— Да царапай его когтем, чтоб тебя! Любой зигзаг, символ какой-нибудь, я его магией залью, и некоторое время протянет. Например, солнышко царапни, как дети рисуют, круг и лучи.
Все это время Торваль переводил взгляд с кота на меня и обратно.
— Кто он? Все-таки оборотень? — хмуро спросил волк.
— Фирочка, — забеспокоился и заелозил задом, дергаясь в моих руках, Дух, — немедленно успокой его, дурища. Он знает, что мы ночуем вместе. Волк из меня котлету сделает, а ведь я твой близкий друг, зема я твой, земляк. Земеля. Душа родная с Земли. Не доводи до греха.
— Стоять! — прошипела я обоим. — Хватит глупостей. Кот — мой флуктуратор, только дегенеративный. И сейчас он или рисует солнышко, как может, или будет флуктурировать дальше исключительно под забором на улицах, а не в теплом доме. А ты, Виктор, молчишь и терпишь, понятно? Или без зверя и без клана останешься, и местные девицы от тебя до конца жизни нос воротить будут.
Оба моих собеседника переглянулись. Торваль покачал головой. Все время забываю, что волк не переносит, когда я на него повышаю голос. Он хмуро отвернулся, но плечо не убрал.
Вытянув лапу, прикусив от старания язык, Дух выпустил острые и длинные когти, достойные скорее рыси, а не домашнего питомца.
И с видом гадящей кошки, стыдливо отводя глаза, нацарапал на плече что-то отдаленно напоминающее скорее не крут, а глаз с лучиками. Я опустила флуктуратор на пол, погладила его по круглой теплой шерстяной башке. И обратилась ко второму упрямцу:
— Виктор, извини за тон, я потом все объясню. Доверься мне, пожалуйста. Аккуратно проводи по моему уху вверх-вниз и вызывай волка.
— Хорошо, — после небольшой паузы сказал Торваль, — но потом все объяснишь. И договоримся не повышать на другого голос, кроме вот такого исключительного случая.
Я сцепила зубы. Кивнула. И пришла боль.
Сквозь слезы я увидела синие нити. Ни в коем случае нельзя было упустить шанс. Дрожащими руками сняв с пояса лорнет, я ткнула навершием в руну и выпустила магию.
Это было волшебно. Секунда неизвестности, и магия впервые вытекает плавным ручейком, вливаясь в сочащийся капельками крови рисунок, никуда не растекаясь, точечно. Руна сияла, причем не только в волшебном зрении, а вполне ярко и отчетливо.
Отложив лорнет, я начала завязывать нити, и теперь они стыковались крепко.
В паре метров от нас показался волк, серо-черный, очень истощенный, со свалявшейся шерстью на боках.
Под моими руками дрожал Торваль, а к нам медленно, осторожно пригнув голову и настороженно оглядываясь, шел волк.
Мне было больно, я смаргивала текущие слезы и довязывала последние узлы.
Когда я отшагнула, все тело Виктора было пронизано магическими линиями, отчетливо наливавшимися силой.
— Спасибо, — сказал Виктор, наклоняясь, целуя мои пальцы, затем падая вниз и превращаясь в волка.
Он махнул хвостом, на секунду замешкался, но все же развернулся и побежал к арене, а от толпы меня тут же прикрыли подскочившие тетушки.
— Тут, конечно, оборотни в основном, — доверительно сообщила Клара, — и мистер Торваль не из тех мужчин, чье близкое присутствие можно игнорировать, но Фира… так откровенно его щупать! Больше так не делай!
— Официальное предложение встречаться сделал? Если да, то первый совет не актуален, если не прилюдно — можешь щупать. Поверь, дорогая, окружающие люди значительно искажают ощущения. Наедине мужчины — приятнее, — взяла быка за рога прямолинейная Гвен.
— Никаких «наедине», пока замуж не предложит, — запальчиво возразила Клара. — Он предложил?
Обе затаили дыхание в ожидании моего ответа.
— Э… — сказала я в растерянности.
Со стороны арены громко донеслось:
— Мистер Торваль официально объявляется вожаком клана. Аплодисменты победителю!
Я попробовала соскочить с темы:
— Потом расскажу, устала очень. Мероприятие закончилось, может быть, поедем домой? А то оборотни как-то меня не щадили. Ушко теперь болит, сил нет.
Кот, зажимающий лапой белый узел, нравоучительно произнес:
— А что ты хотела, когда драться лезла? Для оборотней нет разницы, у них все женщины — звери.
Я чуть не задохнулась от вопиющей несправедливости. Это же я его, вредоносного, выручала. Я сама никуда не лезла.
Не обращая внимания на мое возмущение, Дух цапнул в зубы узелок и гордо зашагал в сторону выхода, видимо, решив первым занять место в карете.
— Ага! — завопил у дверей чей-то визгливый голос. — Вот кто мой чепец с кухни украл! Ловите его, люди добрые!
Ответом стало недоуменное молчание, вокруг арены почти не наблюдалось людей. Одни оборотни.
— Это просьба или убеждающее утверждение про людей? — спросил вежливый молодой человек, студент на вид.
— Да что ж это делается! — завопил снова пронзительный голос.
К этому времени мы всем семейством практически подошли к входу и теперь могли лицезреть кругленькую женщину в белом поварском фартуке, чье лицо, в обрамлении белобрысых, возмущенно прыгающих кудряшек, стало почти багровым от недовольства.
— Этот злобный кот мне все руки поцарапал, а я, значит, терпи?
Я доброжелательно сообщила пострадавшей, что она права, кот редкостно злобный, даже на арену полез с оборотнями драться. И в режиме боя — неостановим и придурочен. А чепчиком он активно закидывал генерала из волков, причем последнему чепец сильно не понравился. То ли кроем, то ли кружевом. И про хозяйку изделия генерал нехорошо высказывался.
— Сукой называл, — услужливо напомнил студент.
Женщина забеспокоилась и сообщила, что она в принципе на возврате чепца не настаивает, животных и военных уже много лет любит, и не без взаимности. Колбасу тоже обратно не требует. А на арену заглянула из чистого любопытства, кому ее добро приглянулось.
— Пусть жрут, подав… — стеснительно сказала добрая женщина с искренним эмоциональным посылом. — В смысле — подарок им от меня.
Пока повариха собирала сочувствующих, Дух, так и не остановившись, гордо задрав хвост, протопал в коридор.
— Эй, — с интересом сказала я, когда мы усаживались в карету, а тети сочиняли извиняющееся письмо Францу, дескать, всем сердцем хотели бы быть вместе с вами, но разлучила судьба, поэтому не соблаговолите ли завтра заглянуть к нам на чашечку чая, чтобы мы поактивнее извинились. — Эй, — повторила я, — Дух… А почему ты дома не ешь? Что за глупая привычка — добывать еду самостоятельно, при этом проживая в приличном доме.
Снизу, из-под лавки кареты, пробурчали:
— Когда я был маленьким, весь наш подросший выводок приличная хозяйка покормила кашей.
— И? — спросила я, так и не дождавшись продолжения истории.
— Потом она сказала соседке: «Ну не топить же, а так — просто уснули». Из шести котят выжил только я. С тех пор ем только то, что сам добываю.
— Уважаемо, — грустно протянула я. Как учит жизнь, я знала не понаслышке.
Настроение было непонятное. Вроде бы такая удача, я сдержала слово, помогла Виктору вернуть зверя. Но почему-то было грустно. Будто что-то важное, летучее, как пух, проскользнуло мимо, недооцененное и исчезнувшее.
У меня тоже была привычка — не давать другим людям влиять на мои планы. Уговорили меня родители не поступать никуда после школы, и сколько потом ночей я провела, смотря бессонно в потолок, уставшая, нагруженная ответственностью и мечтающая о беззаботном студенчестве.
Но… Может быть, имело смысл хотя бы выслушать Торваля? Не прерывать сразу. Вдруг он сказал бы…
Гомонящие родственницы залезли в карету, и мы тронулись в путь.
Уже при въезде в семейные ворота снизу донеслось:
— Все наши привычки не просто так. Спроси своих тетушек, почему они тебя так контролируют, а по ночам по очереди ходят и проверяют — как ты спишь.
— Спасибо, Дух, — задумчиво протянула я, — прямо сейчас и спрошу.
— Давно пора, — проворчал он. И я с удивлением поняла, что за довольно долгий период он ни разу не назвал меня Фиркой.
Глава 26Моим близким грустно. И я сделаю все, чтобы это никогда больше не повторилось
Мы сидели за столом и чинно ужинали.
На ковре лежал Дух и трескал добытую колбасу.
— А где печенье? — спросила я.
Вопрос актуальный, так как я который раз обнаруживала в своей постели невесть откуда взявшиеся крошки. Как я с ними ни боролась, но спала, почесываясь, а ежедневно убирающая горничная начала на меня хитро поглядывать. Сама я в спальне не питалась, печеньки были слабостью шерстяного, причем тайной, я часто видела, как он их тащил, но ни разу — как он их ел.
Поэтому вопрос, что называется, от души.
Тетушки, уже в курсе моих разговоров с котом, все равно напряглись.
— Передай коту, — произнесла тетя Гвен, чопорно поджав губы, — что он нас позорит. Бизо не воры, и домашних своих в голоде не держат.
— Че там передавать, — пробурчал кот, — и сам не глухой. Это ты им, Фирыч, передай, чтобы шкафы на кухне и в подполе перестали запирать. Тогда я не у других, а у своих тырить буду. Я патриот.
Я откашлялась. Необходимо подипломатичнее объяснить семье ситуацию с питомцем. Тем более подходило время десерта, когда уже можно было, не нарушая этикет, поговорить о серьезных вещах.
— Он понял и просит не закрывать дома кладовые. Наш кот — охотник и добытчик, но готов охотиться дома.
Грэг, который в это время подтягивал к себе поближе блюдо с последним кусочком мясного пирога, показал коту большой палец.
Знаковая система удивительно быстро прижилась в Лоусоне. Я уже не раз на улицах видела и большие пальцы, и средние. К моему смущению, ими начали сигналить друг другу все, включая детей.
В Академии, как рассаднике моды, даже пытались ввести показ оттопыренного мизинца, со смыслом «ты мне симпатичен», но отчего-то не прижилось.
Батюшка от стола немного отодвинулся, расстегнул жилет и заблестел глазами. Сладкое он не любил, и, если я проторможу, сейчас мистер Бизо попытается сбежать к себе в лабораторию, поработать перед сном.