хорошо легла на сердце! Причем она многим нравилась, я знаю, и девчонкам, и мальчишкам — мы все ею зачитывались, а потом.
— Сколько-сколько?!
— А почему так дорого? — ошарашенно спросила я, вполне разделяя недоумение покупателя, только что спросившего о цене — того самого человека, который поднимал меня со ступенек.
— Потому что подарочное издание, — злобно ответила продавщица — красноглазая и белобрысая девица в жутком черном балахоне. Видимо, этот вопрос ей сегодня задавали не раз.
Я жалобно посмотрела на книжку, так ярко сверкающую в витрине, посмотрела на собрата по несчастью, он посмотрел на меня — тоже жалобно, поверх очков в дорогой металлической оправе.
"Янтарный замок". Но такая цена. Но переиздание!
Но цена.
Я поудобней перехватила коробку с конфетами и пошла прочь от злополучного киоска. Не везет мне сегодня, хоть плачь.
— В центральном Доме Книги она дешевле будет, — сказали справа от меня ободряюще — правда, не очень уверенно.
— Так-то через месяц, а то и позже, — угрюмо отозвалась я.
— А. Ах, вам для подарка?…
— Да. Племяннику, к Новому Году.
— А я себе хотел. Книга моего детства. Неожиданно.
Вот и лестница. Я остановилась. Он остановился тоже.
Навстречу нам двигался плотный людской поток. Бледно клубилось влажное небо между крышами кирпичных домов.
— Но цена! — сказала я.
— Но подарок, — отозвался он и вдруг улыбнулся. Улыбка была хорошая.
— Да, — сказала я. — Новый год. Чудо. Надо себя побаловать.
Конечно, книгу за это время никто не унес. Продавщица снова глядела на меня злобно, но мне было уже все равно: тяжелая, восхитительно пахнущая свежей типографской краской книга уже лежала в моих руках, и иллюстрации были — те самые, из далекого детства, никогда не могла запомнить имя художника — хорошие вы мои, цветные вы мои, мальчик, замок, вот они знакомятся, вот играют, вот Ясс, а вот сражение, а вот победа, и отчаяние, и друзья настоящие, а не выдуманные, но — те самые, из сна, из замка. О! И без послесловия обошлись, спасибо, милые, послесловие к тому, давнему зданию я до сих пор с содроганием вспоминаю, тоже своего рода шедевр.
Ну да, сама знаю, как глупо улыбаюсь. А ты, дорогой мой попутчик — думаешь, лучше?…
— Поздравляю с удачным приобретением, — сказал он, пряча книгу в сумку. Стекла его очков немного запотели — наверное, от радости.
— Вас также, — ответила я искренне.
Он снял очки и начал неторопливо протирать стекла мягкой замшевой тряпочкой.
— Я, собственно.
Надеюсь, что когда попутчик снова поднял глаза, меня он уже не увидел — людской поток сам вознес меня под серое небо, я только чуть-чуть ему помогла.
От остановки до института — две минуты ходьбы, если дворники не поленятся и изничтожат лед на дорожках; сегодня я добиралась до парадного входа значительно дольше, в конце концов махнув на все рукой и сойдя с узкой тропки в пушистый снег, сразу чуть не по колено.
Воронам можно, а мне нельзя?!
С тугой дверной пружиной я справилась почти сразу, очень этому удивилась, но когда из полумрака на меня выпрыгнул Нильс с вот такими глазами и шапкой в руках, все объяснилось.
— Аленка! — обрадовался он, пропуская меня внутрь и одновременно пытаясь застегнуть куртку. — А я за электрогирляндой прогнался, пойдем со мной?
— А старую куда дели? — удивилась я.
— Потеряли; не знаю; надоела; я всем мешаю, — предположил он, выскакивая наружу. Кажется, снова начинался снегопад.
Я засмеялась:
— Тогда уж пойду тебя позаменяю.
Лифт, конечно, не работал. Я немного потопталась перед ним, соображая, хочу ли я идти на шестой этаж пешком, не поняла и на всякий случай пошла проверить лифт в противоположном конце вестибюля, хотя тот на моей памяти не действовал вообще никогда. Так и есть. Не работает.
— Ален, ты Нильса не видела?
— И как нужно ответить, чтобы ты его по возвращении не убил?
— А я и не собираюсь, — удивился Игорь, подходя ближе и тоже зачем-то трогая кнопку вызова. — Это развлечение я на вечер оставлю.
— Есть за что?
— А как же! — ухмыльнулся Игорь. При его усах только так и ухмыляться. — Хочешь, расскажу?
— Не-а. Если, конечно, это не он лифт сломал.
— Нет, лифт сам сегодня застревать научился. Пошли пешком.
Лестницы у нас узкие, потолки высокие, лампы тусклые. Мне положительно не хватало рук; я покосилась на коллегу — нельзя ли спихнуть на него хотя бы коробку с конфетами с последующим зазыванием на чашечку кофе, но Игорь и без того страстно прижимал к полосатой груди серые картонные папки, одна толще другой.
— С меня шоколадка, — внезапно и невпопад сообщил Игорь.
— Какая? — не поняла я.
— Которая за снегопад. Ты не думай, я все помню.
Ах шоколадка!
— Слушай, тогда лучше мандарин. И приходи ко мне с Бьянкой кофе пить.
— Кстати о Бьянке, — оживился он. — Вот в этой папочке.
Его вдохновенной речи хватило ровно на два с половиной этажа; идти пришлось медленнее, потому что Игорь скоро запыхался, а я подвернула каблук, испугалась, что снова упаду и стала внимательнее смотреть под ноги. Примерно с половиной игоревских выводов я была не согласна — но, к счастью, в этом здании мы все говорим на одном языке, искусственном, но удобном; по крайней мере, поспорить с несносным усачом мы сможем квалифицированно.
— Ну, что ты думаешь? — закончил Игорь. — Только не вздумай сразу сказать, что все ерунда!
— Ну почему же. — сказала я раздумчиво. — Кое в чем ты абсолютно прав.
— Да? — изумился он, даже чуть-чуть притормозил. — И в чем же?
— В том, что лифта дожидаться не стоило, — ответила я, кивая в сторону лифта, по рыбьи открывавшего и закрывавшего лязгающие двери.
— Какая ты Алена вредная, нехорошая, — с выражением произнес Игорь. Глаза смеялись.
— Зато натуральная блондинка, — согласилась я.
От крыв дверь в свою комнату, я сразу спрятала конфеты и книжку в сейф, к банке растворимого кофе и какой-то монографии — Самантиной, вестимо. Повесила пальто на вешалку, шапку после некоторых раздумий ляпнула на батарею — сохнуть, и настежь распахнула форточку, радуясь, что Саманты сегодня нет и не будет, а значит, никто не станет уговаривать меня а) бросить курить, б) закрыть окно, прекратить сквозняк и не простужать ее, Саманту.
Сигареты! Достать из кармана пальто, положить на подоконник. Коробка из-под монпасье сойдет за пепельницу.
В комнату пополз острый запах свежевыпавшего снега, городские приглушенные звуки, вялое карканье далеких ворон.
У стекла лежал слой снега толщиной в ладонь. Скоро начнет смеркаться.
Ну и хорошо. Мне всегда хорошо работалось в сумерках. И болелось тоже.
Разбор бумаг, оставшихся после Саманты, занял ровно два часа. Даже смешно. Она всегда такая аккуратистка была. До последнего держалась. Все-то у нее пронумеровано, сложено, рассортировано — кроме последних четырех папок, с которыми мне, собственно, и пришлось возиться большую часть этого времени. Какая-то монография с благополучно утерянным титульным листом, много-много черновиков — да, Саманта, почерк у тебя даже хуже, чем мой — несколько красивых рецензий, какая-то квитанция с фиолетовым расплывшимся штампом, и фотография — тусклая, безыскусная, немного не в фокусе. Ну естественно, что не в фокусе, это же Нильс снимал — но зато мы там все на себя похожи. И чуть-чуть на друга. Это с позапрошлого празднования Нового Года. Прямо здесь, в институте, и отмечали. У меня тут замечательно хитрый вид, Саманта оживленная и немножко тревожная, Дед импозантен, как всегда — вот только весь в конфетти; Игорь ухмыляется, у Бьянки лицо обиженное и вследствие этого слегка перекошенное, Валерий любуется отобранным у меня бокалом шампанского, а Вика — просто красавица, тут и говорить нечего. А вот чье это плечо, я не знаю. Очень подозрительное плечо.
Наверное, я довольно долго улыбалась над этой фотографией — и, что гораздо хуже, утратила всякое чувство реальности, потому что когда на моем столе всхрапнул телефон, я подпрыгнула на стуле так, что чуть было с него не свалилась — но телефон уже молчал. Очень загадочно молчал.
Они что с моим будильником — сговорились, что ли?…
Фотографию я в результате определила на стенку — рядом с шикарной репродукцией вида какого-то северного острова. Море, скалы, холодное небо, темный лес. Саманта всегда говорила, что ее уже от одного вида этого безобразия озноб пробирает, но я делала вид, что ничего не замечаю. Мне этот остров нравится. Там меня точно никто по телефону ловить не будет.
…Ну ладно, Саманта, уговорила. Рядом со сканами надписей из гробниц оч-чень древних правителей оч-чень далеких стран ты же не откажешься висеть, правда?… Ну и хорошо. А программку из-под "Совсем другой колдуньи" я повыше переклею. Ну и отлично. Ну и хорошо.
Снова зазвонил телефон — но на этот раз я была настороже.
Ну до чего же противный звонок.
Один. Другой. Третий.
И не надоедает же кое-кому. Вот отключу однажды нафиг и скажу потом, что так и было. Вот.
Шестой. Седьмой.
Я не выдержала, сцапала с подоконника сигареты и нервно закурила, стоя над телефоном, как над умирающим лучшим врагом.
…Десятый. Одиннадцатый!
Я приподняла трубку — и тут же опустила ее обратно на рычаг. Только попробуйте перезвонить.
Дверь распахнулась, в комнату влетел Нильс со своей зеленой шапкой наперевес, воззрился на меня с нескрываемым изумлением.
— Алена, ты чего трубку не берешь, если ты тут?
— Разве? — удивилась я, сбрасывая пепел в импровизированную пепельницу.
— Ага, — сказал он. — Понял.
— Гирлянду купил?
Нильс радостно кивнул, примащиваясь на краешке стола Саманты — давно уже усвоил, что от своего рабочего места я всех гоняю безжалостно.
— Даже две, — сказал Нильс, пытаясь пригладить торчащие во все стороны ярко-рыжие патлы.
— Они даже горят? — усомнилась я.
— А как же! — отозвался Нильс, украдкой посмотревшись в оконное стекло. — Я все проверил. Их, наверное, уже на елку приверчивают. Пошли, ты помогать будешь?