ные районы, научили меня держаться в седле. Равно как вполне прилично обращались с лошадками Василий Степанович, Карл Иванович и Иван Силыч, не говоря о Мише. Лариса, напротив, тряслась на своем мерине, словно мешок с навозом, и мне пришлось после первого дня пути смазывать ее пятую точку вазелином.
Начало Телецкого озера казалось продолжением реки Бии, вдоль которой мы ехали от Бийска, только несколько более широким: в две стороны раздвинулись высокие скалы, сплошь покрытые тайгой.
Здесь, в поселке Иогач, нам предстояло запастись провизией и нанять рабочих на всю экспедицию.
На десяти лодках, с завербованными нами рабочими и закупленным провиантом мы устремились в путь по длинному и узкому (если смотреть по карте) Телецкому озеру. Скалы с тайгой расступались все шире, солнце блистало на голубой воде, красота была изумительная.
Мы плыли в одной лодке с Мишей, и когда он помогал мне взойти на нее или выйти, всегда подавал руку или даже слегка придерживал за талию, и это было прекрасно.
После дня пути по длинному и изогнутому, словно ятаган, озеру мы прибыли на противоположный его конец. Здесь наша водная дорога кончалась. Втекающая в водоем с этой стороны речка Чулышман была настолько быстрой и порожистой, что никакая лодка не смогла бы проплыть по ней, тем более вверх по течению. Нам снова предстояло арендовать лошадей, проводника и двинуться в дальнейший путь.
Я всякий раз восхищалась, глядя, как умело Миша находит нужных людей, как уважительно, но прижимисто, экономя народные деньги, торгуется с ними, как умеет настоять на своем в случае разногласий.
В экспедиции, таким образом, оказалось около тридцати человек: глава ее Миша, трое музейных работников, начинавших с нами путь из Ленинграда, около двадцати человек рабочих и несколько проводников. И мы с Дороган – единственные представительницы слабого пола.
Не обходилось без сальных взглядов, которыми эти бородатые мужланы временами окидывали нас с рабфаковкой, о чем-то они между собой по нашему поводу шептались и смеялись. Мы оставляли это без внимания. Однако однажды один из рабочих вдруг произнес чуть не во всеуслышание:
– Эх, я бы этим девкам… – Он мечтательно закатил глаза и сделал неприличный жест.
Этот выпад был замечен Мишей. Он немедленно подошел к сквернослову и заявил:
– Собирай вещички и немедленно шуруй домой. Я тебя увольняю.
– Э, начальник! Мы так не договаривались!
– Нарушать правила социалистического общежития и сквернословить мы тоже не договаривались. Вот тебе полный расчет, девять рублей за три дня, и чеши на все четыре стороны.
– Как же я домой-то доберусь?! Через все озеро назад!
– Меня не касается.
– Начальник! Бес попутал! Хочешь, извинюсь я перед ними!
– Ты и так извинишься, а потом – оставишь нас.
В растерянности невежа оглядел толпу своих собратьев-рабочих, однако никто не пришел ему на помощь. Тогда он выругался, но вполголоса, так, чтобы мы с Ларой не расслышали, выхватил из Мишиных рук девять рублей, плюнул на землю, развернулся и побрел назад к пристани.
Дорога до Казырлыцкого урочища оказалась куда как сложной. Верхами мы поехали цугом по тропе по-над берегом реки Чулышман против ее течения, а скалы вздымались вокруг нас справа и слева едва ли не на километр.
Мы миновали селения, в которых до сих пор не знали ни радио, ни электричества, ни газет, ни даже керосина для ламп – жилища свои они освещали лучиною. О том, что произошла Октябрьская революция, они, видимо, ведали, однако по-прежнему жили как в девятнадцатом веке, а то и в пятнадцатом: ловили рыбу, били зверя, пасли на головоломных скалах коз.
На перевале Кату-Ярык дорога круто пошла вверх. Резкими изгибами тропы мы поднялись едва ли не на километр над уровнем моря.
От вида, расстилавшегося со скал, захватывало дух. Далеко внизу тек и бурлил грозный Чулышман, похожий отсюда на ручеек. Словно пестрый носовой платок, лежали на берегу крыши изб забытого селения.
В чистейшем воздухе видно было на многие десятки километров – если смотреть влево, то чуть ли не до самого Телецкого озера.
Отсюда наш путь лежал на юг. Тропа снова пошла в гору, и наконец мы достигли искомой точки: Казарлыцкого урочища, где располагались не изведанные нами и наукой курганы.
В полной темноте мы поставили палатку.
Рабочие улеглись вповалку прямо на земле.
Назавтра нас ожидало захватывающее дух знакомство с древними могильниками.
Миша подтвердил, что раскапывать мы станем самый большой из пяти курганов.
– Мы находимся на высоте более полутора тысяч метров над уровнем моря, поэтому имеется вероятность, что мерзлота, как бы искусственно созданная человеческими руками внутри кургана, сохранила часть интересных объектов.
– Может, могильник все-таки не разграблен? – пискнула Лариса.
– Хотел бы и я надеяться! Но завтра увидим: авось варвары и вандалы каким-то чудом пронеслись мимо.
Чаяния наши, увы, не сбылись.
Весь курган оказался засыпан камнями, несомненно, принесенными теми, кто устраивал здесь могилу вождя, шамана или другого уважаемого человека двадцать с лишним веков назад.
Несмотря на летнее время, булыжники оставались мерзлыми. Чтобы подступиться к ним, требовалось для начала растопить лед. Поэтому рабочие по нашему указанию рубили лес, кололи его на дрова, приносили из леса сухостой и разводили на поверхности каменьев большие костры, которые горели всю ночь.
Таким образом удалось растопить мерзлоту и подступиться с лопатами к слою камней. Затем мы снова повторили штуку с кострами и благодаря этому разобрали следующую порцию булыжников. Наконец под ними появились прекрасно сохранившиеся тесаные бревна – крыша дома для покойника площадью чуть больше нашей комнаты в общежитии – около десяти квадратных саженей[11].
Знающие люди, вроде Миши, меня и музейных работников, понимали: под этим срубом должен оказаться еще один. Только потом сможем мы проникнуть в похоронную камеру, где в гробах, выдолбленных из стволов лиственницы, окажутся покойники.
В бревенчатой крыше, обнаженной нами, сразу обнаружилось неприятное свидетельство былого вандализма: в ней зияло отверстие площадью примерно в два квадратных метра, до краев заполненное изнутри рассыпчатым природным льдом.
– Все понятно, – кивнул Миша, стоявший на краю раскопа. Казалось, он ничуть не разочарован. – Древние вандалы вырубили этот лаз. По нему они спустились вниз, к гробам, в которых лежали покойник или покойники. Затем мародеры, чтобы им было удобнее орудовать, через это отверстие вытащили тело или тела наружу и тут стали раздевать их. Попутно доставали из погребальной камеры и из гробов все самое для них ценное: золото, медь, бронзу, украшения.
– Вы говорите во множественном числе: покойники, – вопросила дурочка Дороган. – Их что, было несколько?
– Да, – обыденным тоном подтвердил Миша, – вождь или шаман, почивший в бозе, и вместе с ним его жена, которую умертвили после того, как тот отдал концы: чтобы ему не было скучно в загробном мире.
– Какое варварство! – прошептала Лариса.
– Такие были времена, – спокойно парировал Миша. – Кто знает, может, многое из того, что происходит на Земле сейчас, особенно в капиталистических странах, тоже будет казаться варварством нашим далеким потомкам в их коммунистическом завтра.
– Но раз здесь все похищено до нас, – продолжала гнуть свое Лариса, – зачем же мы будем раскапывать эту могилу? Что искать?
Земсков терпеливо стал объяснять ей прописные истины:
– Вандалов прежних веков интересовало прежде всего золото. А также другие металлы: бронза, медь, – которые ими порой ценились выше злата. Скорее всего, они их, конечно, из могильника забрали. Но внутри может оставаться множество иных элементов материальной культуры, которые чрезвычайно интересны нам, современным исследователям.
– Что именно?
– Да хотя бы то же дерево, к примеру. Мы уже видим сруб, в который заключена погребальная камера, а в нее, в свою очередь, помещен гроб. Сам сруб прекрасно сохранился. Изучив его, мы можем сделать вывод, как и чем он обрабатывался, какие инструменты были в ходу у тех, кто его строил. И, в частности, сосчитать: сколько человек занимались похоронами. Неоценимые сведения!
Лариса сделала ужимку, мол, как это все скучно. А Миша, как бы не замечая, продолжал:
– Но сруб – это лишь небольшая часть захоронения. Наверняка должна сохраниться керамика, которую положили в гроб для услаждения умерших в загробной жизни. Внутри этих керамических сосудов, кто знает, могли при такой мерзлоте сохраниться остатки питий и яств. Будем надеяться, что мы найдем ковры и попоны. Уздечки и седла. Может быть, посох. Украшения из войлока. Но не будем загадывать, не то сглазим!
Сам Миша был полон воодушевления – да и я вместе с ним, что говорить.
– На самом деле древние воры-вандалы, сами не подозревая того, сослужили нам, будущим археологам, хорошую службу! Через лаз, который они проделали, в погребальную камеру проникла вода и там замерзла – возможно, сохранив для нас драгоценные артефакты. Впрочем, поплюем через левое плечо, чтоб это оказалось именно так.
В тот вечер мы долго не засыпали, сидя у костра, и увлеченно строили планы о дальнейших раскопках.
Но, как оказалось, на нашем пути выросли неожиданные неодолимые препятствия.
Наутро ни один из наших рабочих за дело не взялся.
Они хмуро сидели вокруг собственного разведенного к завтраку костра и лениво покуривали самокрутки, вулканами торчащие из их бород.
Миша пошел к ним, Карл Иванович увязался следом – ну и я тоже.
– Почему сидим? – осведомился Михаил.
Навстречу встал мужик Поликарп – явный у них заводила.
– Дело такое, товарищ начальник, – степенно молвил он. – Цена нас не устраивает, и ее поменять требуется. А до повышения работать мы не будем все как один, потому что баста.