— Не могу об этом не думать. Мертвые тела. Знаете, когда он возвращается с охоты, то швыряет на кухне четверть косули. Они обычно делят ее на четыре части. Темная кровь растекается по столу. Затем режет это на куски и кладет в морозилку. Проходя мимо холодильника, я всегда думаю, что там лежит разрубленное тело. — Она снова затянулась дымом сигареты. — Или подвешивает мертвых зайцев зимой на балконе, чтобы стали мягкими, и они висят там с открытыми глазами и засохшей кровью на носах. Знаю, знаю, это все нервы, я слишком впечатлительная, мне надо лечиться.
Женщина посмотрела на меня с внезапной надеждой, будто ждала моего возражения, а я подумала, что в этом мире еще остались нормальные люди. Но я даже не успела ответить, потому что она снова заговорила:
— Помню, когда я была маленькой, то слышала рассказы о Ночном Охотнике. Знаете?
Я отрицательно покачала головой.
— Это местная легенда, кажется, еще немецкая. Будто по ночам ходил Ночной Охотник, который охотился на плохих людей. Летал на черном аисте, сопровождаемый собаками. Все его боялись, на ночь закрывали двери на колодку. И вот какой-то местный парень, может, из Новой Руды или Клодзка, крикнул в трубу, чтобы Ночной Охотник подстрелил кого-нибудь для него. Несколько дней спустя парню в дом через дымоход упала четверть человеческого тела, и так происходило еще трижды, пока тело не сложили вместе и не похоронили. Охотник с тех пор не появлялся, а его собаки превратились в мох.
Я вздрогнула от холода, которым вдруг пахнуло из леса. Видение Собак, которые превращаются в мох, все стояло у меня перед глазами. Я захлопала ресницами.
— Причудливый рассказ, как плохой сон, правда? — Женщина закурила сигарету, и я заметила, что у нее дрожат руки.
Мне хотелось как-то ее успокоить, но я не знала, как. Я никогда в жизни не видела человека на грани нервного срыва, поэтому положила волчью лапу ей на плечо и легонько погладила.
— Вы хороший человек, — сказала я, а она посмотрела на меня глазами Марыси и вдруг заплакала. Всхлипывала тихонько, как девочка, только плечи вздрагивали. Долго это продолжалось, видимо, ей немало надо было выплакать. Мне пришлось стать свидетелем этого, оставаться с ней и смотреть. Кажется, она ничего другого и не ожидала. Я обняла ее, и мы стояли так вместе в освещенном из окна клуба пятне — ненастоящий Волк и хрупкая женщина. Мелькали тени танцоров.
— Поеду домой. Сил больше нет, — жалобно сказала она.
Из клуба доносился громкий топот. Опять танцевали под «Соколов», на этот раз в версии диско, видимо, они понравились всем больше, чем другие песни, поэтому до нас то и дело доносился: «Эй! Гей!». Как взрывы пушек. Я немного подумала.
— Поезжай, — решила я. То, что мы перешли на «ты», принесло мне облегчение. — Подожду твоего мужа и отвезу его. Я готова. Все равно жду соседа. Где именно вы живете?
Она назвала одну из тех улиц, которые были за Поворотом Воловьего Сердца. Я знала, где это.
— Ни о чем не беспокойся, — сказала я. — Набери воды в ванну и отдохни.
Она вытащила ключи из сумки и засомневалась:
— Иногда я думаю, что можно совсем не знать человека, с которым живешь столько лет, — она смотрела мне в глаза с таким ужасом, что я оцепенела, поняв, о чем она говорит.
— Нет, это не он. Это точно не он. Я точно знаю, — ответила я.
На этот раз она посмотрела на меня вопросительно. Я засомневалась, стоит ей вообще об этом говорить.
— Когда у меня были две Суки, они пристально следили, чтобы все делилось поровну, как положено — еда, ласки, привилегии. У Животных вообще очень сильно развито чувство справедливости. Помню их взгляд, когда я делала что-то не так, например, несправедливо отругала либо не сдержала слова. Тогда они смотрели с таким укором, словно не могли понять, как я могла нарушить священный закон. Я училась у них азам справедливости, — я замолчала на минуту, а потом добавила. — У нас есть мировоззрение, а у Животных — мироощущение, понимаешь?
Она закурила новую сигарету.
— И что с ними случилось?
— Их больше нет.
Я натянула волчью маску плотнее себе на лицо.
— У них были собственные игры, когда они обманывали друг друга для забавы. Стоило одной найти какую-то давно забытую кость, как другая, не зная, как ее забрать, делала вид, что по дороге едет авто, которое надо облаять. Тогда первая выпускала кость и неслась к дороге, не подозревая, что это ложная тревога.
— В самом деле? Как люди.
— Они даже больше похожи на людей, чем люди. Мудрее, веселее, чувствительнее… А людям кажется, будто с Животными можно сделать что угодно, что они, как вещи. Думаю, что моих Сук застрелили охотники.
— Да нет, зачем им это делать? — обеспокоенно спросила она.
— Они говорят, что убивают только диких Собак, которые угрожают диким Животным, но это ложь. Охотники доходят до самых домов.
Я хотела ей рассказать о мести Животных, но вспомнила предостережения Дизя, чтобы я не рассказывала всем о своих Теориях.
Мы стояли в темноте и не видели друг друга.
— Глупости, — сказала она. — Я никогда не поверю, что он застрелил пса.
— А разве такая уж большая разница между Зайцем, Псом или Свиньей? — спросила я, но она не ответила.
Села в машину и резко тронулась. Это был большой, крутой «Джип-Чероки». Я его уже видела. Интересно, как такая маленькая, хрупкая женщина может справиться с такой огромной машиной, подумала я и вернулась в клуб, потому что как раз начал моросить дождь.
Покрасневший Матога танцевал с полнотелой краковянкой и, казалось, был вполне доволен.
Я пригляделась к нему. Он двигался грациозно, без лишних эмоций, спокойно вел свою партнершу. И, пожалуй, увидел, что я за ним наблюдаю, и вдруг причудливо ею крутанул. Он явно забыл, как сам выглядит, поэтому это было смешное зрелище — танцевали две женщины, одна огромная, вторая — малышка.
После объявили результаты голосования за лучший костюм. Выиграли супруги из Трансильвании, переодетые мухоморами. Призом был атлас грибов. Второе место было наше, и мы получили торт в форме гриба. Пришлось станцевать вместе перед всеми в костюмах Красной Шапочки и Волка, а потом о нас совсем забыли. Только сейчас я осушила рюмку водки и, собственно говоря, мне захотелось развлечься, пусть даже «Соколов» заиграли. Но Матога уже хотел домой. Беспокоился за Марысю, которую никогда не оставлял же надолго, потому что она пережила стресс в сарае Большой Ступни. Я сказала ему, что пообещала отвезти Председателя домой. Большинство мужчин осталось, чтобы помочь мне справиться с этой сложной задачей, но не Матога. Нашел кого-то, кто тоже уехал раньше, может, это даже была и красивая Цыганка, и исчез отнюдь не по-джентльменски. Ну, что ж, я привыкла, что самую тяжелую работу приходится выполнять самой.
На рассвете мне снова приснился сон. Я спустилась в котельную, и они снова были там — моя Мать и Бабка. Обе в летних платьицах, цветастых, обе с сумками, будто как раз собирались в костел и заблудились. Избегали смотреть на меня, когда я начала упрекать их.
— Что вы здесь делаете, Мама? — сердито спросила я. — Разве так можно?
Они стояли между кучей дров и печкой, бессмысленно изысканные, хотя узоры на их платьях казались поблекшими и застиранными.
— Идите отсюда! — крикнула я им, но вдруг голос застрял у меня в горле. Потому со стороны гаража послышались громкой шепот и шорох.
Я обернулась в ту сторону, и увидела, что там стоит куча людей: женщин, мужчин и детей в серых, причудливых праздничных нарядах. Их взгляды также испуганно блуждали, словно все эти люди не понимали, что, собственно, они здесь делают. Прибывали откуда целой толпой, толпились в дверях, не зная, можно ли им войти. Беспорядочно шептались между собой, шаркали подошвами по каменному полу котельной и гаража. Скопище теснило первые ряды вперед. Меня охватил настоящий ужас.
Я нащупала за спиной ручку и украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнула оттуда. И дрожащими от страха руками долго закрывала дверь котельной на засов.
Когда я проснулась, испуг после сна не прошел. Я не могла найти себе места и подумала, что самое лучшее, что я могу сделать — это пойти к Матоге. Солнце еще не поднялось, спала я недолго. Надо всем стоял легкий туман, который вот-вот превратится в росу.
Сосед открыл мне дверь, заспанный. Видимо, не очень тщательно умылся, потому что на щеках виднелись следы румянца, которые я вчера нарисовала ему помадой.
— Что случилось? — спросил он.
Я не знала, что ему ответить.
— Заходи, — пробормотал он. — И как ты вчера справилась?
— Нормально. Все в порядке, — ответила я стандартно, зная, что Матога любит стандартные вопросы и стандартные ответы.
Я села, а он стал заваривать кофе. Сначала долго чистил кофеварку, меркой наливал воду, и все время разговаривал. Это было удивительно странное зрелище. Свентопелк, который говорит и говорит.
— Мне всегда хотелось увидеть, что у тебя там, в твоем ящике, — сказала я.
— Пожалуйста, — он открыл его и показал. — Смотри, только необходимые вещи.
— Да, как у меня в Самурае.
Ящик выдвигался бесшумно, стоило слегка потянуть пальцем. В красивых серых ячейках лежали ровно сложенные кухонные Орудия. Скалка, венчик для яиц, крошечный венчик для молока на батарейках, ложка для мороженого. И еще Орудия, которые я даже назвать не могу — какие-то длинные ложки, лопаточки, странные крючки. Все это напоминало хирургические инструменты для сложных операций. Выглядело так, что их владелец очень заботится о них, все было блестящим, каждая вещь на своем месте.
— Что это такое? — спросила я, взяв в руки широкий металлический пинцет.
— Это щипчики для фольги, если она приклеится к рулону, — сказал Матога и налил кофе в чашки.
Затем сбил снежно-белую пенку с молока и налил в кофе. Из ящика вынул комплект формочек и коробочку с какао. На минутку задумался, что ему выбрать, а потом взял сердце. Присыпал какао, и на снежной пенке на кофе образовалось коричневое сердце. Матога широко улыбнулся.