Санна проговорила два часа. И чем больше она рассказывала, тем отчетливее видела Эрика настоящую Стеллу. Не только жертву, о которой она читала в материалах следствия и газетных статьях. Но и настоящую, живую четырехлетнюю девочку, обожавшую смотреть программу «Пять муравьев – это больше, чем четыре слона», никак не желавшую вставать по утрам и ложиться спать по вечерам. Девочку, которая любила рисовую кашу с сахаром, корицей и большой ямкой от масла, которая требовала сделать ей два хвостика, а не один и повыше, которая часто залезала ночью в кровать к старшей сестре и давала имена каждой из своих многочисленных веснушек. Ее любимцем был Хуберт на носу.
– Иногда с ней бывало трудновато, но более веселой компании и представить себе невозможно. Меня она часто раздражала, потому что обожала сплетничать – любимым ее занятием было тайком прокрасться за кем-то, подслушать и подсмотреть, что он делает, а потом рассказывать об этом направо и налево, – и порой мне хотелось ее придушить.
Санна внезапно смолкла – казалось, она раскаивается в своих словах. Потом, глубоко вздохнув, продолжила:
– Меня постоянно посылали искать ее в лесу. Но я боялась заходить туда. Мне казалось, что там страшно и жутко. А вот Стелла не боялась. Она обожала лес. Всегда убегала туда, как только ей представлялась возможность, – стоило родителям зазеваться. Наверное, именно поэтому нам было так трудно поверить, что с ней действительно случилось нечто плохое. Она и до того много раз уходила в лес, но всегда возвращалась. И вовсе не благодаря мне – я никогда не искала ее по-настоящему, просто заходила в лес ровно настолько, чтобы мама с папой думали, что я ищу. Потом садилась под большим дубом, метрах в пятидесяти от дома, и ждала. Рано или поздно Стелла появлялась. Она всегда находила дорогу домой. Кроме того, последнего раза.
Внезапно Санна рассмеялась.
– У Стеллы было не много подружек, но у нее был вымышленный друг. Странное дело – именно это обстоятельство в последнее время прокралось в мои сны. Он мне снился несколько раз.
– Он? – переспросила Эрика.
– Да, Стелла называла его Зеленым дяденькой – думаю, это было какое-нибудь заросшее лишайником дерево или куст, оживший в ее фантазиях. В этом смысле она была уникальна. Могла создавать в воображении целые миры. Иногда мне казалось, что в ее мире выдуманных персонажей было не меньше, чем реальных…
– Моя старшенькая тоже такая, – проговорила Эрика с улыбкой. – Чаще всех появляется ее вымышленная подружка Молли, которая, судя по всему, считает, что и ей положено печенье и конфеты, когда их дают Майе.
– О, гениальный способ получить двойную порцию! – улыбнулась Санна, и черты ее лица смягчились. – Ну у меня-то дома невыносимый подросток. Просто трудно поверить, что из них потом выходят нормальные люди…
– Сколько у тебя детей? – спросила Эрика.
– Одна дочь, – со вздохом ответила Санна. – Но иногда с ней не легче, чем с десятью…
– Жду этого периода с ужасом. Сейчас трудно представить себе, как они когда-нибудь будут кричать мне: «Отстань! Ты ни черта не понимаешь…» Ну, придет время, посмотрим.
– Поверь, мне говорят куда более ужасные вещи, – Санна усмехнулась. – Особенно по поводу того, что я, дескать, порчу ей жизнь, заставляя работать здесь. В выходные у нас произошел небольшой инцидент, за который полагались последствия, а принуждение честно отработать в мамином магазине, видимо, приравнивается к пыткам.
– Я ощущаю безграничную радость, что моей самой большой проблемой является вымышленная подружка Майи, большая любительница сладостей.
– Угу, – согласилась Санна и внезапно посерьезнела. Поколебавшись, спросила: – Как ты думаешь, это может быть случайным совпадением? Что маленькая девочка, жившая на нашем хуторе, теперь тоже убита?
Эрика не знала, что ответить. Разум – это одно, интуиция – совсем другое. Если она переведет разговор в нужное русло, то, возможно, узнает, права ли в свих подозрениях по поводу того, кто скрывается за инициалами SS.
– Думаю, это как-то взаимосвязано, – ответила она наконец. – Но пока не знаю как. Вероятно, все не так просто, чтобы снова тыкать пальцем в Хелену и Марию. Я не хочу бередить старые раны – понимаю, что вы почувствовали, что вся эта история завершилась, когда Марию и Хелену признали виновными. Но вопросы остались. И Лейф Херманссон – полицейский, в свое время руководивший следствием, – незадолго до смерти сказал своей дочери, что начал сомневаться. Мы только не знаем почему.
Санна опустила глаза на свои сапоги. Казалось, какая-то мысль вертится у нее в мозгу. Потом она подняла голову и взглянула на Эрику.
– Знаешь… Я давно уже обо всем этом не вспоминала, но твои слова напомнили одну вещь… Лейф позвонил мне. Мы встретились и побеседовали за чашкой кофе – незадолго до его смерти.
Эрика кивнула. Все встало на место. В участке о Санне привыкли думать как о Санне Лундгрен. Но для Лейфа она оставалась Санной Странд.
– О чем он хотел с тобой поговорить? – спросила Эрика.
У Санны сделалася смущенный вид.
– Это и есть самое странное. Он расспрашивал меня о Зеленом дяденьке. Я упомянула об этом вымышленном друге тогда, когда убили Стеллу. И вот много лет спустя какой-то полицейский снова захотел поговорить о нем…
Эрика уставилась на нее. Зачем Лейф расспрашивал Стеллу о вымышленном друге Стеллы?
– Привет, есть кто дома? – спросила Паула, осторожно открывая дверь.
Полицейские стучали много раз, но никто их, похоже, не услышал. Когда они подъезжали к дому, она с удовлетворением отметила, как Мартин бросил взгляд на табличку «Продается».
– Кто там? Проходите! – послышался из глубин дома дрожащий голос, и они тщательно обтерли ноги у порога, прежде чем войти.
Дагмар сидела на своем обычном месте у окна. Перед ней лежал кроссворд. Радостно взглянув на вошедших, она воскликнула:
– Опять гости! Как приятно!
– Все-таки решились продавать? – спросила Паула. – Я видела табличку перед домом.
– Да, пожалуй, так будет лучше. Иногда нужно время, чтобы эта упрямая старуха сообразила, что к чему. Но дочь права. Место глухое, а мне уже не двадцать лет. Но могу считать себя счастливой, если дочь хочет, чтобы я переехала к ней, – сегодня большинство стремится поскорее засунуть своих родителей в какой-нибудь дом престарелых.
– Вот именно. Я только что говорила коллеге, что шведы не очень-то заботятся о своих стариках… Кто-нибудь интересовался домом?
– Пока покупателей не нашлось, – ответила Дагмар, жестом приглашая их садиться. – Никто не хочет жить в таком месте. Старый дом далеко в деревне… Нет, все хотят новостройки в самом пекле, никаких углов и скрипучих полов. А жаль. Я люблю этот дом – в его стены вложено много любви, так и знайте.
– Мне кажется, дом чудесный, – сказал Мартин.
Паула прикусила язык, чтобы ничего не сказать. Некоторые вещи должны вызреть сами.
– Ну ладно, хватит философствовать. Подозреваю, что вы приехали побеседовать не о доме, а о моем ежедневнике. Сама не понимаю, как я могла о нем забыть, когда вы были здесь в прошлый раз…
– Легко понять, – сказал Мартин. – Вы, как и все остальные, были потрясены новостью о смерти Неи, и вам трудно было мыслить рационально.
Паула кивнула.
– Главное – что вы вспомнили об этом сейчас и позвонили нам. Расскажите, что это за ежедневник?
– Да-да, насколько я помню, вас интересовало, заметила ли я что-нибудь необычное в то утро, когда пропала Нея. Я по-прежнему ничего не могу вспомнить – но, может быть, вы лучше сумеете разглядеть закономерность, чем я… Вот и подумала, что вам навернка интересно будет взглянуть на заметки, которые я делаю ради собственного удовольствия. Они помогают мне сосредоточиться на кроссвордах. Если я делаю только одно дело, у меня совсем не получается сосредоточиться – мне надо на что-то переключаться. Так что я записываю все, что происходит за окном, вот сюда.
Она протянула блокнот Пауле, и та быстро перелистала его, остановившись на том дне, когда пропала Нея. Записей было немного. Ничего особенного: проехали две машины и двое велосипедистов. Велосипедисты описывались как «двое толстых немецких туристов», так что их она мысленно вычеркнула. Оставались машины. Дагмар записала только цвет и марку – но это все же лучше, чем ничего.
– Я могу забрать его с собой? – спросила Паула, и Дагмар кивнула.
– Возьми на здоровье.
– Послушайте, когда строился дом? – спросил Мартин.
– В девятьсот втором году. Его построил мой отец. Я родилась на деревянном диванчике вот у той стены. – Дагмар указала на противоположную стену.
– А осмотр дома производился? – спросил Мартин, и Дагмар лукаво взглянула на него.
– Надо же, какой любопытный!
– Да нет, я просто спрашиваю, – смутился он, избегая смотреть на Паулу.
– Осмотр сделан. Крыша нуждается в срочном ремонте. Потом, в подвале слишком сыро, но этим можно заняться чуть позже – так сказал инспектор, делавший осмотр. Все бумаги у маклера. Но если появится потенциальный покупатель, то пусть приходит и сам все смотрит.
– Угу, – пробормотал Мартин и опустил глаза.
Дагмар внимательно разглядывала его. Солнце осветило ее лицо, подчеркивая каждую добрую морщинку. Она положила ладонь на его руку, подождала, пока он поднимет глаза и посмотрит на нее, и произнесла:
– Это хорошее место, чтобы начать все сначала. Его надо наполнить новой жизнью. И любовью.
Мартин поспешно отвернулся. Но Паула все-таки успела заметить, что на глаза у него навернулись слезы.
Анника просунула голову в дверь кабинета Мелльберга, пробудив его от глубокого сна.
– Там звонят по поводу того телефонного звонка. Того анонимного звонка, который ты принял. Позвонить Пауле? Этим вроде бы занимаются они с Мартином.
– Что? Что ты сказала? По поводу того звонка? – переспросил он и сел. – Нет, соедини их со мной.
За долю секунды Мелльберг проснулся. Он только и мечтал добраться до той скотины, которая все это спровоцировала. Не приди кому-нибудь в голову идея засадить Карима, пожара не было бы – в этом он не сомневался.