– Я спросила ее, почему вы признались, а потом взяли назад ваши признания, но не могу сказать, чтобы получила вразумительный ответ на этот вопрос.
– Не могу обещать, что ты получишь его от меня, – сказала Мария. – Есть вещи, о которых мы не хотим говорить. Не будем говорить.
– Почему?
– Потому что кое-что должно остаться в прошлом. – Мария загасила сигарету в пепельнице и тут же закурила новую.
– Но ведь ты всегда открыто рассказывала почти обо всех обстоятельствах дела. О своей семье, о приемных семьях… Мне показалось, что ты не скрываешь деталей.
– Не все можно рассказывать, – проговорила Мария. – Возможно, о чем-то я расскажу в своей книге – или нет. Скорее всего, нет.
– Во всяком случае, ты честно признаёшься, что рассказываешь не всё. Хелена на это не пошла.
– Хелена и я – совершенно разные люди. Так было всегда. У нее свои демоны, у меня – свои.
– Ты поддерживаешь связь со своей семьей? Я знаю, что твои родители умерли, но с братьями?..
– С братьями? – Мария фыркнула и стряхнула пепел с сигареты прямо на мостки. – Еще не хватало! Они пожелали восстановить отношения, когда я начала делать карьеру и обо мне стали писать в газетах. Но я быстро внесла ясность в этот вопрос. Оба они спустили свою жизнь в унитаз, хотя и по-разному; так что – нет, я никогда не испытывала потребности впустить их в свою жизнь. С ними еще в детстве были одни мучения – не думаю, чтобы во взрослом возрасте они стали более симпатичными людьми.
– Но у тебя есть дочь.
Мария кивнула.
– Да, моей дочери Джесси пятнадцать лет. Подросток до мозга костей. Она вся в отца, а не в меня, к сожалению.
– Он никогда не участвовал в ее воспитании, насколько я понимаю по статьям в прессе?
– Нет, спаси бог; это произошло наспех, на его рабочем столе, чтобы получить роль.
Мария рассмеялась сипловатым смешком. Потом посмотрела на Эрику и подмигнула ей.
– Но роль я получила.
– Она знает о твоей истории?
– Ясное дело! Нынешняя молодежь имеет доступ к Интернету – она наверняка «прогуглила» все, что обо мне написано. Такое ощущение, что из-за меня ее дразнят в школе.
– Она очень переживает?
Мария пожала плечами.
– Понятия не имею. Сегодняшним детям приходится терпеть такие вещи. Да и отчасти – сама виновата; уделяй она чуть больше внимания своей внешности, ей было бы куда легче.
Эрика задалась вопросом, действительно ли Мария столь хладнокровна, как кажется, когда говорит о своей дочери. Сама она даже не представляла себе, что бы сделала, если б кто-то посмел обидеть Майю или близнецов.
– Какова твоя версия того, что произошло здесь? Я имею в виду убийство Неи. Выглядит как слишком уж невероятное совпадение, что ты возвращаешься сюда – и тут же убивают маленькую девочку и находят на том же месте, что и ту девочку, которую, как все считают, убили вы.
– Я не дура и прекрасно понимаю, что это выглядит не лучшим образом.
Мария обернулась и сделала знак официантке. Ее бокал опустел, и она приподняла бровь, вопросительно глядя на Эрику. Та покачала головой – у нее в бокале еще осталось шампанское.
– Единственное, что я могу сказать, – мы невиновны, – проговорила Мария, устремив взгляд на море.
Эрика подалась вперед.
– Я только что нашла статью, в которой было написано, что ты видела кого-то в тот день в лесу.
Мария улыбнулась.
– Да, и я рассказала об этом полиции.
– Не с самого начала – только тогда, когда взяла назад свое признание, – сказала Эрика, внимательно следя за реакцией Марии.
– Туше, – ответила актриса и ткнула в нее пальцем. – Ты хорошо подготовилась.
– У тебя нет версий, кто это мог быть?
– Нет, – ответила Мария. – В противном случае я рассказала бы об этом полиции.
– А что говорит полиция сейчас? Как тебе кажется – они верят в то, что вы с Хеленой замешаны в новом убийстве?
– Не могу сказать, что они думают по поводу Хелены. Но я рассказала им, что у меня есть алиби на то время, когда пропала девочка, так что меня они не могут подозревать. И Хелена в этом деле не замешана. Так же, как и я, она не была замешана тогда и не имеет отношения к делу теперь. Горькая правда заключается в том, что полиция не стала отслеживать того человека, которого я видела в лесу, и теперь этот человек, судя по всему, нанес новый удар.
Эрика вспомнила свой визит на вернисаж.
– С тобой не связывался полицейский, который вел следствие по делу Стеллы? Лейф Херманссон.
– Да-да, – проговорила Мария, и на лбу у нее появилась крошечная морщинка, что заставило Эрику заподозрить ботокс. – Сейчас, когда ты мне напомнила, я что-то припоминаю… Но это было много лет назад. Он разыскал меня через моего агента. Оставил несколько сообщений, что хочет связаться со мной. В конце концов я решила ему ответить. Но когда позвонила, то узнала, что он покончил с собой.
– Понятно, понятно, – проговорила Эрика, напряженно размышляя.
Если Мария говорит правду и он не общался с ней до того момента, то, стало быть, ему стало известно нечто, пролившее новый свет на старое расследование. Но что это могло быть?
– Мария!
Высокий мужчина – судя по всему, режиссер – окликнул ее и стал жестами показывать, чтобы она подошла к нему.
– Пора работать, извини.
Поднявшись, Мария залпом допила остатки шампанского и улыбнулась Эрике.
– Поговорим в другой раз. Ты, конечно, будешь ангелом и оплатишь счет?
И она направилась обратно к съемочной группе, провожаемая взглядами всех вокруг.
Эрика подозвала официантку и расплатилась. Шампанское, которое они пили, оказалось не из дешевых, так что Эрика допила остатки из своего бокала. Каждая капля стоила столько, что она не могла дать им пропасть.
Тот факт, что Мария согласилась поговорить с ней, много для нее значил, и она планировала провести с ней настоящее интервью на следующей неделе. Кроме того, ей надо продолжить разговор с Хеленой. Именно эти два человека должны были стать ключевыми фигурами в ее книге о Стелле. Без их высказываний та не будет иметь успеха.
Но есть и еще один человек, без которого в повествовании не обойтись. Санна Лундгрен. Всю жизнь она прожила под гнетом последствий этого убийства, доконавшего ее семью. Когда Эрика писала свои книги, ее интересовало не только само убийство, жертвы и преступники. Не менее важным было рассказать о судьбе родственников. О семьях, чья жизнь разбилась вдребезги, о людях, получивших такой страшный удар, что многие из них так и не смогли оправиться. Санна тоже могла рассказать о Стелле. Она была еще ребенком, когда убили ее младшую сестру, – возможно, эти воспоминания с годами размылись и утратили отчетливость. Однако именно она могла добавить жизни в рассказ о Стелле. А это всегда составляло суть книг Эрики. Описать жертву максимально живо, показать читателю, что это был живой человек со своими мечтами, чувствами и мыслями…
Она должна как можно скорее связаться с Санной.
Когда Эрика проходила мимо толпы, глазевшей на съемки, кто-то коснулся ее руки. Женщина со всякими приспособлениями для макияжа на поясе, косясь одним взглядом на Марию, наклонилась к уху Эрики и прошептала:
– Я слышала, как Мария сказала, будто у нее есть алиби на то время, когда пропала девочка. Что она якобы ночевала у Йоргена в его номере…
– И что? – спросила Эрика, с нетерпением ожидая продолжения.
– Это неправда, – прошептала женщина – судя по всему, гримерша.
– Откуда вы знаете? – прошептала в ответ Эрика.
– Потому что с Йоргеном в ту ночь была я.
Эрика взглянула на женщину. Потом задумчиво посмотрела на Марию, вовсю игравшую очередную сцену. Она и впрямь прекрасная актриса.
От лекарств, которыми его накачивали, кружилась голова. Болеутоляющее. Успокоительное. Усыпляющее гудение от трубки с кислородом. Карим почти все время спал. В те недолгие минуты, когда он вспоминал, где находится, из глаз текли слезы. Он спрашивал медсестер, как себя чувствует Амина, умолял, чтобы ему позволили увидеть ее, но ему отвечали, что он должен оставаться в постели. К нему в палату приходили дети; Карим помнил их горячие щечки, когда они плакали, уткнувшись в его подушку. Врач сказал, что завтра их выпишут, но можно ли на кого-то полагаться? На полицию? Других обитателей центра? Карим уже не знал, кто друг, а кто враг.
С какими надеждами он приехал в свою новую страну… Он хотел работать, вносить свой вклад. Видеть, как дети растут, становясь сильными, уверенными в себе, толковыми. Теми, кто в состоянии изменить мир…
Теперь все рухнуло. Амина лежит на больничной койке в чужой стране, окруженная бригадой чужаков, борющихся за ее жизнь. Возможно, она умрет здесь – на чужбине, за тысячи миль от дома. В стране, куда он ее привез.
В течение всего их долгого путешествия Амина была такой сильной. Ее воля перенесла их с детьми через бурное море, через таможни и границы, сквозь постукивание колес о рельсы и шуршание автобусных шин по асфальту. Они с Аминой нашептывали детям нежные слова, когда те не могли заснуть, обещая, что все будет хорошо. Он обманул их. Предал Амину.
Его преследовали тревожные сны. Видения тех, кого он предал, сменялись картинами пожара, горящих волос Амины. Он видел ее потухший взгляд, когда она спрашивала его, зачем он притащил ее и детей в эту забытую богом страну, где никто не желал смотреть им в глаза, никто не приветствовал их, но кто-то пожелал, чтобы они сгорели заживо.
Под действием лекарств Карим снова заснул. Он достиг конца пути.
– Здесь, – сказал Йоста, указывая на боковую дорогу.
Они проехали полпути до Хамбургсунда; дорога, отходившая от асфальтированной трассы, была узкой и петляла по лесу.
– Он что, живет прямо в лесу? В его возрасте? – спросил Патрик и притормозил, пропуская кота, перебежавшего дорогу прямо перед машиной.
– Когда я позвонил, он сказал, что временно проживает у дедушки. Сикстена я немного знаю. Он и впрямь одряхлел, и до меня дошли слухи, что к нему переехал внук, чтобы помогать ему. Но я не сообразил, что этот внук и есть Юханнес Клингсбю.