Я знала, что Полиция любит, чтобы все имело подтверждение.
— Это правда, что вы вели себя агрессивно во время охоты здесь неподалеку?
— Я бы сказала, что вела себя гневно, а не агрессивно. Это большая разница. Я высказывала свой гнев из-за того, что убивают Животных.
— Вы угрожали охотникам?
— Иногда Гнев приносит на язык разные слова, но потом человек не очень это помнит.
— Есть свидетели, которые утверждают, что вы кричали, цитирую, — тут он заглянул в разложенных бумаг: «Убью вас, вы (нецензурное слово), вас постигнет наказание за эти преступления. Стыда у вас нет, ничего не боитесь. Я вам башку откручу».
Он прочитал это безразлично, и меня это рассмешило.
— Почему вы улыбаетесь? — обиженным тоном спросил другой.
— Потому что мне кажется смешным, что я могла говорить такие вещи. Я человек спокойный. Может, ваш свидетель преувеличивает?
— Вы не возражаете, что вас вызвали на коллегию из-за того, что вы опрокинули и уничтожили амвон?
— Нет, я не собираюсь отрицать. Я оплатила штраф. У меня есть на это соответствующие документы.
— А на что нет документов? — спросил один из них, как ему показалось, коварно, но я ответила мудро:
— Много на что. И в моей, и в вашей жизни. Всего не передашь словами, и тем более официальными документами.
— Зачем вы это сделали?
Я посмотрела на него, словно он с луны упал.
— Зачем вы спрашиваете о том, что и сами хорошо знаете?
— Отвечайте на вопросы. Это должно быть записано в протоколе.
Я уже вполне расслабилась.
— Да. Ну что же, скажу еще раз: чтобы из них не стреляли по Животным.
— Откуда вам так хорошо известны определенные детали преступления?
— Какие?
— Например те, что касались пана Председателя. Откуда вы знали, что этот жук — это Плоскотелка Кровоцветная? Вы сказали об этом Писательнице.
— О, я такое сказала? Это распространенный здесь жук.
— Так откуда? От этого энто… занимающегося насекомыми, который жил у вас весной?
— Возможно. Но прежде всего, из гороскопов, я вам объясняла. В гороскопе есть все. Любая маленькая деталь. Даже то, как вы себя сейчас чувствуете, какой ваш любимый цвет белья. Надо только уметь все это прочитать. У Председателя были крайне плохие аспекты в третьем доме, а это дом небольших Животных. И насекомых тоже.
Полицейские не удержались и многозначительно переглянулись, как по мне, это было невежливо. На работе их ничто не должно удивлять.
Я уверенно продолжала, потому что поняла, что это двое недотеп:
— Я много лет занимаюсь Астрологией и имею большой опыт. Все со всем сочетается, все мы находимся в сети различных зависимостей. Вас бы имели этого учить в полицейских школах. Это солидная, давняя традиция. Еще со времен Сведенборга.
— Кого? — хором спросили они.
— Сведенборга, шведа.
Я заметила, что один из них записал себе эту фамилию.
Так они разговаривали со мной два часа, а после обеда объявили мне приказ о задержании на сорок восемь часов и проведение обыска в моем доме. Я лихорадочно подумала, не оставила ли где-то на виду грязного белья.
Вечером мне передали пакет, и я догадалась, что это от Дизя и Благой Вести. Внутри были две зубные щетки (зачем две? Может, утренняя и вечерняя?), Ночная рубашка, чрезвычайно изысканная и сексуальная (видимо, Благая Весть нашла в новой партии вещей), немного сладостей и том Блейка в переводах какого-то Фостовича. Дорогой Дизь.
Впервые я оказалась в совершенно реальной тюрьме. И это оказалось невероятно трудно. Камера была чистая, бедная и мрачная. Только за мной закрылась дверь, как меня охватила паника. Сердце стучало в груди, и я боялась, что закричу. Села на нарах, а не решаясь пошевелиться. В этот момент я подумала, что лучше умереть, чем провести в таком месте всю оставшуюся жизнь. Конечно, несомненно. Я не спала всю ночь, даже не прилегла. Сидела до утра, потная и грязная. Чувствовала, что слова, которые я произнесла в этот день, искололи мне язык и губы.
Искры прилетают из самого источника сияния и состоят из чистейшего света, так говорят старые легенды. Когда должно родиться человеческая Существо, искра начинает падать.
Сначала летит в темноте космического пространства, затем через галактики и, наконец, прежде чем упасть сюда, на Землю, ударяется, бедная, об орбиты планет. Каждая из них пачкает искру некими свойствами, и она тускнеет и угасает.
Сначала Плутон определяет рамки этого космического эксперимента и открывает свои главные принципы — жизнь преходяща, после нее наступает смерть, которая позволит искре выбраться из ловушки; другого выхода нет. Жизнь — это что-то вроде учебного полигона, здесь действуют строгие требования. Отныне будет учитываться все, что ты сделаешь, каждая мысль, каждый поступок, но не для того, чтобы потом тебя наказать или вознаградить, а потому, что они выстраивают твой мир. Так действует этот механизм. Далее, падая, искра проходит сквозь пояс Нептуна и теряется в его мглистых испарениях. Нептун дает ей удовольствие, различные иллюзии, усыпленную память о выходе, сны о полетах, воображение, наркотики и книги. Уран — склонность к бунтарству, он будет служить доказательством происхождения искры. Когда искра проходит кольца Сатурна, становится понятным, что внизу ее ждет тюрьма. Лагеря, больницы, правила и бланки, немощное тело, смертельная болезнь, потеря любимого человека. Однако Юпитер дает удовольствие, достоинство и оптимизм, прекрасный подарок в виде «как-оно-будет». Марс придаст силу и агрессию, они наверняка будут нужны. Пролетая мимо Солнца, искра слепнет, и от прежнего сознания ей остается разве что крошечное, карликовое, отделенное от остальных Я, этим все и закончится. Я так себе это представляю: корпус, искалеченное бытие с поломанными крыльями, Муха, замученная жестокими детьми; кто знает, как она продержится во Тьме. Слава Богиням, что теперь на пути к Падению стоит Венера. От нее искра получит дар любви, искреннего сочувствия, единственное, что способно спасти ее саму и другие искры, благодаря Венериным дарам они смогут поддерживать друг друга и объединяться. Перед самым Падением будет еще одна небольшая и причудливая планета, которая напоминает загипнотизированного Кролика, который не вращается вокруг собственной оси, а движется быстро, вглядываясь в Солнце — Меркурий. Он дает язык и способность к общению. Минуя Луну, искра получает от нее нечто неуловимое, душу.
И только тогда падает на Землю и сразу вселяется в тело. Человека, животного или растения.
Вот как оно выглядит.
Меня освободили на следующий день, еще до того, как прошли эти несчастные сорок восемь часов. Забрать меня домой приехала вся троица, я бросилась им в объятия, будто провела в камере много лет. Дизь заплакал, а Благая Весть и Матога чопорно сидели на заднем сиденье. Было заметно, что они гораздо сильнее напуганы тем, что произошло, и в конце концов мне пришлось их утешать. Я попросила Дизя остановиться возле магазина, и мы купили мороженого.
Однако честно говоря, после этого короткого пребывания в камере, я стала очень рассеянной. Не могла смириться с мыслью, что полицейские обыскали мой дом, с тех пор я везде чувствовала их присутствие; рыскали в ящиках, шкафах, письменном столе. Ничего не нашли, потому что можно было найти? Но порядок был нарушен, покой исчез. Я слонялась по дому, неспособная ни к какой работе. Убеждала сама себя и осознавала, что со мной что-то не так. Меня привлекали мои большие окна — я становилась у них и не могла оторвать глаз от увиденного — волнения рыжеватых трав, их танца под невидимым ветром, виновником этого движения. И еще меняющихся зеленых пятен всех оттенков. Я задумывалась и теряла целые часы. Например, оставила ключи в гараже и неделю не могла их найти. Сожгла чайник. Вытаскивала из морозильника овощи и вспоминала о них только тогда, когда они становились высохшими и несвежими. Краем глаза видела, сколько всего происходит в моем доме — люди заходили и выходили, шли из котельной наверх, в сад и обратно. Девочки весело носились в сенях. Мама сидела на террасе и пила чай.
Я слышала ее длинные и грустные вздохи, звон ложечки о чашечку. Все стихало лишь тогда, когда приезжал Дизь; почти всегда он был с Благой Вестью, если на следующий день ей не надо было принимать товар.
Когда боли усилились, Дизь вызвал скорую. Оказалось, что мне надо лечь в больницу. Это было благоприятное время для приезда скорой — август, сухая, ровная дорога, отличная погода, и — хвала планетам — я приняла утром душ, и ноги у меня были чистенькие.
Я лежала в палате, на удивление пустой, с открытыми окнами, в которые неслись ароматы с дач — спелых помидоров, сухой травы, сожженных сорняков. Солнце вошло в созвездие Девы, которая уже готовилась к осени, делала запасы на зиму.
Ко мне приходили, конечно, но ничто так не сковывает, как посещение в больнице. Ей-богу, не знаешь, как себя вести. Любой разговор в этом неприятном месте становится искусственным и вынужденным. Надеюсь, они не сердятся на меня за то, что я велела им идти домой.
На мою кровать часто присаживался дерматолог Али. Он заходил из соседнего отделения и приносил мне зачитанные до дыр газеты. Я рассказывала ему о своем мосте в Сирии (интересно, есть ли он там еще), а он мне — о работе с кочевыми племенами в пустыне. О том, что какое-то время был врачом у номадов. Путешествовал с ними, наблюдал за их обычаями, лечил. Всегда в движении. Он и сам был кочевником. Не задерживался в одной больнице дольше, чем на два года, затем внезапно что-то начинало его беспокоить, и он искал другую работу, на новом месте. Покидал пациентов, которые наконец к нему привыкли, преодолев все возможные предубеждения. Однажды на двери его кабинета появлялась записка «врач Али больше не принимает». Такой образ жизни и его происхождение, конечно, заставляли различные специальные службы интересоваться им, поэтому его телефон постоянно прослушивался. Так по крайней мере утверждал сам Али.