– Так когда произойдет эксгумация?
– Разрешение получено, и мы сможем открыть могилу, как только это будет возможно чисто практически. Я постарался сделать так, чтобы это произошло уже во вторник.
– Ух ты, – с уважением произнес Йоста.
Обычно такого рода процедуры занимали куда больше времени, но Флюгаре чувствовал зуд и желание Патрика двигаться дальше, приближаться к цели; он догадывался, что Хедстрём нажал на все рычаги. В такие минуты его ничто не могло остановить – это Йоста знал по опыту. И его не очень удивило, что Патрику удалось заставить крутиться быстрее колеса административно-правовой машины.
– Что будем делать с Марией? Как выстроим разговор? Просто спросим? Или перейдем в атаку?
– Даже не знаю, – ответил Патрик. – Мне показалось, что ею не так просто манипулировать. Придется действовать по обстановке.
Йоста позвонил в звонок, висевший у ворот студии. Когда он объяснил, что они из полиции, их пропустили на территорию. Они прошли далее к самой студии и вошли в открытую дверь. Йоста подумал, что снаружи студия более всего напоминает ангар, однако внутри было множество людей, прожекторов и декораций. Женщина с блокнотом в руках зашипела на них, так что Йоста догадался: они пришли в самый разгар съемок. Он с любопытством посмотрел вправо, где, похоже, проходило действо, но съемочная площадка была скрыта за кулисами, так что Флюгаре ничего не увидел; до него доносились лишь обрывки фраз.
Они осторожно приблизились. Реплики стали слышны отчетливее, но увидеть по-прежнему ничего не удавалось. Казалось, разыгрывается сцена между двумя женщинами – своего рода решающее объяснение. Все произносилось эмоционально и на повышенных тонах. Наконец полицейские услышали мужской голос, скомандовавший: «Стоп!» Тогда они решились осторожно зайти за угол. Тут Йоста буквально обомлел. На сцене, ограниченной стенами из МДФ, была в деталях воссоздана настоящая комната, своей обстановкой уносившая зрителя в семидесятые годы. Каждая деталь воскрешала в его памяти воспоминания о давно ушедших временах.
В комнате стояли две женщины; они беседовали с режиссером. В старшей из них Йоста узнал Марию – теперь она была загримирована так, что выглядела больной и усталой. Наверное, снимали сцену из последнего периода жизни Ингрид, когда у нее развился рак. Интересно, кого должна была изображать молодая женщина? Скорее всего, одну из дочерей Ингрид…
Увидев их, Мария прервалась на полуслове. Патрик помахал ей, чтобы она подошла, и актриса, сказав несколько слов второй женщине и режиссеру, быстрым шагом приблизилась к ним.
– Извините меня за мой вид, – сказала она и сбросила шаль, прикрывавшую волосы.
Гримом в ее лицо добавили сероватые оттенки, появились морщинки и складочки. От этого Мария казалась еще красивее.
– Чем могу служить сегодня? – томно проговорила она и указала на диванчик и кресло чуть в стороне.
Когда все уселись, Патрик серьезно взглянул на Марию.
– Мы получили новую информацию относительно вашего алиби.
– Моего алиби? – переспросила она. Единственная реакция, которую смог подметить Йоста, – что ее глаза слегка сузились.
– Да, – сказал Хедстрём. – Нами получена информация, что оно фальшивое. И нас в первую очередь интересует, где вы находились около восьми утра в понедельник.
– Ах вот оно что, – проговорила Мария и потянула время, закурив сигарету. Сделав пару затяжек, спросила: – А кто говорит, что у меня фальшивое алиби?
– Мы не обязаны информировать вас об этом, и вопрос остается. Вы по-прежнему утверждаете, что ночевали у Йоргена Хольмлунда в ночь с воскресенья на понедельник и вместе покинули его номер около восьми утра?
Мария сидела молча. Пару раз затянулась. Потом вздохнула.
– Нет, признаю́сь, – она подняла ладони и рассмеялась. – На вечеринке я подцепила такой лакомый кусочек и… побоялась, что это уронит меня в ваших глазах, так что предпочла ложь во спасение.
– Ложь во спасение? – возмутился Йоста. – Вы отдаете себе отчет в том, что речь идет о расследовании убийства?
– Да, разумеется. Однако знаю и то, что я невиновна и что мой режиссер Йорген с ума сойдет, если я окажусь замешанной в деле, которое может сорвать съемки. Кстати, именно поэтому я попросила его дать мне алиби, когда услышала об убийстве маленькой девочки. Я сразу заподозрила, что вы прискачете ко мне и начнете рыться в моем белье. – Она улыбнулась им очаровательной улыбкой.
Йоста почувствовал, что его накрывает волна раздражения. Так легко относиться к ситуации не только высокомерно, но просто бесчувственно и бесчеловечно. Теперь им снова придется тратить драгоценное время на то, чтобы анализировать ее алиби – время, которое они могли бы употребить на другое!
– А этот молодой мужчина, с которым вы провели ночь, – у него было имя? – спросил Патрик.
Мария покачала головой.
– Должна признаться в этом позорном факте – я понятия не имею, как его звали. Я называла его «мой сладкий», мне этого вполне хватало. И, если уж быть до конца честной, меня больше интересовало его тело, чем его имя. – Она стряхнула пепел с сигареты в переполненную пепельницу, стоявшую на столике.
– Хорошо, – проговорил Патрик с терпением, которое далось ему нелегко. – Вы не знаете, как его зовут, но, может быть, вы могли бы описать нам его? Или у вас есть другие сведения, которые помогли бы идентифицировать его? Может быть, вы слышали, как звали его друзей?
– К сожалению, я не располагаю такими сведениями. Он был в отеле с компанией парней своего возраста, но он единственный из всех хорошо выглядел, так что желания беседовать с остальными у меня не возникло. Да и с ним меня не особо тянуло беседовать, если честно. Я предложила ему поехать ко мне домой, что он и сделал; вот и всё. Когда утром мне пора было отправляться на съемки, я просто выставила его. Больше мне нечего рассказать.
– Словесный портрет? – напомнил Патрик.
– О боже мой!.. Он выглядел как большинство парней лет двадцати пяти, которые тусуются здесь летом. Блондин с голубыми глазами, зачесанные назад волосы, дорогая фирменная одежда и налет снобизма. Денежки наверняка папины. – Она помахала в воздухе сигаретой.
– Так вы думаете, что он не из этих мест? – спросил Йоста, закашлявшись от дыма.
– Нет, он говорил с легким гётеборгским акцентом. Думаю, какой-нибудь яхтсмен из Гётеборга. Но это всего лишь мои догадки.
Откинувшись назад, Мария в последний раз затянулась своей сигаретой.
Йоста вздохнул. Безымянный парень лет двадцати пяти, предположительно приплывший на яхте из Гётеборга. Это не сильно органичивало область поисков. Под подобное описание подходили тысячи молодых мужчин, приезжавших летом во Фьельбаку.
– Ваша дочь его видела? – спросил он.
– Нет, она спала, – ответила Мария. – Сами знаете, каковы подростки. Могут проспать полдня.
Партик приподнял брови.
– Моя жена рассказала мне, что вы говорили по поводу человека в лесу, которого, по вашим словам, слышали незадолго до того, как пропала Стелла.
Мария улыбнулась.
– Ваша жена – исключительно умная женщина. И я могу повторить вам то же самое, что сказала ей: полиция наплевала на мои слова и упустила эту версию, и из-за этой небрежности убийца нанес теперь новый удар.
Патрик поднялся.
– Если вы вспомните что-либо, что поможет нам найти вашего свидетеля, звоните нам немедленно, – сказал он. – В противном случае у нас имеются лишь ваши слова о том, что вы общались с этим молодым человеком в ночь с воскресенья на понедельник, а этого недостаточно для алиби.
Йоста тоже поднялся, с удивлением разглядывая Марию. Она снова улыбнулась им. Казалось, ее нисколько не беспокоила та серьезная ситуация, в которую она себя поставила.
– Само собой, – с сарказмом ответила актриса. – Все, чтобы помочь полиции.
Ее окликнули из-за кулис, и она поднялась.
– Пора снимать следующий дубль. Мы закончили?
– Пока – да, – ответил Патрик.
Выйдя из прохладной студии на уличный зной, они остановились у ворот.
– Ты веришь в ее версию? – спросил Йоста.
Хедстрём долго размышлял.
– Даже не знаю. По первому впечатлению я ответил бы «нет». Собственно говоря, я допускаю, что она могла привести к себе домой молодого парня, даже не узнав его имени. Но что она солгала об этом, потому что не хотела, чтобы мы интересовались ее личной жизнью, – это представляется мне маловероятным.
– Да, согласен, – сказал Йоста. – Вопрос лишь в том, что она в таком случае скрывает. И почему.
Дело Стеллы
В один прекрасный день оказалось, что Марии нет. Они думали, что смогут чем-то управлять, на что-то влиять, что-то решать. И лишь постепенно осознали, что ситуация им неподвластна. А потом Марию услали.
Временами Хелена завидовала Марии. Возможно, ей лучше там, где она теперь. Может быть, она попала к добрым людям и у нее теперь хорошая семья… Ее там любят… Во всяком случае, она на это надеялась. Хотя от этой мысли ее переполняла зависть.
Сама же Хелена оказалась в темнице, которая на деле оказалась хуже настоящей тюрьмы с решетками на окнах. Ее жизнь больше не принадлежала ей. Днем родители следили за каждым ее шагом. Ночью ее преследовали сны, где раз за разом проигрывались одни и те же сцены. Ни секунды свободы.
Ей было тринадцать, и ее жизнь уже закончилась, не начавшись. Все оказалось ложью. Иногда ее тянуло сказать всю правду. Однако она понимала, что никогда не сможет этого произнести. Правда была слишком огромна и ужасна. Она грозила раздавить под собой все.
Но ей не хватало Марии. Хелена тосковала по ней каждую минуту, каждую секунду. Как может не хватать руки или ноги. Части собственного тела. Раньше они вместе боролись против всего мира. Теперь она осталась одна.
Она испытала огромное облегчение, когда вспомнила, что ее так смущало в картине. Теперь пусть этим занимаются Патрик и его коллеги. Но хотя Эрика и считала, что тело обязательно надо обследовать заново, она очень скептически относилась к тому, что они смогут там найти. Тела очень быстро разлагаются.