— Ох, я уже успела забыть, как тихо ты умеешь перемещаться, — пытаясь отдышаться, говорю я.
— Вам нельзя ходить одной, — говорит Вергена и тихо следует за мной.
Кажется, будто я попала в прошлое. Снова мне нельзя ходить одной, будто у меня так и не разорван контракт, будто у меня не свобода, а лишь ее иллюзия.
— Кто мне тут, на территории академии может угрожать? Даже Сайтон говорил, что тут очень высокая степень защиты.
— Я отвечаю за вас, леди Эйвиола. Пока я жива, буду защищать и заботиться, — почти равнодушно отвечает она, но я слышу твердость в ее голосе и преданность.
На самом деле, чем дольше я с ней общалась, тем больше понимала оттенки ее эмоций. Просто она очень хорошо умела скрывать, но беспокоилась она обо мне по-настоящему.
Вергена открыла передо мной дверь в домик, а я случайно бросила взгляд на соседний. Странно. Раньше я не замечала, что там кто-то есть.
Ночь промелькнула, будто я ее не заметила. Поднявшись с уже привычным, но тем не менее заметно поугасшим ощущением тошноты, я умываюсь несколько раз холодной водой, приглаживаю волосы и спускаюсь в столовую.
Еще на последней ступеньке я начинаю четко различать аромат бергамота, отчего тошнота вообще практически сходит на нет. Но мое подозрение усиливается с каждым шагом, и, в конце концов, я захожу на кухню, где встречаюсь с насмешливым взглядом ярко-зеленых глаз.
— Что ты здесь делаешь? — утреннее настроение не располагает к соблюдению этикета.
— Да так, по-соседски чай пришел попить. Будешь? — Сайтон показывает на пузатый фарфоровый заварочный чайничек на белоснежной скатерти.
Так вот, кто теперь живет в соседнем домике.
Глава 31. Город
Ругаюсь про себя на чем свет стоит. Хочется взять чугунную сковородку, на которой Вергена жарит блинчики и огреть этого невыносимо спокойного дракона.
— Зачем ты сюда пришел? — я смотрю на то, как он соблазнительно разрезает лимон, чтобы бросить в чай желтую сочную дольку, с которой вот-вот упадет маленькая, блестящая в луче света капля.
Чувствую, как сводит челюсти в предвкушении того, как будет приятно кисло и очень-очень ароматно, если положить эту дольку на язык. Рот наполняется слюной, я облизываю губы. М-м-м…
— Я теперь точно не позволю никому угощать тебя лимоном. Эти звуки должен слышать только я. И только в спальне, — ухмыляется Сайтон.
Он кладет ту самую дольку лимона не в чай, а себе в рот. У меня перехватывает дыхание, к щекам приливает жар. Горгулья задница! Это что, я вслух промычала? И что вообще за нахальные и бесстыдные намеки?
— А ты ничего не перепутал, Сайтон? — практически рычу я и все ближе подхожу к Вергене, чтобы отобрать у нее сковородку.
Та с ухмылкой поглядывает на нас с Сайтоном и качает головой.
— Нет, — дракон пожимает плечами и отрезает еще один ломтик лимона, бросает его в чашку и пододвигает ко мне. — Не знал, что у тебя такая слабость к… цитрусовым.
Его глаза сверкают какой-то хитростью, которую я никак не могу понять.
— Или не у тебя? — Сайтон поднимает бровь и отпивает чай.
— Спрошу еще раз. Что ты тут делаешь?
Удивительно с каким спокойствием он воспринимает мое возмущение. А меня это злит еще больше. Вцепляюсь пальцами в подол платья, нещадно сминая ткань.
— Желаю доброго утра своей жене, — он смотрит на меня поверх чашки, а зрачок становится вертикальным. Не так уж он и спокоен.
— Бывшей жене, — я делаю акцент на первом слове и, передумав бить его сковородкой, на которой, кстати, жарится безумно аппетитный блинчик, сажусь за стол.
— Ну это вопрос времени, — он кивает на чай. — Пей, он с бергамотом, тебе понравится.
— Тебе так хочется стать вдовцом? — тыкаю его прямо в неоспоримый факт и беру чашку.
Слышится треск фарфора, но не у меня в руках. Чашка, из которой пил Сайтон, разлетается осколками, а горячий чай расплескивается по столу и растекается по скатерти коричневыми пятнами. Я вздрагиваю и расплескиваю чай себе на руки, а потом, выпустив чашку из рук, и на себя.
— Ай, — не могу сдержать вскрика от боли и смотрю на дрожащие покрасневшие ладони.
Я не знаю, как так выходит, но Сайтон оказывается рядом мгновенно. Он берет мои руки в свои, и наши кисти тут же охватывает серебристое плетение, а жжение отступает. Закусываю губу и шумно выдыхаю от облегчения.
Шершавые ладони Сайтона сильнее сжимают мои руки, он подносит их к губам и целует.
— Я сделаю все, что возможно, чтобы ты родила нашего ребенка и осталась жива, — его слова колючими мурашками заползают под кожу, въедаются в кровь и расплавленным металлом заполняют сердце.
Отдергиваю руки. В горле ком. Хочу проглотить — не могу.
— Давай ты не будешь обещать невозможного, — натужно говорю я. — Сколько до тебя было поколений с этим проклятием? Не помнишь? Думаешь, никто не пытался? Сам же сказал, что снять невозможно.
Встаю и выхожу из-за стола.
— Спасибо за компанию, но, пожалуй, пойду работать. За меня эксперимент никто не подготовит, — бросаю через плечо, потому что не хочу, чтобы он видел мои слезы.
— Мне плевать на всех, — отвечает Сайтон. — Для меня есть ты и твой ребенок. И будущее. Наше.
Я выхожу из домика, не оборачиваясь, и провожу почти все утро за работой, разбирая детали и составные части артефактов. Где-то к обеду приходит Иллидия, отвлекая меня от мрачных мыслей.
Новостей хороших про проклятие у нее, конечно, пока нет. Я бы больше была удивлена, если бы были. Она рассказывает, что проклятия — штука тонкая и не всегда предсказуемая. Так, Иллидия в юности прокляла своего тогда еще будущего мужа, а по совместительству истинного, и чуть не потеряла его.
Никто, кроме нее, не мог снять проклятие, поэтому дракона Эдгарна пришлось запереть мощным артефактом, который медленно убивал. Ну и… пока Иллидия не поняла и не простила, ничего не поменялось.
Я снова вздохнула о том, что ненавижу проклятия и готова их сама проклясть, но… К моему глубочайшему сожалению, именно проклятье стало сейчас главной темой моей жизни.
— Что там профессор Пэрис говорил о швее в городе? — видя мое настроение, Иллидия встает из-за стола и поправляет свое платье. — Пора бы нам нанести ей визит, а то что это, бал, а мы без нарядов?
Я смотрю на солнечный яркий день за окном. Сегодня, наверное, впервые я вижу все то, о чем говорил проректор в первый день. Только с высоты башни все кажется очень маленьким, будто игрушечным. Подхожу к самому стеклу и всматриваюсь в даль, туда, где за защитными стенами академии расположен небольшой городок.
— Пожалуй, ты права, — решаю я. — Чего нам киснуть! Идем поднимать настроение!
Мы беспрепятственно покидаем территорию академии на экипаже, который Иллидия берет на стоянке у защитной стены. Трястись по кочкам долго не приходится, потому что до городка совсем недалеко.
Под ложечкой немного щемит от непонятного переживания. Хотя почему, непонятного? Меня вполне доходчиво предупредили о том, что мне опасно находиться одной, даже на территории академии. А я поехала непонятно куда. Но не одна же? Я с Иллидией.
Не думаю, что этого объяснения будет достаточно для Сайтона. Но он же не узнает?
Понимая, что я всего лишь торгуюсь со своей совестью, я переключаюсь на ничего не значащий диалог с Иллидией вплоть до того момента, как мы добираемся до города. Там мы покидаем экипаж и по улицам уже идем пешком.
Народ снует по узким уютным улочкам, где два экипажа вряд ли смогли бы разъехаться, и не обращает внимания на то, как интересно вокруг. А я же, наоборот, смотрю во все глаза. Лавки, мастерские, модные салоны — все такое яркое, пестрящее. И в то же время имеет такой налет провинциального уюта, что мне хочется заходить везде и что-то рассматривать, трогать, покупать…
Мы останавливаемся у одной из витрин с артефактами — разве мы могли пройти мимо? Иллидия показывает на синий кристалл в виде пирамиды и что-то говорит, но я не могу на ее словах сосредоточиться, потому что слышу знакомый презрительный голос:
— Мой экипаж не может проехать! Уберите все с пути!
А порыв ветра доносит до меня приторно-сладкий жасминовый запах. Я точно знаю, кто это.
Глава 32. У швеи
Вовремя останавливаю себя от того, чтобы обернуться — незачем мачехе Сайтона знать, что я тут. А вообще, что ей тут делать? Снова привезла свою недоневесту? Хотя вряд ли. Сайтон сказал, что о ней хорошо позаботятся, вряд ли она еще появилась бы рядом с ним.
Раздаются громкие крики, разгоняют мелких лавочников, кучер щелкает вожжами, раздается стук копыт и скрип колес экипажа. Только теперь позволяю себе бросить хотя бы взгляд на отражение в стекле.
В открытой повозке сидит леди Бранд, активно обмахиваясь веером и скуксив сильно недовольное выражение лица. На ее брезгливо сморщенном носу выпирает огромный прыщ. Я прыскаю от смеха и удивляюсь, неужели она так и не смогла его вывести?
— Что случилось? — заметив, что я не слушаю, спрашивает Иллидия, аккуратно коснувшись моей руки.
Повозка удаляется прочь от нас по улице к въезду в академию. Что она там забыла?
— Я тут… Старую знакомую заметила, — чуть улыбаясь краешками губ, говорю я. — Когда мы с ней распрощались, у нее на носу был прыщ… И он до сих пор там, представляешь!
Иллидия прищуривается и складывает руки на груди.
— И чем же она так тебя разозлила? — ухмыляется она.
— Да попыталась мне доказать, насколько я недостойна ее пасынка, — отмахиваюсь я. — Погоди, ты думаешь, это я?
Иллидия довольно кивает.
— И ты, конечно, так и не простила ее?
— Пф! Нет, конечно! — я подбираю подол и указываю на мастерскую швеи через дорогу от нас. — О, нам туда!
— Значит, точно ты, — делает вывод Иллидия, и мы переходим на другую сторону. — А проклятье суалийки можно снять, только вымолив у нее прощение. Ну или если она будет достаточно добра, чтобы простить и отпустить. Я же рассказывала, я так мужа чуть не потеряла, пока мне мозги на место не вставили.