вых числах ноября жар разжимал свои объятия. Над рекой начинал гулять свежий ветер, сезон каяков плавно подходил к концу, и чайки, законные хозяева водных пространств, сверкая крыльями, снова захватывали Иордан.
Пологие берега часто и жадно лизала мелкая волна, поднимаемая ветром. Нехотя, словно просыпаясь, сыпался из низких туч дождик, омывая пожелтевшую за долгое лето листву. Его серая накидка накрывала понурые кустарники вдоль русла, белые стволы эвкалиптов, испачканные птичьим пометом, редкие проплешины пляжей, покрытые пожухлой травой.
Сразу вслед за летом начиналась зима. И если выдавались три-четыре дождливые недели, наполненные моросящим счастьем дождя, молодо и свежо распускалась зелень, и прохладный запах новой жизни витал над водой. Убегающая вниз река занавешивалась прозрачной фиолетовой марью, дышалось легко и бодро, а будущее казалось наполненным добрыми ожиданиями и нескончаемой удачей.
Четыре зимних месяца бизнес Димы бездействовал, то есть не приносил дохода. Сплавляться на каяке по воде в такую погоду никому не хотелось. Дима и Чубайс тяжело и много работали все эти месяцы. В разгар летней страды, когда каждая минута звонкой монетой падала в ящик кассового аппарата, все выходящие из строя каяки складывались в большом сарае на краю станции. Дима не рисковал и при малейшей неисправности или даже подозрении на неисправность снимал каяк с маршрута. Авария или, не дай Бог, человеческие жертвы могли навсегда утопить дело.
Каяков хватало, кибуц закупил их оптом где-то в Америке и завез сразу на много лет вперед. Поэтому летом не тратили дорогое время на ремонт, а сразу уносили неисправный каяк в сарай, и к концу сезона тот заполнялся до крыши. Отправив всех прочих работников в отпуск до следующего лета, Дима вместе Чубайсом вытаскивали каяки из сарая и принимались за ремонт.
В одном протерлась резина, в другом сгнили и лопнули веревки, в третьем прохудился клапан и баллон травил воздух, а то и сам баллон, несмотря на прочность, порвался от ударов о камни.
Работали в охотку, не спеша, выполняя любую починку самым добросовестным образом. Длинные вечера были свободными, Дима со Светой часто уезжали в Тверию, ужинали в ресторанчике, шли в кино или просто сидели на набережной, разглядывая мерцающие огни по ту сторону озера.
Неосторожно брошенные Светой слова — женишок хоть куда — повлияли на Чубайса точно медленно действующий яд. Он давно исподтишка облизывался на пышные формы жены начальника, но вступать с ней в прямое взаимодействие не предполагал. Будь Света кассиршей или подсобницей на подхвате, уж он бы не дал этой роскоши безнаказанно колыхаться в его поле зрения. Но жена начальника — жена начальника, зажать ее в тихом месте могло оказаться себе дороже. Утехи утехами, а заработок тоже чего-то стоит.
Однако слова были произнесены, и воображение, подогреваемое гормонами, пустилось в свободный полет. Спустя два дня Чубайсу уже казалось, будто Света начала с ним заигрывать, через неделю он был почти уверен, что его мужские достоинства произвели на нее решающее впечатление, а спустя месяц, убедив себя в том, что дама его заманивает, приступил к ухаживаниям.
На самом-то деле признаки симпатии, выказываемые Светой, не выходили за границы дружеского расположения. Но для фантазии не существует границ, и любая объективная реальность с легкостью перерабатывается ею в желаемый продукт.
Чубайс решил действовать осторожно. Никаких зажимов, никаких резких приставаний.
«Любовь — вот та приманка, на которую ловится женское сердце», — сказал себе Чубайс и принялся изображать влюбленного. Как умел, как понимал это состояние.
Поначалу Света не могла взять в толк, почему балагур Толя вдруг погрустнел и стал бросать на нее томные взгляды. В те редкие моменты, когда ему случалось передавать ей или брать у нее какие-то хозяйственные предметы, он загадочным тоном произносил туманные фразы и словно невзначай норовил коснуться ее руки. А прикоснувшись, вздрагивал, точно ударенный током. Нельзя не отметить, что томность и загадочность проявлялись только в отсутствие Димы, когда тот был рядом, Чубайс вел себя совершенно здравым образом.
В один из дней, вернувшись из Тверии, он преподнес Свете розу. Точеный, хорошо распустившийся цветок темно-вишневого цвета.
— Ты чего? — спросила Света, уже понимавшая, к чему идет дело.
— Ах, — томно вздохнул Чубайс, — подобное притягивает подобное.
Света улыбнулась. Ухаживания Толи она не принимала всерьез, но, как известно, королеве льстит даже внимание конюха.
— Спасибо, — коротко бросила она, унесла цветок в домик и поставила его в бутылку из-под «Гленморанжа».
Света не знала, как вести себя с Чубайсом. Отвечать на его ухаживания она не собиралась, мужские стати Толи ей нравились вполне умеренно. А точнее, не вызывали отталкивания, он был вполне симпатичен и, возможно, чуть больше этого, но не дальше. Заводить с ним роман… нет уж, извините, совершенно ни к чему!
Его влюбленность льстила, Свете не хотелось обижать Чубайса резкой отповедью, тем более что до сих пор он не совершил ничего предосудительного. Ну, вздыхает мужик по бабе, что тут дурного? Нормальное действие мужского инстинкта. Пока руки не распускает, все в порядке!
«Скорее всего, — прикидывала Света, — его влюбленность быстро пройдет. Вряд ли это большое чувство, Толька волочится за мной то ли от скуки, то ли от пресыщенности. И хотя Людка просто красавица, мужикам все равно подавай другую бабу. Кто знает, чем занят мой Димка во время поездок в Тель-Авив? Постоянной любовницы у него нет, это я точно знаю, чувствую, но вполне может ухватывать, идя через мосточек.
Если поползновения не получат поддержки с моей стороны, то скоро сойдут на нет. Говорить Диме пока не стоит, он может психануть и выгнать Чубайса. А пока ведь и не за что, зачем же зря человека заработка лишать?»
И она решила выждать. Ее расчет был точен, Чубайс вряд ли бы осмелился перейти к более радикальным действиям. Но вмешался случай, ничтожная закорючка на беспредельном поле возможностей или слепая сила, безжалостно разрушающая стройные построения разума и рук человеческих. Впрочем, некоторые утверждают, будто никакой случайности в нашем мире не существует, а то, что люди по незнанию величают фортуной, роком, колесом судьбы, фатумом и еще Бог весть какими именами, на самом деле суть проявления четко действующего закона, до сих пор не открытого человечеством. И когда великолепное здание этого закона откроется нашим глазам, станет ясно, что все на свете, даже сколько раз перевернется листок в придорожной пыли под порывами ветра, рассчитано, взвешено, отмерено и учтено.
Дима на два дня уехал в Тель-Авив. По делам бизнеса или просто проветриться. Свету радовали его отлучки, в такие дни, предоставленная самой себе, она много читала, сидя в кресле возле Иордана. С реки несло сыростью, Света приносила одеяло, сигареты, чай в термосе и погружалась в придуманный мир.
Чубайс приехал с утра, вытащил каяк из сарая и принялся за ремонт. Поработав минут сорок, он вальяжной походкой приблизился к креслу, в котором устроилась Света, и спросил:
— Чаем не угостишь?
— Вот что, Толя, — твердо сказала Света, ожидавшая такого хода развития событий и приготовившаяся к нему. — Пока Димы нет, не подходи ко мне. Мало ли что могут подумать. А лучше всего подыщи себе на эти два дня занятие в другом месте. Проживут каяки без твоего ремонта.
— Да ты чего, мать? — деланно удивился Чубайс. — Чаю нельзя попросить?
— Сам прекрасно знаешь чего, — ответила Света, плотнее закутываясь в одеяло.
— Ну, как хочешь, — обиженно произнес Чубайс и вернулся к работе.
Света попробовала снова погрузиться в книгу, но не получалось. Разлетались мысли, словно ласточки перед дождем, метались в разные стороны. Может, зря человека обидела. Действительно, всего лишь чаю попросил, а она взяла и приложила мордой об стол. Ну так что теперь делать, не звать же его обратно?! Чувство вины точило ее сердце, чтобы скоро, уже очень скоро вырваться наружу в неожиданном для нее самой проявлении.
Приехав утром на станцию, Чубайс оставил ворота открытыми. Лень было снова вылезать из машины и затворять, все равно на обратном пути придется проделывать эти операции в обратном порядке. На станцию кроме него и Димы неделями никто не заглядывал, поэтому ни о какой опасности он даже не помыслил.
Пока Света пыталась сосредоточиться на книге, раздался рев мотора и на станцию ворвался зеленый джип «сузуки». Лихо подлетев к самой кромке воды, он замер как вкопанный. Из джипа вывалилась теплая компания: три парня хорошо навеселе и две накрашенные девахи, тоже принявшие на грудь. Где и когда они успели набраться с самого утра, осталось целиком на их совести, расследование сего вопроса выходит за рамки нашего повествования.
— Эй, хозяева! — бросил один из парней, нетвердым шагом приблизившись к Чубайсу. — Лодку нельзя взять? Покататься желаем!
Пускать эту компанию на реку означало нажить большие неприятности. Добром бы такая прогулка не кончилась и отвечать пришлось бы тому, кто, видя, в каком состоянии пребывают клиенты, все-таки позволил им сесть в лодку.
— Станция не работает, — миролюбиво ответил Чубайс. — Вода холодная…
— Зато мы горячие, — со смехом оборвал его второй парень, управлявший джипом. Он был трезвее других и настроен куда более решительно. — Давай плавсредство!
— Ничего не выйдет, ребята, — развел руками Чубайс. — Каяки сложены в сарае и заперты до начала сезона.
Девахи картинно взвыли.
— А этот? — водитель пнул носком кроссовки оранжевый бок лежащего перед Чубайсом каяка.
— Этот на ремонте. Вы на нем полдороги не пройдете, потонете на первом же пороге.
— Ладно, — пьяно махнул рукой первый парень. — Не везет нам сегодня, куда ни сунемся, все на фиг закрыто!
— Очень сожалею, — снова развел руками Чубайс. — Весной приезжайте, когда снег на Хермоне тает. Вот когда самое катание!
— Спасибо, утешил, — отозвался водитель. — До весны еще дожить нужно.