Хелену оставили в покое на полчаса. Но больше они не могли ждать.
– Соболезную вашему горю, – произнес Патрик. – И прошу прощения за то, что мы вынуждены продолжать работу.
Хелена кивнула. Глаза ее ничего не выражали, лицо стало совсем белым. К ней заходил врач, но она отказалась от лекарств.
– Я понимаю, – ответила Хелена.
Ее тонкие руки чуть заметно дрожали, но она не плакала. Врач высказал предположение, что женщина все еще пребывает в состоянии шока, однако счел, что с ней можно разговаривать. Полицейские предложили ей вызвать адвоката, но Хелена отказалась.
– Как уже говорила ранее, Стеллу убила я, – сказала она, глядя ему прямо в глаза.
Патрик глубоко вздохнул. Потом взял несколько принесенных им с собой листков бумаги и положил перед ней на стол, чтобы она могла прочесть текст.
– Нет, вы ее не убивали, – сказал он.
Глаза Хелены расширились, и она посмотрела на него, словно не понимая, потом перевела взгляд на бумаги перед собой.
– Это копии бумаг, которые мы обнаружили в сейфе Джеймса. Он оставил целый ряд документов, касающихся разных вещей, – на случай если его убьют в одной из заграничных командировок… – Патрик собрался с духом. – Там есть документы, касающиеся практических вопросов: дома, банковских счетов и пожелания по поводу похорон. Но я хотел показать вам вот это. Это… как бы его назвать?.. признание.
– Признание? – переспросила Хелена.
Она уставилась на лист бумаги, исписанный почерком Джеймса, но потом отодвинула его от себя.
– Расскажите мне, что там написано.
– Вы не убивали Стеллу, – серьезно проговорил Патрик. – Вы думали, что нанесли ей смертельный удар, но она еще была жива, когда вы убежали. Джеймс… Джеймс, состоявший в отношениях с вашим отцом, осознал, что для него будет катастрофой, если Стелла выживет и расскажет, что вы сделали. Поэтому он убил ее. И заставил вас и вашего отца поверить, что ее убили вы, а он лишь спрятал ее тело, чтобы помочь вам. Таким образом, Джеймс приобретал ореол спасителя, а ваш отец остался у него в долгу. По этой причине ваш отец согласился выдать вас замуж за Джеймса. В армии многие начали задавать лишние вопросы, поползли слухи… Джеймсу нужна была семья для прикрытия. И он уговорил Карла-Густава, что так будет лучше для всех сторон, – и женился на вас. Вы стали его прикрытием. Спасением для человека, живущего двойной жизнью, которая могла стоить ему карьеры.
Хелена сидела, уставившись на него. Теперь руки у нее дрожали сильнее, дыхание стало поверхностным. Но она не произнесла ни слова. Потом потянулась к бумагам и медленно скомкала копии признания Джеймса в твердый комок.
– Он убедил меня… – Голос Хелены прервался, она крепко сжала в руках бумажный ком. – Заставил меня поверить, что я…
Ее дыхание стало тяжелым, слезы потекли по щекам, в глазах запылала ярость.
– Сэм… – Голос сорвался. – Оттого что он заставил меня поверить, что я убийца, Сэм…
Она не смогла закончить предложение – голос не слушался; ее охватила такая ярость, что, казалось, стены маленькой комнатки в полицейском участке сейчас взорвутся.
– Сэм мог всего этого избежать! Его гнев… Его чувство вины… Он не виноват. Вы понимаете, не так ли? Он ни в чем не виноват. Он добрый мальчик. Я никогда ранее не желала никому зла. Но на него взвалили такую тяжесть из-за моей вины, что в конце концов он не выдержал…
Хелена взвыла, и слезы полились ручьями. Когда крик утих, она вытерла слезы рукавом и уставилась на Патрика.
– Все это… Все это ложь. Сэм никогда… Если б Джеймс не лгал все эти годы, Сэм никогда бы…
Она сжимала и разжимала кулаки, наконец схватила бумажный ком и швырнула его в стену. Замолотила кулаками по столу.
– Все эти дети! Все эти убитые дети! Ничего этого не произошло бы, если б не… и Нея… Это был несчастный случай, он не желал ей зла! Он никогда бы…
Хелена смолкла, глядя в отчаянии прямо в стену. Потом заговорила спокойнее, с бесконечной скорбью в голосе:
– Должно быть, ему было очень больно, раз он пошел на такое. Его просто раздавило все то, что мы взвалили ему на плечи, но этого никто не поймет. Никто не увидит моего чудесного мальчика. Они будут видеть в нем монстра, изобразят его как ужасного человека, отнявшего жизнь у их детей. Как я могу заставить их понять моего чу́дного сына? Доброго, любящего, которого мы погубили своей ложью? Как сделать, чтобы они ненавидели меня, Джеймса – но не Сэма? Его вины тут нет! Он – просто жертва, всегда страдал от нашего страха, нашей вины, нашего эгоизма… Наша боль уничтожила все, что у нас было, – и все хорошее, что было у него. Как заставить их понять, что он ни в чем не виноват?
Хелена упала лицом вперед, ухватившись за стол. Патрик колебался. Положение не позволяло ему поддаваться сочувствию. Так много жизней загублено… Но родитель в нем видел страдания убитой горем матери, и отрицать этого Патрик не мог. Поднявшись, он обошел вокруг стола, поставил стул рядом с Хеленой и обнял ее за плечи. Он мягко покачивал ее, а ее слезы капали ему на рубашку. В этой истории нет преступников. Никто не выиграл. Только жертвы и трагедии. И скорбящая мать.
Домой она вернулась на рассвете. Пожарные машины. Больница. «Скорая помощь». Журналисты. Всё как в тумане. Мария помнила, что полиция допрашивала ее, но не могла вспомнить, что отвечала, – только то, что она ни о чем не догадывалась, не понимала.
Джесси ей не показали. Она даже не знала, где находится тело дочери. Что от него осталось. Что сделал с ней огонь – и полицейские пули.
Мария посмотрела на себя в зеркало. Руки сами делали свое дело. Махровая повязка, чтобы убрать от лица волосы. Три нажатия на бутылочку с лосьоном, чтобы пропитать ватный диск. Втереть лосьон круговыми движениями. Бутылочка с водой для лица. Новый ватный диск. Свежий холод на коже лица, когда она вытерла липкий крем. Новый диск. Убрать макияж с лица. Нежно протереть, смывая тушь так, чтобы не повредить ресницы. Наконец лицо стало совершенно чистым. Обнаженным. Готовым к омоложению, обновлению. Мария потянулась за большой серебристой баночкой. Ночной крем от «Ла Прери». Чудовищно дорогой – но авось чудодейственный для кожи, о чем свидетельствует его цена. Маленьким шпателем она достала немного крема. Взяла капельку на пальцы и начал аккуратно втирать. Сначала щеки. Потом область вокруг рта и носа. Потом лоб. Затем – маленькая серебристая баночка. Крем вокруг глаз. Не тереть, чтобы не повредить тонкую кожу. Маленькая капля, которая осторожно наносится в нужном месте.
Вот так. Готово. Таблетку снотворного – и она сможет поспать, пока клетки кожи омолаживаются, а воспоминания стираются из памяти.
Ни в коем случае не начинать думать о другом. Начни она думать о чем-то еще, кроме серебристых баночек и кожи лица, которую следует поддерживать молодой и упругой, чтобы финансисты от киноиндустрии готовы были вложить в нее деньги, – и запруда рухнет. Внешний фасад всегда был ее спасением, свет прожекторов и гламур заставляли ее забыть боль и грязь. Принуждая себя жить в одном измерении, она пряталась от воспоминаний о том, что потеряла, и о том, чего у нее никогда не было.
Дочь существовала в параллельной реальности, плыла в том мире, куда сама Мария позволяла себе лишь краткие визиты. Были ли минуты, когда она испытывала любовь к Джесси? Ее дочь наверняка ответила бы отрицательно. Это она знала. Она всегда осознавала, что Джесси мечтает хотя бы о минутном проявлении нежности с ее стороны. И бывали моменты, когда ей хотелось их подарить. Их первая встреча, когда дочь положили ей на грудь. Джесси была липкая и теплая, но ее взгляд, исполненный любопытства, был устремлен на Марию. Первые шаги. Счастье в глазах Джесси, когда она освоила то, что человечество умело делать миллионы лет. Гордость, которую испытала Мария в тот момент, буквально сбила ее с ног, и ей пришлось развернуться и уйти, чтобы не поддаться слабости. Первый школьный день. Маленькая светловолосая девочка с хвостиком на затылке и рюкзаком на спине, которая запрыгала вперед, вся в нетерпении от того, что ей предстоит так много узнать о мире, о жизни. Уже выйдя на тротуар за руку с няней Хуанитой, Джесси обернулась и помахала рукой Марии, стоявшей в дверях роскошного дома, который они снимали тогда в Беверли-Хиллс. В тот момент Мария едва сдержалась. Ей так хотелось побежать за дочерью, подхватить ее на руки, прижать к себе и уткнуться носом в светлые волосенки, всегда пахнувшие лавандой от дорогущего детского шампуня… Но она устояла. Слишком высока цена.
Все, кого Мария встречала в жизни, наперебой учили ее, что привязываться к кому-либо не имеет смысла. В первую очередь Хелена. Хелену она любила. И Хелена любила ее. Но тем не менее предала. Выбрала другого. Выбрала другую жизнь. Швырнула ей в лицо всю их любовь, все надежды. Такого больше не случится. Больше никто не сможет ее ранить.
Джесси тоже решила покинуть ее. Шагнула прямо в огонь. Даже Джесси в конечном итоге предала ее. Оставила в одиночестве…
Внезапно Мария ощутила запах гари. Она взяла еще один ватный диск, обильно полила водой для лица и протерла ноздри. В носу защипало и защекотало, ей захотелось чихнуть, на глаза навернулись слезы, но запах не исчезал. Подняв глаза вверх, она постаралась сдержаться, взяла еще одну косметическую салфетку и с усилием потерла глаза, но не смогла остановить поток слез.
На съемках был объявлен перерыв на несколько дней. Она никому не нужна. Совсем одна. Как она всегда мечтала. Но она не даст себя сломить. Она должна быть сильной. The show must go on[65].
– Вчера был черный день в истории нашего муниципалитета, – проговорил Патрик.
Некоторые из сидящих вокруг стола закивали. Большинство же сидели, уставившись в стол. В помещении для совещаний внезапно стало тесно и душно.
– Какие новости из больницы? – спросил Йоста.
Его лицо казалось серым и морщинистым. За ночь никто из них не сомкнул глаз. Душераздирающая задача – проинформировать близких – отняла очень много времени, тем более что им все время мешали нахальные журналисты, пытавшиеся разнюхать подробности случившегося.