Из груди королевы не вырвалось даже самого тихого стона, только глаза раскрылись неестественно широко.
Скорбь по королю охватил все королевство, как долгая зимняя ночь. Рик была безутешна, и ни я, ни Эдвин, ни Нилс и даже ни ее собственная маленькая дочь – ничто не могло облегчить ее горя. Еще хуже приходилось Нилсу. Если Рик могла сетовать на благородство мужа, которое, все мы так говорили, рано или поздно свело бы его в могилу, то Нилс винил в произошедшем только себя.
Если бы он не сбежал, если бы не был так упрям, если бы додумался не отправляться в одиночку… он не слушал ни меня, ни Эдвина, и уходил все глубже в самобичевание. В его глазах я видела то же беспробудное отчаяние, которое видела в зеркале после смерти собственного отца.
Когда-то я сумела пережить свою боль, но была бессильна помочь мальчику. Он ведь не мог сбежать к другой жизни навстречу чудесам и магии, как сделала я. Ему некому было оставить престол – да и разве мог он пойти против последней воли отца? Нилс готовился принять завещанную ношу.
Мы с Эдвином не сдавались. Уходя, мы оставили вокруг поляны сотни ловушек, даже пробегающий мимо заяц или птица мгновенно отозвались бы в нашем сознании, но дни шли, а в ловушках звенела тишина.
Как только восстановил силы, Эдвин отправился обратно в лес, оставив меня защищать остальных, но вернулся в тот же день – поляны больше не было, хотя ловушки стояли на своих местах нетронутые. След Томаса, так же, как и ранее следы Нилса и Сирила, исчез из картины доступного нам мира.
В академии и среди всех наших знакомых не нашлось ни одного мага, кто знал бы что-то об играх с пространством, наши рассказы воспринимались скептически – величайшие умы не верили, что такое возможно.
Отряды были направлены в старую пещеру Салтра, лес, где пропал Томас, был истоптан вдоль и поперек, но нигде мы не смогли обнаружить ни единой зацепки.
Так прошел месяц, за ним другой, подступало время, когда нужно было объявить миру о смене короля Подлунных Земель. До сих пор мы преподносили отсутствие Томаса как похищение, но дальше оставлять страну без главы было нельзя.
Нилс объявил, что хочет занять трон сам, отказавшись от регентства матери и от моей помощи, которую я почувствовала своим долгом предложить им. Ему будут помогать советники, замок останется под моей защитой, но единовластным королем станет Нилс, таково его решение.
Эдвин готовился вернуться в академию, по нашему уговору он будет заниматься ей, а я останусь жить во дворце, пока власть Нилса не обретет достаточную крепость. Дочери, узнав об этом, так же решил разделиться: Эстер выбрала отца, а Кейси не могла упустить возможности пожить в королевском дворце и захотела остаться со мной.
В последние дни перед коронацией и нашей разлукой мы все собрались в саду в королевском дворце. Это были грустные дни, я должна была радоваться тому, что в последний раз вижу мужа и дочь, должна была ловить каждый миг, проведенный с ними, но меня окутывала такая беспросветная тоска, что я просто не могла.
Я оставила Томаса умирать. Своего лучшего друга, который был рядом с самого моего детства. В самый нужный момент мне не хватило сил, чтобы спасти его. И чего стоили тогда все эти годы практики и совершенствования? Чего стоила я сама, если первый пожелавший смог отнять у меня его и разделить мою семью? Я не могла простить себя за то, что не справилась, и старалась не думать, какая тьма окутывает Эдвина – он ведь тоже не смог, и в итоге потерял брата. Однако мне казалось, что, в отличие от меня, он на что-то надеется. На какое-то чудо. Да только откуда этому чуду прийти? До сих пор мы оба смело брали его роль на себя.
Одним из последних вечеров мы собрались в саду, на старых скамьях, которые я знала еще с детства. Нилс настоял на этой встрече – отец часто собирал их там, чтобы хотя бы пару часов они могли побыть обычной семьей.
– Кейси, как тебе твоя новая комната? – спросил Нилс, первым нарушая тишину.
– О, она чудесная, благодарю, – она присела в идеальном реверансе, кудри, которые накрутила ей местная горничная, подпрыгнули в воздухе. Настоящая маленькая принцесса… она словно рождена для придворной жизни. И от кого это в ней?
Разговор не клеился, Рик старалась радоваться за сына: завтра его ждал важный день. Я c трудом находила слова, но старательно поддерживала хрупкую беседу между Нилсом и Кейси о замковой жизни. Эстер, не терпящая бессмысленной болтовни, ушла, как только мы перестали за ней смотреть, а Эдвин скорее всего жалел, что не может последовать примеру дочери.
С наступлением темноты наш разговор принял почти мистическое значение: слова не шли, но каждый из нас понимал, что, когда мы разойдемся, ничего уже не будет прежним. Стоит этому вечеру закончится, наступит утро и для каждого из нас кое-что навсегда изменится, а пока мы сидим в тесном кругу посреди ночного сада, еще как будто бы есть надежда…
Вдруг Эдвин встал. Его худое тело в черной одежде вытянулось, он по-птичьи повернул голову в сторону леса.
– В чем дело? – спросила я, насторожившись.
– Они появились. Оба…
Прежде, чем мы успели понять, Эдвин уже взмыл в воздух, черные крылья подняли волну ветра, которая чуть не опрокинула нас на землю. Только придя в себя, я последовала за ним: если это судьба давала нам шанс, то он был последний! Мы оба это понимали.
Скорость, которую набрал Эдвин, была за гранью, я оставалась далеко позади, как ни старалась, и когда он начал снижаться, сердце внутри меня сжалось от страха: я не успевала…
Перед нами предстала пустынная дорога, это был тракт, заброшенный в это время года. По нему ковылял одинокий бродяга, он прихрамывал, но продолжал волочить по земле странный мешок. Этим бродягой был Томас.
Мы опустились перед ним, не зная, чего ждать, готовые ко всему на свете, но Томас только криво улыбнулся, встретив наши бешеные лица.
Сам он выглядел хуже, чем когда-либо. Обросший, с густой грязной бородой, в почерневшем костюме, запахом можно было убить стайку лесных перепелов.
– Помощи от вас… – проговорил Томас тут же закашлявшись. Однако кашель не избавил его от веселости. – Все ждал, когда вы явитесь, но пришлось справляться самому!
Он был сам на себя на похож, тощий и обросший, в грязном костюме, но я не помнила, когда в последний раз видела его настолько веселым и гордым.
Посмеиваясь, он последним усилием швырнул свою ношу нам с Эдвином под ноги, и с триумфом наблюдал за тем, как мы переменились в лицах.
Это было то, что осталось от Сирила. Пустое, иссохшее тело, обтянутое серой папирусной кожей, распространяло сладковатый аромат гнили, – вот чем он был на самом деле. Видимо перед тем, как заявиться в замок, он испил ни одну живую душу, чтобы походить на человека хотя бы внешне. Эстер, – или Эдвин, – были для него не прихотью, а жизненной необходимостью.
Томас не церемонился. Голова и конечности были отделены от туловища и соединены наскоро сплетенной из травы веревкой, как части копченой туши в лавке мясника. Мне пришлось совершить усилие над собой, чтобы заглянуть в искаженное скверной лицо на отрубленной голове… и тут его глаза открылись. Такие же зеленые и сверкающие, как раньше.
Вслед за глазами раскрылись губы, и из них вырвался лишь едва различимый треск.
– Я не смог убить его, – признался Томас. – Но вы, я думаю, придумаете, что с ним сделать.
– Не сомневайся, – пообещал Эдвин, странно улыбаясь останкам Сирила. – Но сначала мы вернем тебя в семью, братец. Этот мир тебя заждался.
Коронация не состоялась, но торжество грянуло вовремя и съехавшиеся послы смогли лично пожать руку вернувшемуся королю. Во время празднества я все-таки упросила Томаса рассказать, как он смог одолеть некроманта, и тот поведал свою историю.
Сирил не приходил очень долго. Когда обнаружил в своем капкане худшего из всех зайцев, на которых он только мог рассчитывать, он, видимо, решил припасти его на черный день. Обелиск поддерживал Томаса все эти месяцы, пока колдун слабел и в конце концов был вынужден согласиться даже на такой скромный ужин.
Когда Сирил пришел на поляну за своей добычей, он едва мог шевелиться от слабости. В его понимании Томас, не имеющий ни малейшего понятия о магии, был не опаснее котенка, вот почему колдун осмелился подойти к нему в таком изможденном состоянии – и в этом была главная ошибка колдуна.
Томас притворился спящим, но стоило колдуну оказаться рядом, как он бросился к нему и перекинул цепи ему через голову. Он знал, что Сирил не оставит его в живых, если вырвется, поэтому вложил в рывок все оставшиеся силы. Но много их и не понадобилось. Ветхое, почти высохшее тело не смогло выдержать натиска Томаса, голова отделилась от туловища, и, хотя Сирил оставался жив благодаря своим диким чарам, больше он ничего не мог сделать. В тот же миг и поляна, и обелиск исчезли, оставив Томаса посреди леса вместе с обезглавленным некромантом.
Освободившись, он закончил начатое, разрубив колдуна на пять частей своим мечом, а затем двинулся в сторону дома. Оставлять еле дышащий труп он опасался, поэтому решил взять его с собой и предоставить казнь тем, у кого для этого больше способностей.
С того дня и Томас получил свое прозвище. В истории он останется для своих потомков Томасом-Мракоборцем, и пусть ему самому это имя претило, мы всегда считали, что он его достоин.
Эпилог
Это событие заставило нас с Эдвином задуматься. Академия тревожила не только Контуарских чиновников и колдунов-одиночек с гордым сердцем, она становилась мишенью для всего мира, куда только доходили слухи. Пришлось признать, что рано или поздно магам, которых мы обучаем, придется сражаться отнюдь не с нарушителями границ, не с армией, а такими же отрядами колдунов. Решение было непростым, однако мы должны были начать обучать искусствам, о которых до сих пор даже не заговаривали в стенах академии.
Сирил, гнавшийся за вечной жизнью, наконец-то получил ее. Он и стал нашим первым шагом к открытию кафедры темных искусств.