Она и Мише руку жала, хотя явно была с ним знакома, и задержала свою ладошку в его дольше, чем у остальных, – или это мне почудилось?
Подумалось: «Вот и соперница объявилась. Похоже, конечно, что она очень глупа – но разве мужской пол это когда-нибудь (к сожалению) останавливало?»
Ударили в колокол. Паровоз свистнул, дернулся, и мы поехали.
Дороган продолжила страшно суетиться, демонстрируя всем, в первую очередь Михаилу Петровичу, свою незаменимость. Она побежала к проводнику и затребовала чай.
Когда девчонка удалилась, Карл Иваныч проговорил в пространство:
– Вот интересно, на каком таком трамвае она ехала, да еще по Двадцать пятого Октября, если живет на Некрасова – с родителями в отдельной квартире?
Все засмеялись.
– Да-да, – вполголоса прибавил Иван Силыч, – и непонятно, почему она рабфаковкой числится, если сама далеко не от станка, а папаша у нее в Петросовете заседает?
Карл Иваныч подхватил:
– Вот потому и на рабфаке, что папаша ее в Смольном.
Казалось, в нашем коллективе намечался очевидный кандидат на роль козла отпущения, и выбор Дороган на указанное место меня вполне устраивал. Однако Земсков охладил всех довольно строго:
– Тише! Не будем обсуждать нашего товарища за его спиной, да вдобавок самого молодого! В жизни все бывает. К примеру, она ведь могла не из дома на вокзал ехать. Разные обстоятельства бывают. Давайте лучше по ходу нашей экспедиции поддержим товарища Дороган, у которой это первый опыт полевого исследования.
Наконец чай торжественно явился в шести железнодорожных подстаканниках. Шествие проводника в мундире возглавляла Лариса. Не знаю, что она ему напела, только он расставил стаканы по столику с чрезвычайной уважительностью, приговаривая: «Для советской науки мы всегда с удовольствием…»
Все переглянулись и стали доставать из рюкзаков припасы. Миша, краснея, явил целую вареную курицу с желтыми блямбами жира на толстых ножках: «Мамочка сварила». Я сделала скромный вклад в виде бутербродов с коровьим маслом и сыром. Карл Иваныч потянул из своей торбы бутылку тридцатиградусной «рыковки», но Миша строго заметил:
– Вы это мне, пожалуйста, оставьте! Спиртное – только на черный день, если кто чрезвычайно промокнет или обморозится. В экспедиции объявляется сухой закон!
Все расселись за столиком по трое в ряд; Дороган явно старалась оказаться подле Михаила. Я незаметно для всех (кроме нее, разумеется) оттеснила девчонку. Тогда она стала обращать на себя его (да и всех!) внимание, задавая якобы умные вопросы по теме нашей поездки. Однако звучали они настолько тривиально, что стыдно было слышать их из уст рабфаковки, тем более второго курса.
– Скажите, а какой курган мы собираемся раскапывать? – адресовалась она главным образом Михаилу, выказывая горячую заинтересованность в предмете обсуждения – тем, что, не отрываясь, глядела на него, округляя глаза.
– Один из Казарлыцких курганов, самый большой из них, – снисходительно ответствовал Миша, чуть кривя рот в полуулыбке.
– А почему именно этот? – не отставала рабфаковка.
– Видите ли, раскопки во многом – это лотерея. Черт его знает, какое из многочисленных, обнаруженных ранее захоронений способно принести наибольший «урожай».
– Но какие все-таки у вас имелись основания выбрать именно этот?
– Как считает наш научный руководитель, Николай Павлович Кравченко, ввиду того, что Казарлыцкие курганы расположены на достаточно большой высоте, около тысячи шестисот метров над уровнем моря, внутри них, возможно, сохранилась мерзлота, которая способствовала лучшей сохранности объектов материальной культуры.
– Вы считаете, что этот курган могли не разграбить?
– Товарищ девушка, – свысока протянул Миша, глядя на нее примерно как на первоклассницу, – за свою тысячелетнюю историю лишь редчайшие могильники не подверглись расхищению со стороны вандалов. Грабить их начинали современники чуть ли не на второй-третий год после захоронения. Но если вдруг нет – потом по поверхности земли волнами прошлись десятки народов и цивилизаций. Посему найти неразграбленный курган – все равно что надеяться выиграть в рулетку во Владимирском клубе десять тысяч, причем поставив пять копеек. Не будет такого, даже не надейтесь.
– Владимирский клуб, кстати, и казино при нем недавно закрыли, – заметила Дороган.
Я не удержалась и съязвила:
– Вы это знаете, наверное, потому что часто туда хаживали.
Лариса метнула на меня огненный протестующий взгляд и прошипела:
– Современный человек должен знать, что происходит в его родном городе!
Вопросами, выдающими полного профана, она, похоже, сослужила себе плохую службу. Дороган рассчитывала привлечь внимание Михаила (и прочих мужчин) – известно, насколько сильный пол любит говорить о своей работе и поучать (якобы) несмышленых дам. Однако в итоге лишь продемонстрировала перед всем миром неразвитость и недалекость, что явно не прибавило ей очков. Она могла сколь угодно таращить глазенки и касаться рукава Михаила пальчиками – он, как мне показалось, в точности распознал ее цену. Об этом можно было судить по сардонической улыбке, которая к концу этого «интервью» появилась на его лице. Впрочем, мне не стоило успокаиваться: сильный пол иной раз предпочитает глупышек, на их фоне он чувствует себя гигантом мысли.
Но все-таки мне показалось, что между мною и М. стала протягиваться незримая ниточка и он относится ко мне если не симпатией, то с интересом.
До Новосибирска мы ехали два с половиной дня, и это было прекрасное время, заполненное ничегонеделаньем и постепенным узнаванием друг друга. Компания у нас подобралась неплохая – если не считать Лары, постоянно попадающей впросак и задающей глупые вопросы.
Ни в какие карты в пути мы не играли (как наши сопутники из других частей вагона) и песен под гармошку не пели. Никто из нас не желал переводить драгоценное время жизни в пустоту – разве что, может быть, Лариса, но она оказалась в явном меньшинстве и не стала высказываться по этому вопросу. По предложению Михаила, который совершенно явно становился не только формальным, но и фактическим лидером нашей небольшой ячейки, мы стали по очереди делать доклады на разнообразные интересующие всех темы. На них заходили и слушали, привлеченные тем или иным предметом, люди из других купе – поистине, велика и необорима у советского народа тяга к знаниям, которую раскрыла Октябрьская революция!
Сам Миша рассказывал о собственном научном пути и изысканиях в археологии – начиная с того момента, как десять лет назад, студентом Томского физмата, он, сплавляясь на каникулах на лодке по Енисею, увидел первые в своей жизни раскопки. «Решил задержаться на пару дней, посмотреть, – и вот остался в археологии на всю жизнь!»
Я ночью подготовилась и, скромно скажу, имела определенный успех с докладом по своей специальности – антропологии.
Дороган, как ни странно, тоже решила провести семинар на выбранную ею тему – можете ли себе представить, о моде! Несмотря на мой (и Миши) изначальный скепсис, она, надо признать, довольно толково рассказала о последних веяниях в этой, с позволения сказать, отрасли. Видимо, девушка оказалась усердной читательницей журнала «Искусство одеваться» – однако я не могла не отметить, что на ее выступление в купе набилось больше всего посторонних слушателей. Да, вкусы народа, лишь недавно освободившегося от тысячелетнего ярма эксплуатации, по-прежнему нуждаются в тщательном развитии! Временами в своем докладе Лариса чем-то живо напоминала мне Эллочку Людоедку, как я ее себе представляла по недавно опубликованному роману Ильфа и Петрова. Во всяком случае, слово «восхитительно» она употребила во время своего сообщения раз пятьдесят.
А потом (опять-таки по предложению Миши) мы стали придумывать новое государство, Шемаханию, которое, наподобие Затерянного мира Конан Дойла, якобы с незапамятных времен существует, никем не опознанное, в горах Алтая. Мы изобретали его историю, политических деятелей, войны и восстания, экспедиции и научные открытия, которые совершали жители. В Шемахании жили мамонты и динозавры, паровой двигатель был изобретен в шестнадцатом веке, и сейчас там летали паровые самолеты и сновали паровые автомобили, а крепостное право отменили в веке пятнадцатом, и управлял государством трехпалатный парламент из двадцати одного человека.
Мы долго и много фантазировали всем коллективом, и, право, жаль, что наши фантазии оказались никем не записаны – вышел бы преотличный фантастический роман в духе Уэллса или Александра Беляева.
Питались мы вареной картошкой и курятиной, квасом и вишнями, раками и воблой, каковых во множестве (и задешево!) выносили к проходящим поездам торговки. Правда, кое-где их гоняли бдительные милиционеры, и отдельные перегоны нам приходилось голодать. Но, как говорится, вода дырочку все равно найдет, и частную инициативу оказывалось, на радость проезжающим, задушить далеко не просто, и на следующей узловой станции мы с лихвой компенсировали недополученное.
В Новосибирске, куда мы прибыли после двух с лишним суток пути, нам предстояла пересадка.
Мише (и Карлу Иванычу, который пошел с ним для солидности) удалось в кассах, потрясая мандатом от Русского музея и Ленинградского университета, выбить для нас шесть билетов до Бийска: правда, только сидячие плацкарты.
Хочу заметить, что перед нашим десантированием в Новосибирске Дороган наконец переоблачилась и надела-таки более подобающие для экспедиции крепкие башмаки, бриджи и штормовку.
В ночном поезде нам удалось, не раздеваясь, поспать, и утром после одиннадцати часов пути мы прибыли в Бийск.
Дальше железной дороги не существовало, да и автомобильными трассами далекий этот край похвастаться не мог.
Одно было хорошо: нас ожидало непознанное, и мой Миша был со мной.
И он явно выделял меня из всей экспедиции, уважительно советуясь со мной. А временами я ловила его взгляд, когда он просто смотрел на меня.
Путь до Телецкого озера мы проделали верхом на лошадях, арендованных, вместе с провожатым, в Бийске. Не скажу, что я джигит и вольтижировщик, однако четыре экспедиции, в которых я участвовала, все сплошь в труднодоступ