Тогда я не знала, что любая книга — волшебная, потому что каждый читатель поймет ее по-своему, или вернее — не поймет. Конечно, не поймет. Тогда я не знала, что люди не меняются, а сюжет — один для все.
Автобус резко вильнул в сторону, люди возмущенно закричали, старик с книгой повалился на меня, я, хотя и держалась за поручень до последнего, повалилась на кого-то тоже, потому что мне прищемили пальцы, кажется, наступила кому-то на ногу. Чья-то рыжая голова в зеленой шапочке мелькнула над людской волной — незнакомое лицо? Кого он мне напоминает?…
На остановке часть народа вышла; рядом со мной освободилось место, и старичок с книжкой ласково подтолкнул меня:
— Садись, дочка, садись, мне на следующей выходить.
— Спасибо, — сказала я искренне. Ноги держали плохо.
Напротив меня сидел бритоголовый коренастый парень и спал изо всех сил. Я усмехнулась и потянула из сумки "Янтарный замок" — за весь день так и не успела рассмотреть это сокровище как следует.
— Вы только полюбуйтесь! — раздался рядом со мной пронзительный голос, дрожащий от негодования. Я вздрогнула, едва не уронив книгу — вот бы жалко было! — и повернула голову к говорящей — массивной пожилой даме в дорогом пальто, очень ярко накрашенной, но все еще эффектной. — Совсем совесть потеряли! Да, девушка, это я вам говорю — что вы так на меня глазенками своими белесыми вылупились?… Не стыдно больного человека от места отпихивать? Толкнула меня, а теперь еще и смотрит так, будто ничего не понимает! Еще и книжку открыла, чтобы меня не замечать! Молода еще сидеть!
— Да, совсем современная молодежь распустилась, — неуверенно подвякнул кто-то сбоку, но величественную даму трудно было сбить с толку:
— Я сейчас кондуктора позову!..
Пассажиры смотрели осуждающе, равнодушно, изучающе. Бритый парень напротив приоткрыл один глаз, покосился на даму и снова зажмурился.
— Пусть билет проверит! — совсем уже невпопад бухнула дама. Щеки у нее горели лихорадочным румянцем — и мне вдруг невыносимо захотелось сказать ей, что мне дела нет до ее гастрита, и сына-неудачника, и неотданного кредита за холодильник, захотелось ласково спросить, почему она не пристала с той же претензией к парню напротив, захотелось ударить, укусить побольнее, сделать гадость, показать — какая она прозрачная со своей обидой и злобой, что она вся-вся у меня на ладони, что стоит только стиснуть пальцы.
Я посмотрела на красные щеки дамы и промолчала. Встала, прижимая книжку к груди, и сошла на ближайшей остановке.
Удивленный автобус укатил в рябую мутную даль, а я осталась стоять под падающим снегом.
Горели окна во всех домах. Весело катили мимо разноцветные автомобили. Большая черная собака терпеливо выгуливала на поводке маленького школьника в красном комбинезоне.
Непослушными озябшими руками я затолкала книжку в сумку. Для этого пришлось сначала вынуть оттуда и уронить словарь — он сам раскрылся от сотрясения на странице с дарственной надписью:
"Дорогой Алене от любящего деда.
Про нас говорят, что мы греемся у чужих костров — не верь. Мы и на собственном согреться не можем…"
Дата и подпись. Славный был подарок.
Сумку я все-таки упаковала; потом негнущимися пальцами полезла в карман. Достала визитку, насильно врученную мне Диком, хотела порвать, не читая — но руки не слушались, и тогда я просто выбросила ее в ближайшую урну.
Ничего. Пройдусь пешком.
Воздух был мягкий и безвкусный. В сквере дети играли в снежки.
Добравшись, наконец, до своего дома и заперев дверь, я сразу залезла в душ — греться. Ничего нет лучше горячей воды после трудового дня. А я так устала, что даже не стала петь, как обычно — даже мурлыкать себе под нос не хотелось, хотя песенка про волчонка неотвязно вертелась в голове. Прицепится всякая глупость. Разомлевшая и отогревшаяся, я выползла из яблочного пара ванной, попутно показав язык грустному отражению в запотевшем зеркале.
С чашкой крепкого чая забралась в кресло и включила телевизор.
Так. Прогноз погоды — побоку, сами увидим, чем все это закончится, сами умные и сами при глазах; криминальный сериал — тоже ну его, не то настроение, да и серию эту, я, кажется, видела. Притормозила на красивой картинке и минут пять ошарашенно всматривалась в костюмную историческую драму. Друзья мои, ну нельзя же ТАК дублировать! Это даже для обычных зрителей оскорбление, а переводчик рискует и вовсе осипнуть от нездорового смеха и потерять таким образом профпригодность. Может, звук отключить нафиг?… Нет, так еще хуже!.. Я поспешно переключилась на следующий канал — к счастью, там не оказалось ничего страшнее блока рекламы, который уж совершенно точно можно смотреть без звука — безо всякого ущерба для смысла. Новости. Новый УПК, угу, угу, угу. Ну, я бы еще хуже сказала, праздничный концерт, ушел в монастырь, крупная авария в центре, эпидемия чего-то где-то, творчество душевнобольных, ладно, проехали. Во! А мультфильмы я посмотрю, и с удовольствием. Они без слов.
Я уже была — там, в заснеженном лесу, на полуразрушенном мосту через речку — но звонок в дверь вырвал меня из приятного полумедитативного состояния. Нашарив тапки, я прошлепала к двери и открыла ее, не озаботившись даже выглянуть в глазок.
— Софья пришла, молочка принесла, — заранее льстиво сказала я, зная, что мне сейчас влетит за пустое чаехлебство вместо ужина.
— Не трогай меня, я холодная, — предупредила она, отдала мне сумку с продуктами и, двигая мощными плечами, принялась вылезать из куртки. — Ну-с, и что ты ела?…
К счастью, разборка моей несознательной личности была непродолжительной; к несчастью, мультфильмы к этому времени уже закончились. Пришлось переключиться на какое-то дурацкое ток-шоу. Народ там подобрался настолько разномастный, что в мою бедную мокрую голову закралось нехорошее подозрение, что при подборе гостей (а может, и аудитории в целом) не обошлось без нашей братии. Уж больно забавно они друг друга не слышат. Не может же быть, чтобы так и в жизни было?… Сначала я крепилась; потом прибавила звук и придвинула кресло ближе к телевизору; потом профессиональные инстинкты все же взяли верх, я схватила со стола первый попавшийся блокнот, выудила из-под груды рассыпанной еще утром бумаги ручку — и с головой погрузилась в работу. Погодите-погодите, я вам об этом ток-шоу еще статью на-ца-ра-па-ю.
Пришла Софья, отобрала блокнот (хватит по вечерам работать!), велела надеть носки (не хватало еще, чтобы ты после душа простудилась!) и выгнала на кухню — ужинать.
— Хлеб-то у тебя дома есть? — спросила она подозрительно, раскладывая по тарелкам дымящееся мясо. Означало это: "Возьмешься ты когда-нибудь за ум или нет? Ладно, я не настаиваю, чтобы ты родную сестру ужином встречала, хотя и могла бы, честно говоря, но хотя бы…" — и так далее, и тому подобное.
— Кажется, есть.
— Неправда, нет у тебя хлеба, я проверила.
Это Софья.
Ужинали мы почти в полном молчании; один только раз Софья крякнула что-то неодобрительное в адрес собственноручно пожаренной картошки, а я пробормотала нечто невнятно-утешительное в ответ. Готовит она очень вкусно, вот, меня изредка балует полным ужином. Я ему, по крайней мере, радуюсь. Вадик, хулиган малолетний, последнее время взял в привычку игнорировать материнскую стряпню, что Софье — кулинарке от Бога — естественно, обидно. Ну а бывший ее, кажется, и вовсе не замечал, что перед ним на стол ставят. Мало ли что он потом в свое оправдание говорил. Тут даже их с Софьей частичная совместимость не очень-то помогала. Редкий случай — и без слов все видно. Нет, надо будет Вадику внушение сделать. Пострашнее.
— А зато я торт купила твой любимый, — сказала я виновато.
Ярко горела кухонная лампа. Сам с собой бормотал в комнате позабытый телевизор. Электрический чайник долго и мучительно исходил паром, потом с облегчением щелкнул, сообщая, что таки вскипел, хотя и сам уже не надеялся.
За чаем Софья воспряла. Лицо ее разгладилось, сделалось мягче и спокойнее; нарезая торт, она рассказывала мне о своей работе — и в тот момент даже сама верила, что все не так уж плохо, что ее, скорее всего, не уволят, что начальник. И так далее. Потом я спросила ее о Вадике — и она улыбнулась впервые за вечер, налила себе вторую чашку и в красках описала, как тренер в спортивной школе им доволен. Я время от времени вставляла подходящие реплики; в фехтовании все равно ничего не понимаю.
Потом мы пошли в комнату смотреть телевизор — как оптимисты, оставив посуду на потом. Софья поймала самое начало какого-то недавнего отечественного фильма, обрадовалась и заявила, что давно хотела его посмотреть; у нее дома этот канал почему-то не берется.
За окнами все было сплошь сине; я не торопилась задергивать шторы. По телевизионному экрану бегали друг за другом смешные возлюбленные; он по совместительству был иностранным шпионом, она — беглой монашкой, лились потоки клюквенной крови — музыка, правда, была очень даже ничего, потом в титрах посмотреть, чья. На усталое лицо Софьи, задремавшей в кресле, падали голубые и белые отблески; я уменьшила громкость звука и потихоньку забралась за компьютер. Черные строчки резво побежали перед глазами; хорошо, что у меня клавиатура мягкая.
Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть, но уже на второй трели рука успела ухватить трубку.
— Алена! — возмущенно сказали с той стороны.
— Вадик! — в тон говорящему отозвалась я.
— Маму отдай, она мне нужна!
— Кто там, Вадька? — сонно моргая, Софья выбиралась из кресла. Покачнулась, охнула, взяла у меня из рук трубку и пошла с ней на кухню.
— Что у тебя еще стряслось?… Я же сказала, курица в холодильнике. Кто звонил? Кто-кто, я тебя не слышу?… Что ему было нужно?… Ты записал телефон?… А.
Представляю себе, как это "зачем" звучало в исполнении Вадика. У парня потрясающий талант (это внеязыковое, но тоже не лечится) перевирать смысл всего, что слышит. Зато им тренер доволен.
Я сохранила файл, потянулась и пошла выяснять, куда подевалась Софья.