Вернулся Антон, сел напротив — и сразу жадно присосался к белой приземистой чашке. Я ждала. Столик тоже был белый — грязно белый, и снег снаружи был грязно-белый, и небо.
— По-моему, ты чересчур разборчива, — сказал, наконец, Антон. — Кофе как кофе.
Я пожала плечами и принялась меланхолично размешивать сахар в чашке. Чай тут неинтересный, зато крепкий и не из веника.
— Ален, завтра суд над Пасюком.
— Угу.
— Знаешь, мы все тебе очень благодарны. Мы бы с ним еще долго мучились.
Я отхлебнула чай, обожглась и поставила чашку обратно, не отнимая ладоней от ее гладких боков: погреться.
— Да ладно. Ты же знаешь — с ними только начать. А дальше они и сами все скажут.
— Слишком велико искушение. — сказал Антон тихо, будто припоминая фразу из какого-то учебника. Я посмотрела на него с удивлением: обычно с такой легкостью он цитировал только УК. Антон хмыкнул и снова потянулся к своему кофе.
— Да, — подтвердила я, отставляя в сторону чашку и принимаясь за чебурек — он тоже, между прочим, горячий. — Слишком велико искушение говорить на родном языке. И слышать родной язык в ответ. Аксиома.
Чебурек оказался неожиданно вкусным — мясо такое сочное.
Снаружи, кажется, опять пошел снег — сначала реденький и скучный. Здание прокуратуры подернулось легкой рябью, потом почти совсем пропало и виду, скрывшись в белой пушистой мгле.
— Настоящая метель, — удовлетворенно произнес Антон. — Давай я тебя до троллейбуса буду провожать, чтобы ты не заблудилась.
— Давай ты меня не будешь провожать, а проводишь и посадишь, — поправила я его машинально.
— Что у тебя за привычка к словам цепляться. — сказал он почти весело.
Я промолчала, конечно.
— Гм. Подожди, я еще сейчас кофе возьму.
Он ненадолго отлучился к стойке, а я отвернулась к снежной застекольной круговерти, когда Алина со своим импозантным спутником прошествовали мимо.
— …Алена, ты новый УПК уже читала?
— Угу.
— Что, что скажешь?
— Давай я лучше промолчу.
Антон подумал и снял с себя шарф.
— Да я, собственно, не про родной язык законодателя.
— Да я, собственно, тоже, — усмехнулась я невесело.
— Ты же понимаешь, что теперь наше сотрудничество в официальных рамках невозможно.
— Угу.
— Алена, я человек прямой и откровенный.
Я улыбнулась себя под нос — и Антон, конечно, улыбку заметил.
— Скажи, мы можем рассчитывать на твою помощь и в дальнейшем? Нам бы очень не хотелось тебя терять. Все формальности я, естественно, возьму на себя.
— Но теперь мне нужно будет разговаривать и тех, кто не хочет разговаривать даже со мной? — подсказала я.
— Ну, в общем, да, — Антон пожал плечами.
— Понятно.
Мой чай совсем остыл. Морщась, я мелкими глоточками пила тепловатую жидкость, снова уставившись — нет, не в окно на этот раз, только на гирлянду. Черные проводочки, синие бутончики, желтые бутончики. А красные, оказывается, совсем не красные — а вовсе даже пурпурные.
— Аленка, большие дела грядут, тут без жестких допросов никак нельзя, ты же понимаешь — а при тебе они даже запираться как следует не могут. Ты их как устриц из раковин. Понятия не имею, как это у вас выходит, что вы им про одно вопрос, они вам про другое ответ, а вы потом третье в протокол писать. Аленка, я же сам видел, как у тебя это ловко получается! Я того маньяка тебе в жизни не забуду, он даже пикнуть не успел, как за решетку загремел!.. Аленка, ну ты меня слушаешь?!
— Он не пикнуть. Он кричал все это время.
Пурпурные лампочки. Черные проводки.
— Но это же маньяк!
— Угу.
Чай наконец кончился. Я принялась медленно застегивать пальто. Пальцы слушались плохо.
— Ну Ален, я не знаю. Так ты с нами — или?…
— Извини, Антон, — сказала я, глядя ему в глаза — темно-серые, недоумевающие. — Приятно было работать вместе. Сегодняшний допрос, как я понимаю, отменяется?
— Да какой, к черту, допрос. Вам что, этот этический кодекс ваш запрещает, что ли? Или вы, как в сказках, силу от такого потерять можете?
— Нет у нас никакого этического кодекса, — сказала я устало, нагибаясь за уроненной перчаткой. — И не было никогда. Поменьше ненаучной фантастики читай. Еще договоришься до того, что мы всем научным составом по ночам варим зелья из несчастных обывателей, чтобы таким образом подпитать угасающие сверхъестественные силы.
— Ну я не знаю, Ален, — сказал он раздражено. — Может, тогда хоть порекомендуешь кого из своих? Деньги, конечно, небольшие, но.
— Нет, Антон. Извини. Не буду я тебе никого рекомендовать.
— Значит, сам искать буду, — сказал он упрямо, обматываясь своим красивым шарфом — красным в белую и черную клетку. — И будь уверена, что найду.
— Уверена, что найдешь.
Я встала; он встал тоже. На целую голову меня выше, а все туда же — курить бросить не может.
— Все-таки нет? — спросил в последний раз, с надеждой.
— Все-таки нет.
— Вот черт, — сказал он, отворачиваясь, со скрежетом отодвигая стул. — Вот черт, Ален, я тебя поздравить забыл. Это тебе от всех нас.
Протянул небольшую красивую коробку с шоколадными конфетами. Я приняла, помедлив.
— Мои любимые. — сказала я растроганно. — Что же ты раньше молчал, мы бы их под чай-кофе.
— Я шоколада не ем, — деликатно сказал Антон.
На выходе он придержал передо мной дверь. Снег бросился к нам радостно и немного суматошно.
— Так я тебя до остановки. Угу?
— Угу.
Мы шли рядом. Я упорно смотрела под ноги, на то, как мои сапоги впечатываются в рыхлый снег — глубоко и четко.
Здание прокуратуры. Потускневшие окна. Какой-то незнакомый мальчик курит у входа — Антон не обратил на него никакого внимания. Неумолимо приближалась остановка.
— Ален, я ведь тебя еще хотел попросить с моей Анфисой поговорить.
— Да не стоит, наверное, — сказала я. — У вас и так все нормально будет.
— Но я в последнее время совсем не понимаю, чего она хочет.
— А здесь медицина, в том числе колдовство и лингвистика бессильны, увы.
Глупая, конечно, шутка получилась, но Антон пропустил ее мимо ушей.
— Ну ладно, а попросить помочь мне выбрать младшей моей подарок тебя можно? Если ты, скажем, послезавтра вечером не очень занята. Да? Тут твоя профессия ни при чем?
— Совершенно ни при чем, — согласилась я. Совершенно ни при чем. — А почему ты к своей сестре не обратился?
— Так я тебе больше доверяю, — удивился он.
Мы подошли уже к самой остановке, встали под козырек. Очень хотелось закурить, но я сдерживалась, чтобы не дразнить лишний раз Антона.
— Так поможешь?
— Ладно. Созвонимся.
Наступило неловкое молчание. Антон несколько раз снимал и надевал свои кожаные перчатки, перечитал обрывки объявлений на черном столбе и оживился только, когда вдали показался мой автобус.
— Вон идет!
— Ну, с наступающим, — сказала я.
— С наступающим, — выдохнул он с облегчением.
Автобус подкатил, с натугой распахнул двери. Уже войдя в салон, я обернулась к Антону, тоже зачем-то вышедшему из-под козырька и изрядно теперь припорошенному снегом.
— Антон, а знаешь, что ты на самом деле имел в виду, когда сказал, что мне доверяешь?…
Лицо его исказилось, он махнул на меня кожаной рукой:
— Изыди, ведьма!
Смеялась я, уже устраиваясь на освободившемся местечке возле водительской кабины. Коробку с конфетами пришлось держать в руках. Пассажиры смотрели на меня — как им казалось — понимающе.
Естественно, к родному институту я в результате заявилась аж на два часа раньше срока — автобусы ходили безобразно быстро, я бы сказала — демонстративно игнорируя снегопад, разошедшийся сегодня не на шутку, и даже две пересадки отдалили меня во времени от прибытия на любимую проклятую работу весьма незначительно.
Здесь движение бурное, поверху не перейдешь, пожалуй; да и светофоры барахлят. Они наверное, дальтоники.
Ступеньки подземного перехода были плотно забиты снегом. Я честно ухватилась на перила и принялась спускаться вниз со всей возможной осторожностью, но.
Скользко!
Уже падая, я успела свободной правой рукой уцепиться за чей-то рукав, но все равно оказалась на ступеньках в сидячем и крайне несчастном по причине глобальной ушибленности состоянии — а рядом со мной тщетно пытался восстановить вертикальное положение обладатель рукава.
Сейчас он меня убьет, подумала я обреченно, оценив степень заляпанности чужих джинсов и тоже пытаясь встать. Ужасно мешало длинное пальто и тяжеленная сумка. Людской поток огибал нас быстро и раздраженно; многие недовольно оглядывались.
— Простите, кажется, я вас толкнул.
Меня? Толкнул?!!
— Ничего-ничего, — пролепетала я на том же языке, с благодарностью хватаясь за предложенную руку и справляясь, наконец, со своей сумкой. — Вы извините, я вас почти уронила.
Хотелось прибавить "я нечаянно" и "больше не буду", но я вовремя рассудила, что это уже совершенно лишнее.
— "Почти" не считается, — сообщил он серьезно. — Осторожно, здесь очень скользко. Держитесь за перила.
Мы все же спустились вниз — и я сразу юркнула в уголок между киоском с печатью и цветочным ларьком — почиститься. Чертова сумка.
— Все в порядке?
— Да, спасибо.
Отошел к киоску, что-то там изучает. И прекрасно. Нечего на посторонних растрепанных девушек почем зря глазеть. Ф-фу. Хорошо, снег еще почти свежий, без химии этой городской. Так, вроде все в порядке.
Цветы мне не нужны, а вот. А вот книжный киоск наконец-то открылся, интересно, что это они так долго скучали. Что у нас новенького? Ничего у нас новенького. Стоило закрываться. А, нет — вон, дамские романы какие-то, новая серия. Но такого у меня даже никто из знакомых не читает. Вот! Вот же! Как я могла сразу не заметить?… "Янтарный замок", книга моего детства, неужели наконец догадались переиздать? Ну ясно, догадались, раз она тут стоит, что за мысли дурацкие, но вообще-то это я от радости, не ожидала уже. Сказка, может быть, даже наивная сказка — но ведь так когда-то