Хелена покачала головой.
– Мы были еще маленькие. И глупые. Мы могли думать только об одном – чтобы быть вместе. Мария ненавидела свою семью – она спала и видела, как бы ей от них отделаться. Так что даже не знаю, у нас не было возможности сговориться… Но, наверное, она подумала, что, если мы обе признаемся, нас отправят в одно и то же место. Мы считали, что детей тоже отправляют в тюрьму. И Мария предпочла быть вместе со мной в тюрьме, чем дома с родителями.
Она перевела взгляд с Паулы на Патрика.
– Вы понимаете, как тяжко ей жилось? Но когда мы поняли, что нас никуда не отправят вместе, то попытались взять все назад. Однако было уже поздно. Я понимала, что мне не следовало брать назад свое признание – я должна была рассказать, что натворила, как все было на самом деле. Но я боялась. Все взрослые вокруг были такие сердитые… Все кричали. Все угрожали. Все возмущались или впадали в отчаяние. Так много эмоций – у меня просто не хватило духу. Поэтому я соврала и сказала, что не совершала этого – что не убивала Стеллу. Однако это уже не имело значения… С таким же успехом я могла бы во всем признаться. Во время разбирательства[59] они все равно пришли к выводу, что мы виновны, и здесь на меня всю жизнь смотрели косо. Большинство и так думает, что это я убила Стеллу. Понимаю, я должна была рассказать правду, чтобы освободить от подозрений Марию, но нам не назначили наказания, и я вправду думала, что ей будет лучше в приемной семье, чем в собственном доме. А годы шли – и она, похоже, выиграла на том, что за ней всегда тянулась мрачная тень, как и за мной. Так что я оставила все как есть.
Патрик медленно кивнул. У него затекла шея.
– Хорошо, теперь я понимаю чуть лучше, – сказал он. – Но мы должны поговорить и о Нее. Может быть, сделаем перерыв?
Хелена отрицательно покачала головой.
– Нет, но я хотела бы попросить еще чашку кофе.
– Я принесу, – сказала Паула и поднялась.
Патрик и Хелена сидели молча, пока не вернулась Паула. Она принесла с собой весь кофейник и пакет с молоком и подлила кофе во все три чашки.
– Нея, – сказал Патрик. – Что произошло?
В его тоне не звучало ни нотки обвинения. Ни капли агрессии. С таким же успехом они могли бы говорить о погоде. Хедстрём хотел, чтобы Хелена чувствовала себя в безопасности. И, что самое странное, не испытывал к ней никакой злобы. Он понимал, что ему следовало сердиться – ведь она лишила жизни двоих детей. Тем не менее Патрик невольно испытывал сочувствие к женщине, сидящей под другую сторону стола.
– Она… – Хелена посмотрела в потолок, словно пытаясь представить себе всю сцену. – Она… она пришла к нам. Я была в саду – внезапно Нея оказалась рядом. Иногда она так делала – ускользала из дома и приходила к нам. Обычно я говорила ей, чтобы она шла обратно, а то ее родители будут волноваться. Но тут Нея хотела мне что-то показать. И ей так хотелось, она так радовалась… Так что я пошла за ней.
– А что она хотела показать? – спросила Паула, протягивая Хелене пакет с молоком, но та лишь покачала головой.
– Она хотела, чтобы я пошла с ней в сарай. Просила меня поиграть с ней. Я сказала, что не могу, что у меня есть дела. Но тут у нее стал такой разочарованный вид… Тогда я сказала – хорошо, пусть она покажет мне одну вещь, и потом я пойду домой.
– Ты не задалась вопросом, где ее родители? Ведь время было раннее.
Хелена пожала плечами.
– Нея часто играла одна по утрам. Наверное, я подумала, что ее отпустили побегать после завтрака.
– И что было дальше? – спросил Патрик, осторожно подводя ее к главному.
– Она захотела, чтобы мы пошли в сарай. Там был кот – серый такой, который все время терся у наших ног. Она сказала, что хочет показать мне чердак. Я спросила, правда ли ей разрешают туда подниматься, и она ответила, что разрешают. И первой залезла по лестнице. Я последовала за ней. А потом…
Она отпила глоток кофе и осторожно отставила чашку, словно та была сделана из хрупкого фарфора.
– Потом я повернулась спиной… буквально на секунду. Должно быть, Нея оступилась. До меня донесся краткий вскрик, потом глухой удар. Когда я взглянула вниз, она лежала на полу. Глаза ее были открыты, вокруг головы постепенно натекала лужица крови. И я сразу поняла, что она мертва. Как тогда, когда камень попал в голову Стеллы, – я тоже сразу почувствовала, что она мертва.
– Зачем ты перенесла ее? – спросил Патрик.
– Я… я даже не знаю… – Хелена покачала головой, руки у нее задрожали. – Я видела Стеллу. Там, у озера. Я… решила отнести вторую девочку туда же. И уничтожить все следы, которые могли бы привести ко мне. У меня есть сын. Я нужна Сэму. Я не могла… не могу…
Она заморгала, отгоняя слезы, а руки задрожали еще сильнее. Патрик ощутил волну сочувствия к этой женщине. Этого он сам не понимал. Ему не хотелось жалеть ее, но он ничего не мог с собой поделать.
– Стало быть, ты замела за собой все следы?
Хелена кивнула.
– Я отнесла ее к озеру. Раздела ее, помыла и положила под дерево. Было так тепло – я не опасалась, что она замерзнет…
Она резко замолчала, осознав, как нелепа эта мысль. Потом крепче сжала в руках чашку.
– Я долго сидела у озера, но потом сходила домой и взяла все, что мне было нужно, чтобы убраться в сарае. Я видела, как уехала машина Эвы, так что можно было начинать, ничего не опасаясь.
Патрик кивнул.
– У Неи в желудке были остатки шоколада, когда ее обнаружили. И печенья. У них дома такого не было.
Хелена сглотнула.
– Да, это я ее угостила. Зайдя к нам, она увидела, как я ем батончик, и тоже захотела. Так что я дала ей такой же.
– Бумажку мы нашли в сарае, – сказал Патрик.
Хелена кивнула.
– Да, там я и дала ей батончик.
– Где? Внизу, в сарае, или на чердаке?
Хелена задумалась. Потом покачала головой.
– Не знаю. Не помню. Знаю только, что угостила ее батончиком.
– О’кей, – Патрик покосился на Паулу. – Думаю, нам придется ненадолго прерваться, а потом продолжим.
– Хорошо, – ответила Хелена.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Паула, когда они поднялись.
– Нет, мне ничего не нужно.
У Патрика возникло чувство, что эта фраза охватывала нечто большее, чем ее потребности в данный момент. Они с Паулой переглянулись. Хедстрём заметил, что у нее возникло то же чувство. Теперь у них есть ответ. Но он потянул за собой новые вопросы.
Карим смотрел в окно машины. С каждым метром ком в его горле нарастал. Он так соскучился по детям – однако боялся минуты встречи с ними. Он не готов был принять на себя их горе – слишком велико было его собственное.
Билл был так любезен, что вызвался забрать его из больницы, и он очень ценил это. Однако поддерживать беседу был не в состоянии. Билл пытался говорить о пустяках, но через несколько минут сдался и оставил Карима в покое. Высаживая его, взглянул на забинтованные руки и спросил, нужна ли ему помощь. Карим ответил, что если Билл повесит ему сумку через руку, этого будет достаточно. Он не в состоянии выносить слишком много сочувствующих взглядов – во всяком случае, пока.
Дверь ему открыла женщина, непохожая на шведку. Должно быть, это мама Паулы, предложившей ему свою помощь. Та, которая сама бежала из Чили в 1973 году. Как она сама относится к Швеции? Как ее встретили? Так же косились с подозрением и ненавистью? Однако то были другие времена…
– Папа!
Хассан и Самия, выбежав навстречу, кинулись ему на шею, и он чуть не упал под тяжестью их общего веса.
– They missed you[60], – проговорила женщина, улыбаясь всем лицом.
Они еще не успели поздороваться, но ему нужно было сперва вдохнуть запах своих детей. Запах Амины, ее черты в лице дочери, в глазах сына… Они – все, что у него осталось от нее, и вместе с тем – тягостное напоминание о том, что он потерял.
Наконец Карим отпустил детей и поднялся. Они снова убежали в гостиную и уселись на диван рядом с мальчиком, который смотрел на него смущенно, но с любопытством, держа на коленях мягкую игрушку. Видимо, детская передача оказалась очень интересной.
Карим поставил сумку и огляделся. Квартира была большая и светлая, но здесь он чувствовал себя чуждо и потерянно. Куда ему теперь податься? Они с детьми остались одни, без крыши над головой. У них нет даже самого необходимого. Оставалось лишь жить на милостыню людей, которые не желают видеть их в своей стране. А что, если их выкинут на улицу? Карим уже видел попрошаек, сидящих у магазинов с неразборчиво написанными просьбами на картонках и пустыми глазами…
Позаботиться о детях – его ответственность, и он сделал все, что было в его силах, чтобы обеспечить им безопасность и хорошее будущее. И вот оказался здесь – в прихожей у чужих людей, не имея ничего… Сил не осталось.
Карим опустился на пол, почувствовав, как потекли слезы. Знал, что дети напугаются, что не надо их пугать, перед ними он должен выглядеть сильным, но сил больше не было.
Тяжесть теплых рук, опустившихся ему на плечи. Женщина обняла его, и ее тепло отогрело его, растопило куски льда, давившие в груди еще с тех пор, как его семья покинула Дамаск. Она покачивала и утешала его, и он не сопротивлялся.
Тоска по дому рвала грудь, как острое шило, а раскаяние рвало на части надежды на лучшую жизнь. Он потерпел кораблекрушение.
– Добрый день!
Мартин резко остановился, увидев, кто стоит у стойки. Не без улыбки он отметил, что и непоколебимая Анника на этот раз лишилась дара речи. Она сидела молча, уставившись на Марию Валль.
– Чем могу помочь? – спросил Мартин.
Казалось, Мария колеблется. Растеряв всю свою самоуверенность, она выглядела нерешительной. Он невольно подумал, что это ей к лицу. Так она выглядит моложе.
– Кто-то на съемках сказал, что вы взяли Хелену. За убийство той девочки. Я… я должна поговорить с начальником. Этого не может быть.