Дизь недавно рассказывал мне, что в маленьком магазине в чешском Находе он нашел неплохое издание Блейка, и теперь мы себе представляем, как эти добрые люди, которые живут по ту сторону границы и разговаривают между собой на мягком, детском языке, по вечерам разжигают огонь в каминах и читают Блейка. И может, сам Блейк, если бы был жив, увидев это все, сказал бы, что во Вселенной есть такие места, где еще не состоялось Падение, мир не стал с ног на голову и остался Эдемом. Человек здесь не руководствуется законами разума, глупыми и чопорными, а сердцем и интуицией. Люди не переливают из пустого в порожнее, щеголяя своими знаниями, а создают невероятные вещи, пользуясь фантазией. Государство перестало быть кандалами, ежедневным грузом и помогает людям воплотить их мечты и надежды. А Человек не может быть каким-то винтиком в системе, выполнять функцию, он — свободное Существо. Такое беспрерывно вертелось в моей голове, и от этого мое лежание становилось даже приятным.
Иногда мне кажется, что только больной может быть действительно здоровым.
В первый же день, когда болезнь немного отпустила, я что-то накинула на себя и, преследуемая чувством долга, отправилась осмотреть свои владения. Я была слаба, как картофельный росток, выросший в темноте подвала.
Оказалось, что снег, тая, сорвал желоб на доме Писательницы и сейчас вода льется прямо по деревянной стене. Непременно вцепится грибок. Я позвонила ей, но ее конечно, не было дома, а может, и в Польше. Это означало, что с желобом мне придется справляться самой.
Не секрет, что любые трудности пробуждают в нас настоящие жизненные силы. Мне действительно стало лучше, только левую ногу продолжала дергать боль, будто электрический ток, поэтому я переставляла ее, не сгибая, как протез. Затем, когда пришлось принести лестницу, я вообще перестала думать о Недуге. Забыла о боли.
Я стояла на ступенях час, подняв руки вверх, и безуспешно пыталась вставить желоб в хомуты. К тому же, один из них еще и оторвался и, пожалуй, лежал где-то глубоко под снегом возле дома. Можно было подождать Дизя, который должен был приехать вечером с новым четверостишием и вопросами, но мой приятель слишком хрупкий, у него маленькие, почти девичьи ладони, и что там говорить, он немного недотепа. Я говорю это с любовью к нему, не считаю это несовершенством. На свете есть столько черт и свойств, что каждого можно щедро ими одарить, думала я.
И я наблюдала с лестницы за изменениями, которые принесла оттепель на Плоскогорье. Кое-где, особенно на южных и восточных склонах, появились темные пятна — там зима отступала со своим войском, однако она удерживала позиции на границах и на опушке леса. Весь Перевал был белый. Почему распаханная земля теплее, чем поросшая травой? Почему в лесу снег тает быстрее? Почему у ствола дерева образуется в снегу круглое углубление? Или дерево теплое?
Я спросила об этом Матогу. Пошла к нему попросить, чтобы он помог с тем желобом. Он беспомощно посмотрел на меня и ничего не ответил. Ожидая, я разглядывала его диплом участника соревнований по сбору грибов, которые ежегодно организовывало Общество грибников «Боровик».
— Я и не знала, что ты так хорошо собираешь грибы.
Он мрачно улыбнулся и промолчал, как всегда.
Матога пошел со мной в свою мастерскую, которая напоминала операционную — столько там было разных ящичков и полочек, а на каждой было какое-то Орудие, специальное, придуманное для того, чтобы сделать что-то небольшое. Он долго шарил в коробочке, наконец вытащил оттуда кусок плоского алюминиевого провода, скрученного кольцом.
— Хомут, — сказал он.
Слово за слово, медленно, словно соревнуясь с прогрессирующим параличом языка, он признался мне, что за последние недели ни с кем не говорил, и его способность говорить очевидно уменьшается. Наконец, откашливаясь, сообщил, что Большая Ступня умер, подавившись костью. И что это был несчастный случай. Это подтвердило вскрытие тела. Он узнал от сына.
Я засмеялась.
— Мне казалось, что Полиция способна на более впечатляющие открытия. То, что он подавился, было понятно даже на первый взгляд …
— Ничего не видно на первый взгляд, — Матога возразил, как на его характер, слишком резко, так, что эти слова врезались мне в память.
— Ты же знаешь, что я об этом думаю, правда?
— Что?
— Помнишь тех Косуль, стоявших у дома, когда мы шли туда? Это они его убили.
Он замолчал и начал очень внимательно разглядывать хомут.
— Как?
— Как, как. Я точно не знаю. Может, они его просто напугали, когда он, как варвар, поедал их сестру.
— Хочешь сказать, что это была динтойра[4]? Косули наказали его?
Я долго молчала. Кажется, ему нужно много времени, чтобы сосредоточиться, а потом осознать услышанное. Он должен потреблять больше соли. Я уже говорила, что соль помогает быстрее принимать решения. Матога медленно надевал валенки и тулуп.
Когда мы шли по мокрому снегу, я сказала:
— А Комендант в колодце?
— Ты о чем? Хочешь знать причину смерти? Не знаю. Он не рассказывал.
Это он о Черном Пальто.
— Нет, нет, я знаю, какая была причина смерти в колодце.
— Какая? — спросил он так, словно это его нисколько не интересовало.
Поэтому я не ответила сразу, а подождала, пока мы двинемся через мостик к дому Писательницы.
— Такая же.
— То есть он подавился костью?
— Не злорадствуй. Его убили Косули.
— Подержи лестницу, — ответил он на это.
Поднялся по ступеням и возился с желобом, а я продолжала объяснять ему свою теорию. Сослалась на свидетеля — Дизя. Мы с ним знали больше, потому что первыми прибыли на место происшествия и заметили то, чего потом Полиция уже не могла увидеть. Когда Полиция приехала, было темно и мокро. Снег таял на глазах и скрыл то, что было самым важным — эти странные следы вокруг колодца, много, сотни, а может, и больше — маленькие, круглые, словно Человека окружило целое стадо Косуль.
Матога слушал, но не отвечал, на этот раз из-за того, что держал во рту шурупы. Поэтому я продолжала: «Может, сначала он ехал на машине и почему-то остановился. Может, Косуля, одна из убийц, притворялась больной, а он обрадовался, что нашел дичь. И тогда, когда вышел, они окружили его и начали теснить в сторону колодца».
— У него была окровавлена голова, — сказал сверху Матога, прикрутив последний шуруп.
— Да, потому что ударился, падая в колодец.
— Готово, — сказал он, помолчав, и начал спускаться вниз.
И действительно, желоб держался на новом алюминиевом хомуте. А старый, наверное, найдется через месяц, как растает снег.
— Постарайся не рассказывать об этом предположении. Оно очень недостоверное и может тебе навредить, — посоветовал Матога и отправился прямо домой, не взглянув на меня.
Я подумала, что он тоже считает меня сумасшедшей, как и все, и мне стало обидно.
Ну что ж. Блейк писал: «Противопоставление является Настоящей дружбой».
Меня снова вызвали на допрос заказным письмом, которого привез Почтальон. Ему пришлось добираться из города на Плоскогорье, поэтому он был сердит на меня и не замедлил это выразить.
— Следует запретить людям жить так далеко, — заявил он с порога. — Что вам с того, что вы так это спрятались от мира? Он вас все равно достанет. — В его голосе слышалось злорадство. — Подпишите вот здесь, повестка из прокуратуры.
Ох, не принадлежал он к друзьям моих Девочек. Они мне всегда демонстрировали, что не любят его.
— Ну, как оно жить в башне из слоновой кости, над головами мелочи, с носом, задранным к облакам? — спросил Почтальон.
Этого я больше всего не люблю в людях — ледяной иронии. Это трусость; все можно высмеять, никогда ничем не интересоваться, не чувствовать себя ничем связанным. Жить, как импотент, который сам никогда не изведает наслаждения, однако сделает все, чтобы оно стало отталкивающим для других. Ледяная ирония — это главное орудие Уризена. Оружие бессилия. При этом эти умники всегда имеют собственное мнение, которое победно пропагандируют, хотя если начать расспрашивать, интересоваться деталями, окажется, что все их теории состоят из обычных, банальных вещей. Я никогда не решилась бы сказать о ком-то, что он глуп, и не хотела заранее осуждать Почтальона. Я пригласила его сесть и сделала кофе, такой, какой любят Почтальоны — крепкий, заваренный в стакане. Угостила пряниками, которые пекла еще до праздников, надеюсь, они не зачерствели и мой гость не поломает о них зубы.
Он снял куртку и сел к столу.
— Много таких повесток разношу последнее время, думаю, все это касается Комендантовой смерти, — сказал он.
Мне было очень интересно, кому еще Прокуратура направила письма, но решила не показывать этого. Почтальон ждал мой вопрос, которого так и не было. Возился на стуле, пил кофе. Однако я умела молчать.
— Например, я такие повестки разносил всем его дружбанам, — сказал наконец.
— Вот как, — равнодушно ответила я.
— Все они денежками связаны, — начал он медленно, осторожно, и было заметно, что Почтальон заводится и остановиться ему будет нелегко. — Дорвались до власти. Откуда у них такие машины, дома? Этот, к примеру, Нутряк? Неужели вы верите, что это он на бойне так поднялся? — Он красноречиво оттянул нижние веки, показывая слизистую оболочку. — Или на лисицах! Все это маскировка, пани Душейко.
Немного помолчали.
— Все говорят, что это одна банда. Кто-то должен был ему помочь упасть в тот колодец, это я точно говорю, — довольно заметил Почтальон.
Он чувствовал такую огромную потребность перемывать косточки ближним, что его и за язык не приходилось тянуть.
— Все знают, что они играли в покер на большие деньги. А его новый ресторан «Касабланка» — это настоящий бордель, где живым товаром торговали.
Мне показалось, он перегнул палку.
— Говорят, они переправляли дорогие иномарки из-за границы. Ворованные. Рассказывали мне некоторые, не буду называть фамилии, видели на рассвете крутое «БМВ» на дороге. А откуда бы оно взялось? — риторически спросил Почтальон, очевидно убежденный, что такая сенсация меня точно ошеломит.