое кровяное давление сейчас низкое, надо двигаться, а после вчерашних яиц под майонезом уровень холестерина вырос, поэтому следует учитывать, что мы едим.
У нас есть это наше тело, обременительный груз, и, собственно говоря, мы ничего о нем не знаем и нуждаемся в различных Орудиях, чтобы узнать о самых естественных процессах. Разве это не возмутительно, что когда в последний раз врач хотел проверить, что происходит в моем желудке, то назначил сделать гастроскопию? Мне пришлось глотать толстенную трубку, и только с помощью камеры можно было разглядеть, что же там в нем такое. Единственное грубое и примитивное орудие, которым нас одарили, чтобы хоть как-то компенсировать неудобства, это боль. Ангелы, если они, конечно, существуют, видимо, хохочут до умопомрачения, глядя на нас. Получить тело и ничего о нем не знать. Без инструкции по эксплуатации.
К сожалению, погрешность была допущена уже с самого начала, так же, как другие ошибки.
Однако хорошо, что у меня изменились часы сна; я засыпала на рассвете и просыпалась после полудня, может, это была естественная защита от дневного света, ото дня вообще и всего, что с ним связано. Я просыпалась, а может все это происходило во сне, и часто слышала шаги Девочек на крыльце, их топот, и мне казалось, что все, что произошло за последнее время, было страшной галлюцинацией, вызванной лихорадкой. И это были замечательные минуты.
В полусне я также думала о Чехии. Появлялась граница, а за ней эта замечательная, ласковая страна. Все там озарено солнцем, позолочено светом. У подножия столовых гор, которые, казалось, выросли только для красоты, поля дышат спокойствием. Дороги прямые, потоки чистые, а в отрядах возле домов пасутся Олени и Муфлоны; к комбайнам привязывают звонки, чтобы слегка отпугивать и отгонять на безопасное расстояние Зайчат, которые носятся во ржи. Люди не спешат и не соревнуются между собой во всем. Не гонятся за химерами. Им нравится жить так, как есть, радоваться тому, что они имеют.