— Ага. — он разулыбался и тряхнул головой, подтверждая свои слова. — Факультативно. Так что, договорились? Завтра с меня хороший ужин в «Пятой подкове».
— Ну… — я изобразила на лице внутреннюю борьбу. — Хорошо. Как раз все травки разложу и подготовлю.
…тот ее и танцует
Ходят тут всякие, в белом плаще с алым подбоем…
А потом у девушек месячные пропадают!
Дмитрий Орленко, инженер-программист ПривЖД
Сняв мешок с плеча, я некоторое время рассматривала новый колокольчик, появившийся над входом в лавку за время моего отсутствия. Неплохой, прямо скажем, колокольчик, да и закреплен, по всему, на совесть. Это кто ж так порадел за меня, а?
За спиной раздалось негромкое покашливание.
— Простите за самоуправство, фрёкен Клархен, но я заметил, что у вас со входа исчез колокольчик, и позволил себе его заменить.
Так и есть, Асмунд Виртел, отец Гансика. Кто бы еще догадался?
— Спасибо, герр Виртел. — я обернулась к плотнику и одарила его улыбкой. — Право же, не стоило так утруждаться. Сколько я вам должна?
— Нисколько. Какие уж тут труды? Это я вас должен благодарить за своего огольца, за спину, да за рубаху.
— А вот как раз это совершенно не нужно. Мне это ничего не стоило ровным счетом.
— Все же Вышний послал мне добрую соседку. — крякнул Асмунд и поспешил откланяться.
Надо будет не забыть надрать Гансику уши, сводне эдакому…
Кстати про уши. Вечернее свидание никто не отменял, так что надо быстренько разложить все собранное, развесить травы на просушку, и подготовить заказ Анхеля. Все же до жути интересно, что он такое собирается со всем этим барахл… гм… товаром делать? Вчера так и не признался — все отшучивался. Зачем ездил за город, тоже не сказал. Конечно, все может быть вполне прозаично, например тетка в деревне, или еще что подобное, только зуб даю — ездил он за какими-то ингредиентами для своих опытов, про которые мне знать не положено. По крайней мере, он считает, что не положено. Ну-ну…
Меня всегда интересовало, в кого мужчины такие дураки? Ведь рожают их вполне нормальные женщины, воспитывают тоже, и, все одно, вечно они нагоняют на себя многозначительность, выдумывают какие-то свои «мужские дела», которые женщине-де не понять… Ну конечно, где ж нам понять, как это можно целыми днями сидеть в таверне, и под пиво с колбасками нести всякую чушь, в обществе себе подобных идиотов. Нет, под пиво, оно может и сойдет, пьяный и не такое выдержать может, но куда в них его столько влезает — ума не приложу.
Вот от этой «мужественности» и многозначительности большинство мужских проблем и происходит. Как просто ведь сказать, «дорогая, мне надо от тебя то-то и то-то»… Счазззз! Мужику надо зайти издалека, чтобы потом, в случае неудачи задуманного, заявить, что, мол, «это была твоя идея» и «Я же говорил, что ты всегда несешь ерунду». В случае успеха, конечно, лавры должен пожинать мужчина.
И ведь, что самое смешное, они верят, что мы на эту немудрящую уловку покупаемся! Верят искренне, истово, а потому «все бабы — дуры». Умники, тоже мне. Если смолчать, и сделать вид, что все действительно так, как считает мужчина, дабы он не впал в долговременную хандру и меланхолию, это глупость, то извините. Наиболее умные женщины даже заначки своих мужчин почти никогда не трогают. Почти — чтоб не расслаблялся. И что мы получаем взамен? «Моя-то, дура, на самом видном месте не заметила». Все заметила, все нашла, и даже заранее знает, куда ты еще можешь спрятать деньги или бутыль, просто здравомыслия хватило оставить тебе в жизни последнюю радость — иллюзию твоей независимости.
Звякнул входной колокольчик.
— Кла-а-архен?
Явился, горе мое луковое. Ладно, пускай его уши пока поживут — колокольчик и впрямь нужен.
— Я в подсобке, — крикнула я, не отрываясь от сортировки трав и корешков, — иди сюда, Гансик, скоро тебе представится возможность заработать три пфеннига.
— А почему три? Всегда был один.
— Нести много. Ба-а-атюшки… Что случилось? На какой горе сегодня волки сдохли?
Молодой Виртел выглядел так, как не выглядел никогда на моей памяти. Нет, чистый он бывает очень часто, умытый — случается, выглаженный — периодически, в новой одежде, в том числе и аккуратно зашнурованном жакете, я его тоже видала, но чтобы все это вместе, одновременно, да еще и чтобы шкодник был аккуратно причесан — такого не припомню.
— Да, эта… — мальчик смутился, — Того… Отец сегодня свататься собирался, ну я и эта… в порядок себя привел, ага.
— Чтобы ему невесту не напугать? — рассмеялась я.
— Ага. — кивнул он. — Типа того. С утра почистил одежду, погладил… Ну и вот.
Офигеть! Постреленок САМ навел марафет — к кому же его папашка клинья подбить собрался? В голове родилось недоброе предчувствие, однако озвучить я его не успела — дверь снова открылась и я вышла встречать клиента.
— Добрый день, Клархен, умничка-красавица. Дело у меня к тебе.
Кошмар. Кажется, я догадываюсь, какое именно дело может быть ко мне у фрау Клотильды, нашей городской свахи.
— Чем… могу быть полезна, фрау Шобер? — боюсь, улыбка на моем лице была несколько неискренней. Ну, держись, Ганс. Что тебя ждет…
— Да спину прихватило опять, душечка, — прощебетала (это в ее-то преклонные лета, да щебетать!) сваха, — Так прихватило, что сесть не могу, хожу, будто бы копье проглотив. А мне ж, как солдату на плацу, ходить нельзя. Сватовство, это дело такое. Сто раз посадят за стол, да столько ж и поднимут — на невесту глянуть, на приданное, то да сё. Все бы ничего, да как раз сегодня моими услугами сосед твой решил воспользоваться, герр Виртел. Не могу же я отказать столь деловому мужчине.
Кажется, я перевела дух чересчур громко.
— Как интересно, фрау Шобер. — я не глядя сняла с полочки для готовых товаров мазь от радикулита, — Тридцать два пфеннига. А кого герр Виртел намеревается сватать?
— Очень хорошая девушка, очень хорошая. Домовитая, хозяйственная, усердная, детишек любит, готовить умеет, шить, вышивать, читает даже сама. Ты это, в общем.
— Это… столь неожиданно… — все, мелкий, ты вперся. Сейчас вытурю эту клушу, и буду зверствовать. Ой, что я с ним сделаю… еще не решила, но точно одно — отец не узнает.
— А счастье-то, оно всегда нежданное. — зачастила сваха. — Негаданное оно приходит. Ты, девочка, подумай хорошенько. Подумай, да соглашайся. Оно ж, поди, не каждый день зовут замуж-то.
— Да… — промямлила я, — Не каждый.
Клархен Виртел… О-фи-геть! Нет, Гансика я, конечно, как родного… выдеру потом… но зачем мне в нагрузку Асмунд? Я, кажется, не давала ему никакого повода. Цветы бы подарил что ли, хоть раз… Да-ну, ерунда какая-то. Не хочу я замуж! За Виртела, по крайней мере.
— Вот и я говорю, не каждый. — продолжала тараторить Клотильда. — Ты уж не позорь меня, старую, ты подумай лучше о браке. За мужем-то, оно куда как сподручнее житье, да не в пример спокойнее. Опора есть всегда, опять же, защита и оборона, а то, ты девушка красивая, добрая, тебя каждый обидеть может.
Да уж, железная логика — только и рвутся все, меня обижать. Ничего, Монс всем расскажет, как мы в его таверне с медикусом развлекались, ландскнехтов раскидывая. Может тогда Виртел передумает, а?
— Я… э… подумаю над столь лестным предложением.
В общем, если говорить покороче, я вытурила сваху не сказав ни да, ни нет, и влетела в комнату, горя жаждой праведного мщения и откручивания ушей одному поганцу. Увы, за время нашей беседы мелкий успел смыться из дома через окошко под потолком. Ну, попадется он мне!!!
И вот что, простите, я теперь должна делать? Не выйду замуж — плохо, заелась, скажут, смотреть косо начнут, злословить. Выйду — тоже плохо. Не хочу я за Виртела. А еще с Бергенау свидание вечером назначено — и куда бедной ведьме податься?
Колокольчик над входом (надо оторвать нафиг!) звякнул, и в лавку вошли трое стражников — Андреас Браун, Ганс Рабе и десятник Вальтер Имбис. Все трое мрачные, важные, невооруженным взглядом видать, что при исполнении.
— Фрёкен Клархен, — произнес Имбис, — мне приказано препроводить вас к Его Преподобию, отцу Вертеру, папскому нунцию.
Ох, ядрена ж кочерыжка, откуда взялся нунций в Кирхенбурге? Неужто меня и в этом медвежьем углу отыскали?
Под конвоем меня, как преступницу, проводили через весь город. Объяснений стражники мне не давали, да я и не спрашивала — что с них взять? Народ подневольный, кого скажут, того и приведут, куда укажут, туда и оттащат.
Отец Вертер расположился в церкви Святого Мартина, где до того командовал преподобный Лебенау, наш городской священник. Собственно, отец Адриан был здесь же, в своем собственном кабинете, но сидел с краю стола, а не на своем обычном месте.
В кресле же Лебенау по хозяйски расположился человек, одетый как простой чернец. Широкоплечий, поджарый, морщинистый и седой, он напоминал не последнего звания военного в отставке, да, скорее всего, им и являлся. Вот только пустые, безжизненные, лишенные всего человеческого белесые глаза… Кисло это, видать, быть нунцием.
Между святыми отцами сидел, потел, и, по всему судя, сильно нервничал, наш славный пузатенький бургомистр, герр Радисфельд. А у окна (кто бы мог подумать, надо же), сложив руки на груди, вполоборота ко входу, стоял сэр Готфри.
Стражники закрыли за мной дверь, и я осталась наедине с четырьмя мужчинами, по меньшей мере двое из которых не питали ко мне приязни.
— Клархен Айнфах? — голос у отца Вертера был тихий, шелестящий, словно палая листва, — Подойдите ближе.
— Клархен Сантана, вдова Марко Сантана из Мантуи. — глаза у Лебенау и Радесфельда вылезли как у раков. — Могу я узнать, по какой причине я была доставлена к вам под стражей? Это арест?
— Это беседа. — прошелестел нунций. — Пока беседа. Присаживайтесь. — он указал мне на табурет перед столом.
Сэр Готфри изволил слегка повернуться ко мне, кивнуть в знак приветствия и (шайзе!) узнавания, после чего вновь занялся видом из окна.