По лицам Ларса и Ользы сразу видно, какая это встреча, но они берут себя в руки и вежливо отвечают на приветствие. Мы раскланиваемся. Приглашения присоединиться, естественно, не получаем.
Ирвин сдерживает обещание, он желает паре приятно провести время и усаживает меня за соседний столик, выбирает с таким расчётом, чтобы мы оказались на виду у Ользы.
Поскольку мы рядом, я прекрасно слышу разговор с официантом…
Ларс, уточнив у Ользы пожелания, заказывает чайник обычного чёрного чая. Ирвин спрашивает, хочу я чёрный, зелёный, красный или белый чай, заказывает, как я и прошу, красный, особый сорт. Судя по расширившимся глазам официанта — дорогущий.
Ларс заказывает для Ользы пирожное. Ирвин, чёртов мажор, небрежно заказывает для меня весь ассортимент десертов, и что они на столе не поместятся, его не волнует, как и то, что от такого количества я любо лопну, либо слипнусь.
Красивый жест? Щедрость? Хах! Мне становится неприятно до отвращения.
— В ваших глазах, сеньор, я не девушка? Кажется, для вас я не больше, чем инструмент, чтобы выпендриться перед избранницей соперника?
Глава 26
— Иветта? — Ирвин слишком медленно фокусирует взгляд на мне, а значит, я права, что в мыслях он распускает хвост перед Ользой, меня в его грёзах нет.
В романе было также, и точно также вместо восхищения Ирвин вызывал у окружающих недоумение. Позже Ольза назовёт его богатым недоумком.
— Дур-рак, — вздыхает Сквозя.
— Вы настолько низкого о себе мнения, сеньор?
Мне бы помолчать, и, честно, я бы промолчала, если не тот вечер, когда Ирвин не погнушался вычистить флигель. Меня покорили отнюдь не подарки, меня подкупило его отношение. Мог задрать нос, обозвать грязнулей и уйти, а он помог, ничего не требуя взамен, хотя и воспользовался ситуацией, но опять же во благо.
И в общении показал себя нормальным парнем, не мажором в худшем смысле этого слова.
— В смысле? — Ирвин оглядывается, но Ольза не обращает на него ни малейшего внимания, она полностью увлечена Ларсом.
Пара что-то обсуждает. Ирвин сжимает кулак, его злость чётко нарпавлена на Ларса.
Я вздыхаю.
Неужели Ирвин сам не понимает?
— Сеньор, вы считаете, что вам нечем заинтересовать девушку, кроме как жёлтым металлом? Но деньги, это не вы. Обманом, воровством, как угодно, однажды вы можете их лишиться. И что тогда? Сдать вас в утиль, как ни на что не годного? В любом случае, как по мне, быть довеском к кошельку… унизительно.
— Я…
— Меня вы тоже определили на роль довеска. На роль инструмента или декорации. Скажете, нет? Молчите… Сеньор, сожалею, что рушу ваши планы. Я вспомнила о делах. Простите, я вынуждена откланяться. Если вы считаете, что я в чём-либо неправа, пришлите, пожалуйста, счёт.
Я поднимаюсь, разворачиваюсь и ухожу.
В спину мне летят окрики, но я не реагирую. Уходя, я испытываю смутное облегчение. Личные отношения не моё. Я задаюсь вопросом, была ли я неоправданно резка и правильно ли поступила, что ушла. Я поступила так, как чувствовала.
Я оглядываюсь лишь раз — убедиться, что Ирвин меня не преследует. Нет, вышел из кафе и стоит, а Сквозя топчется по его плечу. Могу лишь предположить, что Сквозя ему что-то втолковывает.
Может, Ирвин меня поймёт? Поймёт, что ведёт себя глупо и получается наоборот, не Ларс проигрывает, а он, Ирвин? Хороший же парень…
Я перехожу Горбатый мост.
— Коляску, синьорина? — вклинивается в мои размышления простуженный голос.
Извозчик, кутаясь в облезлый клетчатый шарф, предлагает подвезти, но я отказываюсь и прибавляю шагу. В такт шагам я продумываю, что и в какой последовательности буду делать после оформления патента, который “скушает” остатки денег.
В теории можно обойтись без патента, никто не возразит. Но без патента идея не твоя, а ничейная, и очень скоро на неё найдётся ушлый претендент, так что патент, и никак иначе.
Сегодня город не слишком приветлив. На проспекте меня захлёстывает толпа. Люди спешат по своим делам, ныряют в лавки или неспешно прогуливаются. Центр города суетлив и успокаивается разве что в тёмное время суток. Я иду, присматриваясь к вывескам. Кто-то всей стопой наступает мне на ногу, кто-то случайно толкает, кто-то преднамеренно.
Я поворачиваю обратно к реке, на набережной поспокойнее, суета остаётся в торговых кварталах. У реки тянет сыростью и запахом тухлый рыбы.
Вскоре я выхожу к мэрии, и главным вопросом для меня становится — хватит ли мне на оплату патента?
Холл, как и в прошлый раз, пустует. Мои шаги гулко разносятся. Я обхожу колонну, выискиваю в прилепленном с обратной стороны листке объяснение, в каком кабинете оформлять бумаги и, помня о квитанции, направляюсь к кассе.
— Добрый день, — здороваюсь я.
— Добрый, — равнодушно откликается клерк.
Впрочем, выслушивает он меня внимательно и даже задаёт пару уточняющих вопросов, перед тем как свериться с толстой книгой, занимающей отдельный стол.
— Сколько с меня?
Я очень боюсь, что мне не хватит…
— Сорок глиотов, синьорина.
Так дёшево?! Я послушно выкладываю пару двадцаткок.
Клерк, потянувшийся к стопке бланков, косится на купюры и недовольным тоном уточняет:
— Только один патент? Вы передумали, синьорина?
— Сорок за каждый?
— Ну, разумеется!
Только я обрадовалась… Хотя, надо признать, что сорок — это действительно немного. Прилично придётся выложить за продление патента через год.
Сорок умножить на четыре… Я укладываюсь впритык. В кошельке останется совсем мелочь, но я расплачиваюсь без колебаний, и через полчаса становлюсь счастливой обладательницей аккуратной папочки с документами на моё будущее богатство.
Я выхожу из мэрии, не глядя сбегаю по ступенькам вниз.
И натыкаюсь на Ирвина. Стоит у подножия лестницы чуть сбоку, машинально поглаживает гарду шпаги, будто готов выхватить и пойти в атаку. Сковзи почему-то нет. Разговаривать с Ирвином я не собираюсь. Поравнявшись, лишь слегка киваю, однако Ирвин делает шаг навстречу. Я могу пройти мимо, но вместо этого останавливаюсь, смотрю Ирвину в глаза.
Он смущённо улыбается уголком рта, и на щеке проступает очаровательная ямочка:
— Синьорина, я сожалею, что вас расстроил. Я признаю, что в отношении вас повёл себя некрасиво. Я уверяю вас, я не желал вас обидеть.
— Верю.
И восхищаюсь тем, как легко Ирвин признаёт свою ошибку и просит прощения. Похоже, он по-настоящему огорчён.
— Синьорина, позволите мне искупить вину? Куда бы вам хотелось сходить?
— Я вас давно простила.
Не думаю, что мне нужно его приглашение.
— Если бы вы простили, Иветта, вы бы не отказывались.
Моё имя он произносит с предыханием, от которого у меня по телу разливается тепло. Я судорожно втягиваю воздух. Я… Хах, там, дома, я гадала, не окунуться ли мне в головокружительный роман. Окунуться!
Не в ущерб делу…
— Я слышала, что интересная выставка сейчас в художественном салоне.
Салон частный, работает под попечительством супруги мэра. Мне, девочке с улицы, в него не попасть. Ирвин станет моим пропуском.
В оригинальном романе салон упоминался мельком, но мне достаточно знать, что он есть.
— Вы увлекаетесь изобразительным искусством, синьорина? Коллекция салона довольно скромная.
— Мне любопытно, — от прямого ответа я ухожу, потому что искусством не увлекаюсь.
Ирвин кивает и приглашает меня в ожидающую нас коляску, хотя салон на соседней улице, быстрее пешком между домами проскользнуть. Двухэтажный дом с традиционной черепицей на крыше подмигивает витражами окон. Вход караулят мраморные статуи гривастых львов и, уже внутри, крупный мужчина с брезгливо выпяченными губами.
Охранник-билетёр?
— Синьорина, — начинает он.
Жене мэра явно не понравится столкнуться с незнакомкой в поношенной одежде, по мне видно, что к сливкам общества я не принадлежу.
— Да? — вместо меня отвечает Ирвин.
Ещё один плюсик: Ирвин не стесняется показаться в обществе в компании серой моли.
Мужчина замолкает, возражать боевому магу он не смеет, и Ирвин увлекает меня в первый зал.
— Синьорина, вы решили наказать меня и наглядно показать, что значит оказаться чьим-то инструментом? — хмыкает он.
Глупо отрицать, что я использовала Ирвина как пропуск.
Я улыбаюсь:
— Что вы, сеньор, нет.
Ирвин недоверчиво прищуривается:
— Неужели?
— О, сеньор, я рассчитываю, что вы станете моим гидом. Я клятвенно обещаю уделять вам внимания не меньше, чем произведениям.
Мы останавливаемся перед первой картиной.
Глава 27
На полотне горный пейзаж. Зубья хребта в снегу, белая пелена сливается с похожими на драную вату облаками, и чёткость линий размывается. Понизу бежит ручей. Искусствовед на моём месте отметил бы техничность работы кистью или царящую на полотне холодную атмосферу, глубину метафоры, что-нибудь в том же духе. Я же вижу просто картинку, по реалистичности несравнимо уступающую фото.
— Вам скучно, синьорина, — Ирвин ни капли не сомневается.
— Пейзаж выполнен классически? — вворачиваю я умную фразу.
— Верно. Классика возвращается в моду. Вам интересен магический стиль? Тогда прошу в следующий зал.
Пейзажи сменяются… пейзажами.
На картине бриллиантовая роса мерцает на лепестках пиона, будто холст посыпали блёстками. Другая картина гораздо интереснее, на ней осенний лес постепенно обнажается, теряя рыжую листву. В самом конце зала портрет, изображённая на нём особа лукаво щурится, иногда её губы изгибваются в намёке на улыбку.
Если бы я видела нечто подобное впервые, я бы пришла в восторг, но для меня, привыкшей к компьютерной графике, в работах нет ничего необычного. Всего лишь анимация, причём весьма посредственная.
— Уходим? — предлагает Ирвин.
Я ещё не нашла того, за чем пришла. Начинаю думать, что и не найду. Ирвин прав, коллекция скудная.
— А третий зал?